Внутри и вне помойного ведра. Практикум по гештальттерапии

Одним из двух самых глубоких состояний прострации была вспышка отчаяния в Арденнском доме после путешествия вокруг света. Я не могу сказать, что привело к этой прострации. Барьер между мной и другими людьми? Моя ненависть в связи с отсутствием признания? Толстая кожа, которую я приобрел в окопах? Или будем семантиками и вспомним, что отчаяние есть отсутствие надежды. Надежда, безусловно, вновь вселялась по капле.

Другой случай произошел во время нашего посещения Германии с Лорой после Второй мировой войны. Я хотел освободиться как от своей глубокой ненависти к нацистской Германии, так и от мыслей о возможном изменении там духа. В Париже мы купили себе подержанный автомобиль, который явился прекрасной покупкой. Я не помню точной цифры, но мне думается, что я заплатил за него 600 долларов. Мы ездили на нем в течение двух месяцев по Европе, три года в Штатах и продали его за 700 долларов.

Так или иначе, мы вступили в Германию с этим автомобилем на немецкой границе. Встречали нас не очень-то дружелюбно. Таможенные офицеры проявляли старую немецкую грубость. Мы ехали вдоль Рейна. Атмосфера да и наше настроение начали до некоторой степени меняться. Мы приехали в Пфоргейм, место рождения Лоры, нас приветствовали. Мы побывали на могиле отца Лоры, я пережил взрыв горя.

Да, я имею в виду взрыв. Неожиданный, захвативший врасплох, как будто нас окатили кипятком. Лора плакала чересчур. Я смотрел на нее с любопытством, не совсем понимая, что происходит. Глаза были затуманены дымкой. Через какое-то время я снова обрел контакт с реальностью. Я сочувствовал ей.

Вспышки я также не понимаю. Мой тесть и я никогда не были близки. На самом деле, если в пубертатный период в своей семье я был уродом, то еще большим уродом я представлялся в семье Познера. Они вовсе не доверяли мне.

"Я догадался, ты сейчас перейдешь на разглагольствование о семье Познера и опять увильнешь от своих действий?"

Итак, что я должен делать?

"Реши раз и навсегда закончить тему".

Семантическое значение прозрачно.

"Перестань кидать этот семантический песок мне в глаза".

Боюсь, что тебе следует сказать "семантическое дерьмо". Не подобает удачнику из еврейской семьи высшего класса, такой как Познер, использовать столь грубый язык.

"Я вижу ты снова хочешь соскользнуть на Познеров, воспользоваться "генерализованными ассоциациями"".

Да, я мог бы сказать Голденов, и это перенесло бы нас в Майами. В этом и красота свободных ассоциаций. Ты можешь вертеть ими как хочешь. Для фобического поведения не существует лучшего средства передвижения.

"Ну, а как справляются Познеры или Голдены с плачем?".

Лора может легко заплакать, когда она несчастна. Но я никогда не видел, чтобы она злоупотребляла своими слезами. Конечно, она часто плакала, когда Лайзель, ее сестра с ребенком, были убиты. Они ухитрились уйти в подполье в Голландии, но были схвачены нацистами задолго до окончания войны. Мне казалось, что Лора больше горевала о своем племяннике, чем о Лайзель. Она никогда не могла заставить себя смотреть картину "Дневник Анны Франк".

"Извини, я был немного груб с тобой. А как насчет Голденов?".

Я ввел это имя, чтобы построить мост в Майами.

"Это какой-то критический опыт плача?".

Да, безусловно. О, я не имею в виду типическое потрясение. Я даже не помню плача, когда я был несчастен из-за Марти. Я очень ясно помню свой плач от страдания и боли до второй операции.

"Это те же самые операции — замена суицида?".

Когда Фауст потерпел неудачу с Мефистофелем, он назвал его пародией нечистоты и крови, дерьмом, как сказали бы мы.

Карусель вновь завертелась, изобилие воспоминаний.

Удовольствие, которое я получал в свои плохие годы, играя и воображая себя Мефистофелем.

Тетушка Шиндлер. Огромная тучная женщина с наитеплейшим, вселюбящим сердцем, наслаждающаяся моим исполнением. Она является единственной, кто брал мою сторону: "Он всегда прав".

Брат моего отца, умерший от рака прямой кишки. Тюфяк с дерьмом. Отвратительный.

Мой матрац в Майами полон кровью. Марти, исполненная отвращения, умело очищающая. Последнее тестирование пыткой. Будет ли она любить меня, несмотря на такое крайнее отвращение?

Я всегда стыдился болеть. Это было позором. Даже в окопах я предпочитал скрывать высокотемпературный тонзиллит, чем позволить себе эту "слабость". Сейчас я стыдился позволить себе геморрой и запятнанное нижнее белье, связанное с ним. В ту ночь в Майами, когда я проснулся с этим кровотечением, я не почувствовал стыда. Я чувствовал спокойствие, любопытство и разочарование, что не истек кровью до смерти.

Я решился на операцию. Просыпаюсь на следующее утро, мужской голос, сиделка, говорит: "Я рад, что вы очнулись". Я слышал, что пробыл 12 часов в реанимации, что от меня почти отказались.

Что произошло? Ошибочное лечение? Инфаркт? Это объяснило бы болезнь сердца последних пяти лет. У меня смутное воспоминание о желании достичь чего-то, "сиделка" вернул меня к настоящему.

Воспоминание о той ночи вернулось во время путешествия с псилоцибином. Это было жуткое воспоминание о моей борьбе со смертью. Умирая, напрягаясь и пробуждаясь на мгновение, умирая и полностью приходя в сознание, но не так, как в сновидениях 1917 года, желание жить победило. И я вернулся из этого путешествия с сильным желанием жить. Не для кого-то, но только для самого себя. Экзистенциальное настроение "быть приговоренным к жизни" изменилось на "быть осчастливленным" жизнью. Я покончил со вспышкой отчаяния, которая началась в доме в Арденне.

Я осчастливлен жизнью. Я осчастливлен наполненной и полезной жизнью. Я живу. Я есть.

"Но операция сама по себе была успешной?".

Очень.

"Ты говорил о второй операции".

Да, у меня была другая, через две недели. Через несколько дней после выписки я проснулся среди ночи с сильной болью в мочевом пузыре. Я не мог мочиться. Боль нарастала и нарастала. Если есть кто-то свыше, я должен воспользоваться этим сейчас. В мучительном отчаянии, заливаясь слезами, я вопил с особой силой. Я страдал до рассвета. Другая особенность: я никогда не звал доктора немедленно. Чего я боялся? Быть назойливым, встречая сердитое лицо, слыша чье-то брюзжание?

Блаженный облегчающий катетер. Диагноз: увеличенная простата. Лечение: удаление.

В это время дюжина обследований и проверок. Один рентгенолог сказал, что часть толстого кишечника опущена. Следовало провести другую операцию позднее. У меня было достаточно хирургов. Я никогда не надоедал им. И "они" никогда не надоедали мне.

Итак, они отрезали мне простату и стерилизовали меня при этом. Мне понравилась эта идея и понравился комплимент: "У нас никогда не было доктора медицины, который был бы таким хорошим пациентом". Время после этой операции — в тумане. Знаю, что уехал из Майами в Колумбию и вернулся снова. Как будто перед операциями был перерыв, но я не уверен. Марти навещала меня и помогала наладить домашнее хозяйство. Может быть это было до того.