Внутренняя линия
Шрифт:
— А я там, на берегу как глянул — сердце оборвалось! Как пули по вам ударили, и вы так обвисли… Ну, думаю, все! Конец! Спасибо пулеметчикам — отменно сработали!
— Как видите, жив-здоров. Коня жалко — бросить пришлось. И кирасу утопить. Но зато все очень натурально вышло. Кстати, благодарю — форма точно впору пришлась.
— А откуда вы края наши так хорошо знаете? Это лесничество на картах лет двадцать уж не обозначено.
— Смешная штука — жизнь. Я когда в академии учился, в Барановичи на практику картографической съемки ездил. Вот мне этот квадрат как раз снимать и довелось. Я, собственно
Згурский расправил солдатскую гимнастерку.
— Но только теперь без «ваших превосходительств». Я — особоуполномоченный ГПУ Владимир Янко, прибыл из столицы с чрезвычайным предписанием. У вас все готово?
— Так точно. К вечеру ждем-с.
— Вот и славно. Позаботьтесь, чтобы свидетели были наготове.
Говорившие быстро скрылись в лесу, и только примятая трава еще несколько часов напоминала о том, что около давно сгоревшего лесничества кто-то был.
Лай собаки оповестил хозяев дома о приближении чужака. Атлас с «особоуполномоченным ГПУ» обменялись взглядами, после чего Згурский встал и удалился в соседнюю комнату, задернутую старой рогожиной.
С улицы послышался крик:
— А ну уймите собаку! Паскуда, пристрелю!
Старик с окладистой бородой — хозяин дома, повернулся к девочке лет двенадцати:
— Внученька, давай-ка через задний двор за милиционерами.
Он встал из-за стола, положил деревянную ложку в миску с недоеденной просяной кашей и шагнул к двери:
— Сейчас на цепь посажу.
Со двора послышалась невнятная возня, поскуливание собаки, снова громкий лай, и в избу ворвался тощий верзила в галифе, офицерском френче и надраенных юфтевых сапогах.
— А ну иди сюда, контра недобитая! — поблескивая водянисто-серыми глазами из-под очков в стальной оправе, заорал он. — Ты что это такое Мухе-Михальскому наговорил? Ты когда это, гадина офицерская, видел, чтобы я на ту сторону ходил? Да я ж тебя, гнида, задавлю!
Тощий потянулся к кобуре.
— Стоять! Руки вверх! — раздалось за его спиной.
— Что-о? — Незваный гость развернулся на месте и наткнулся взглядом на незнакомца в солдатской форме. — Да кто ты такой?
— Предъявите ваши документы! — не отвечая на вопрос, рявкнул солдат.
— Вот я те дам документы! — Револьвер оказался в руке дебошира, но в тот же миг рука Згурского ударила того по запястью, выбивая оружие, а тяжелый кулак врезался в челюсть.
— Нокаут, — констатировал Згурский. — А теперь за работу.
Он присел, засунул в карман френча несколько стофранковых бумажек и застегнул его.
— Уже бегут! — вскочила в комнату запыхавшаяся девочка.
Следом за ней появились трое милиционеров.
— Что здесь происходит?
— Особоуполномоченный ГПУ Владимир Янко, — сурово посмотрев на охранителей правопорядка, представился Згурский. — Вот мой мандат.
— А это? — мельком пробежав глазами текст, фотографию и печать, спросил старший, указывая на лежащего без чувств гэпэушника.
— Это предатель. Мы давно подозревали, что кто-то сообщает на ту сторону о наших планах. Вчера по милости этой сволочи погибли три десятка наших парней. Окатите его водой! — скомандовал
«особоуполномоченный». — Нам удалось выйти на его след, хотя это стоило жизни одному из лучших разведчиков. А сейчас эта продажная тварь хотела устранить последнего, кто его мог опознать. Но мы были начеку. Встать! Именем трудового народа ты арестован! — увидев, что гэпэушник открыл глаза, объявил Згурский.— Да ты…
— Молчать! — «Товарищ Янко» обернулся к милиционерам. — Обыскать его! Вы будете свидетелями. — Он кивнул мнущимся на пороге соседям.
Милиционеры рывком подняли гэпэушника на ноги и заломили ему руки.
— Все что найдете, кладите на стол!
— Часы Буре, — начал перечислять старший, — серебряный портсигар, карандаш, блокнот… А это что? — Он вытащил из кармана мокрые цветные бумажки. — Кажись, деньги. Не по-нашему написано.
— Франки, — пояснил Згурский. — Пересчитайте и оформите выемку.
— Это не мое! — взвился гэпэушник, пытаясь вырваться из захвата.
— Ты еще скажи, что мое! — хмыкнул «особоуполномоченный». — Наручники у вас есть?
— Нет, — огорченно признался старший.
— Это плохо. Ничего, придет еще время, когда у каждого нашего сотрудника будут наручники! А пока свяжите его вожжами покрепче, да в холодную, чтоб не сбежал. — Згурский еще раз оглядел милиционеров. — Вот этого, — он указал на одного из сотрудников с простодушным открытым лицом, — возьму с собой. Отконвоировать гада.
— Что, в саму Москву поедем? — обрадовался крепыш.
— Ну не в Сибирь же! Думай, что говоришь. И меньше вопросов — что надо, и так узнаешь.
— Слушаюсь, — вытянулся милиционер.
— Идем, — обратился к старшему Згурский. — Протокол составим, свидетельские показания снимем, командировку оформим. А ты пока, — он положил руку на плечо гордого оказанным доверием сельского парня, — позаботься-ка, товарищ, о подводе. Сейчас с бумагами управимся, а там хорошо бы на вечерний поезд успеть.
ГЛАВА 27
«Осторожность — хорошая вещь, но даже черепаха не сделает шагу, если не высунет голову из панциря».
Если бы взгляды убивали, Виконт уже лежал бы, неподвижный и бездыханный, возле профессорского стола. Но глаза Дехтерева только бессильно сверкали из-под толстых очков.
— Не надо звать охрану, Василий Матвеевич, — стараясь быть как можно убедительнее, сказал доктор Деладоннель. — Вы, наверное, заметили, что со вчерашнего дня возле здания дежурит усиленный армейский патруль? Прежде чем охрана прибежит, я высунусь в окно, и спустя минуту здесь будет взвод стрелков, готовых выполнить мой приказ.
Кристенсен блефовал, но другого способа действия у него не было.
— Прошу вас, закройте дверь и подойдите к столу. Нам следует объясниться.
— Я не желаю вас знать, милостивый государь! — закрывая, впрочем, дверь, сухо ответил Дехтерев.
— Это у вас уже не получится, — парировал Виконт. — Поэтому разрешите уж мне ответить на ваш вопрос и рассказать, что я тут делаю.
— Я и сам это вижу — шпионите за мной!
— Вы почти угадали. Я действительно проделал немалый путь, чтобы выяснить суть вашей работы.