Внутри и вне помойного ведра. Практикум по гештальттерапии

Я провалился на вступительных экзаменах, и меня послали к репетитору, которому нравилась моя смышленость и который легко пользовался этим, чтобы разыгрывать своего соученика-тупицу. Однажды я наложил в штаны, когда шел к нему. Хотя мне удалось, в основном, очиститься в общественном туалете, от меня сильно воняло. Преподаватель презрительно фыркал в течение всего занятия и подозрительно смотрел на соученика. Я не сказал ему ни слова. Думаю, это был первый акт моей нечестности. В последующие годы в гимназии я научился лгать достаточно успешно.

Нас, евреев, в классе было четверо. Крафт стал психоаналитиком, Шилдкрафт сделал себе имя в кино, а Холлендер создал много нежных песен для Марлен Дитрих.

Когда мы получали плохие отметки, наших родителей извещали. Стоимость почтового отправления не оплачивалась. Я оказался между собственной ненавистью к школе и террором родительской брани, пока не нашел выход: дождаться почтальона, перехватить школьное письмо и подделать родительскую расписку.

В конце концов я попался на этом. Мать была безусловно в отчаянии. Великое честолюбие ее таяло. Я стал неуправляемым, отрезав веревки в ее комнате. Как-то убегая от ее тисков, я запер дверь, вдребезги разбил стекло в ней и строил рожи, получая удовольствие от ее бессилия достать меня.

В школе я так плохо учился, что остался на второй год в 7-м классе, вновь провалился на экзамене, и меня вышвырнули из школы.

В то время в Германии никогда не случалось, чтобы исключенный из школы смышленый ребенок был виноват один.

Другим отчисленным был Фердинанд Кнопф, просветивший меня в сексе, которого я легко воспринял в качестве лидера. Мы никогда не помогали мастурбировать друг другу, а делали это одновременно, тогда как он рассказывал о похождениях своей старшей сестры. Я легко достигал эрекции, но был слишком молод, чтобы вызывать эякуляцию. Потом произошло посвящение и совокупление.

Мы купили конфет (каждый шаг был предложен им) и нашли проститутку, которая, по-видимому, заботилась о нем. Нам обоим было около 13 лет, но он выглядел старше.

Мы сели в пригородный поезд до Зеленого Леса, очень близко от Берлина. Они все время болтали, я был боязлив и молчалив. В лесу мы договорились не подглядывать. Я сдерживал свое любопытство. Потом настала моя очередь. Девушка скоро пришла в раздражение из-за моей неспособности достичь оргазма и оттолкнула меня. Я оглянулся: Фердинанд смотрел. Я почувствовал, что меня предали.

Вскоре после этого его лидерство сделало для меня кое-что значительное.

После того, как меня исключили из школы, я стал учеником торговца мягкими товарами. Я откалывал штучки над боссом, и меня уволили. Фердинанд, как обычно, был предприимчив и нашел другую школу, либеральную, я сдал вступительный экзамен, полюбил немного гуманитарно-ориентированных учителей и написал такие хорошие работы, что прошел без устного экзамена.

Это случилось, несмотря на тот факт, что я начал уже вести двойную жизнь. Или это случилось из-за…???

По пути в Сан-Франциско я остановился в Монтери на экспертную дискуссию при конгрессе "Транзактный анализ". Мне нравится термин "транзакция", показывающий, что при вербальном взаимодействии, действительно, нечто происходит, нечто большее, чем обмен клише, больше, чем устный пинг-понг, больше, чем игра "кто прав?".

Мне нравится Эрик Берн и особенно Боб Голдинг, являющийся посредником. У меня был доброжелательный юный оппонент, который для меня не был парой, я был разочарован, что Эрик не выступал в качестве моего противника.

На меня всегда действовало подчеркивание Эриком ролевых игр, однако то, что я увидел в своем оппоненте, разочаровало. Это не только на самом деле выглядело частью подхода Фрейда, но и отрицало заявление самого Эрика Берна, что мы играем роли. Две роли, которые я мог наблюдать, были ограничены родителем и ребенком, и они были исполнены так отвратительно серьезно. Реальная игра, в которую они играли — компульсивное разложение каждого предложения по принадлежности либо к "ребенку", либо к "родителю" — осталась неназванной. Идея созревания, интеграции, трансценденции ролевых игр, по-видимому, была чужой. Как и в ортодоксальном анализе, интерес останавливался на средней зоне. По-видимому, быть в контакте с миром и самим собой — не является неотделимой частью подхода моего оппонента. Поглаживание запрещается, исключая символическое.

Я ценю одну из их игр: сбор марок. Если у вас есть набор с зелеными марками, вы имеете право ощущать себя высотой 10 футов, если у вас — набор черных марок, вы имеете право на депрессию, и может быть даже на суицид.

Все же я завидую успеху Эрика. Да, я ревную, я признаю (у тебя превосходный нюх), что книга Эрика была удачей — стонедельным бестселлером.

Что-то должно связывать часть открытий Шутца и Гюнтера с их сотней уловок, с их серостью и скудностью двухролевой ограниченности бернианцев. Дайте мне, по крайней мере, принца, который превращается в безобразную лягушку.

Я прекрасно осознаю, что упустил одно важное достоинство подхода Берна. Райх предоставил понятию "сопротивление" Фрейда — тело, часть реальности, которую он называл броней. Берн предоставил Супер-Эго Фрейда ощутимого оппонента — ребенка. Фрейдовское Супер-Эго управляет такими абстракциями, как инстинкты, эго, действия. Берн таким образом создал полярность.

Я называю оппонентов "удачник" и "неудачник", подчеркивая контроль потребностей и обид, требований и взаимных фрустраций.

Я понимаю те внутренние конфликты как конфликты между родителями и детьми, мужем и женой, терапевтом и пациентом, как попытки — и обычно успешные попытки — сохранить статус-кво: убить будущее, избежать настоящего тупика и его ложных страданий.

Я понимаю, как эти конфликты стихают, побеждают интеграция и гармония, как только оппоненты возьмутся за ум, в основном, начав слушать (игра слов — буквально — "вернуться к своим чувствам" означает "взяться за ум"). Это не семантическая уловка — уравнивать слушание с пониманием. Это истинная взаимосвязь.

Покорность понимания противостоит потребностям контроля^[2].

Борьба хороша, если она мобилизует возможности, как во многих видах спортивной и интеллектуальной конкуренции. Она основывается на радости становления.

Борьба плоха, если она мобилизована предрассудками и праведностью. Она основывается на радости разрушения.

Это — "хорошо", а это — "плохо". Мнения, мораль, этика.

Откуда они происходят? Рождены ли они природой, являются ли голосом Бога, причудами законодателей? Кто заставляет нас нападать на "плохое" и поклоняться "хорошему"?

До Ницше и Фрейда считалось, что сознание является наивысшей ценностью наследия человека. Кант все еще помещает категорический императив наравне с вечными звездами.