Во что я верую

Моя цель — выразить свою веру. Моя вера — наша вера. Но подобно тому как «в доме Отца Моего обитателей много» (Ин 14: 2), так много есть и способов высказать одно и то же исповедание веры.

На вопрос: «А вы за кого меня почитаете?» [194] — Петр ответил: «Ты — Христос, Сын Бога Живого [195] , Тот, кто должен был прийти». Надо быть блаженным, как Петр, чтобы ответить столь кратко и столь выразительно.

На более простой вопрос: «А ты за кого себя почитаешь?» — я постараюсь ответить так: «Верую, что я есмь в мире истинном, наделенном смыслом». Смысл этого мира содержится в дополнительной информации, добавляющейся к неполному тексту книги природы, несколько страниц которой мы перелистали вместе. Вам известна Книга [196] , можете и дальше читать ее без вожатого. В своем сердце вы отыщете более надежного вожатого, чем тот, каким мог бы стать для вас я. Слову Божьему не нужны ученые толкования. Оно само толкует себя лучше всего. Вначале читайте. Затем вы ощутите потребность учиться. Но вся ученость человеческая не стоит простых слов притчи, этой нити истории, истории, заключенной в истории, нити, которая соединяет наши жизни сразу с историей, природой и миром.

194

Мф 16:15.

195

Мф 16: 16.

196

Библия.

Убедить вас я не пытаюсь, это не в моей власти. Вам хватит того, что взаимосвязанность, запечатленная в нас, существует, и что если когда-нибудь вам захочется познать ее, она для вас открыта.

* * *

Привлекать насмешников на нашу сторону — не мое дело. Их хохот уже доносился до ваших ушей. Они насмешничали и по поводу ковчега патриарха Ноя, и тогда, когда старик Авраам вышел из Харрана на поиски неведомых стран там, за реками. Они насмешничали и у подножья креста, на котором был распят Иисус, и на скамьях цирка, на арене которого горстка упрямцев тщетно противостояла укусам хищников. Они насмешничают и поныне, и приходится признать, что все мы даем для этого повод: и я, и все, кто нашего толка. И для нас это всё более очевидно. И вот отчего мы внезапно так оробели. Может ли то, во что мы веруем, выдержать испытание кризисом, испытание жизнью?

Глава XVII Испытание кризисом

Происходящее среди людей моего толка у меня, по правде говоря, не вызывает особой тревоги. Самым острым образом я воспринимал все эти события несколько лет назад, когда кризис обрушился на нас со всей силой [CXIII] . Кризис Церквей вошел в жизнь каждого из нас. Самоудовлетворенность интеллигенции вызвала ожесточенную критику со стороны тех, кто не числит себя по этому разряду. Прозвучали протесты. Кто не помнит, что самый, возможно, красноречивый — и остающийся актуальным, — исходил от Мориса Клавеля: его книга, вышедшая в данной подборке под общим серийным названием «Во что я верую», представляет собой ответ на кризис Церкви. Этот ответ свободен как от ненависти, так и от уступчивости.

CXIII

О кризисе Церквей я сам высказывался в ряде книг De l'histoire a la prospective, Laffont, 1975; Йglise, culture et sociйtй, 1980; сюда следует также включить la Mйmoire et le Sacre, 1978; le Sursis, 1979; Hмstoire et Foi, 1980, и, наконец, Lettre aux Иglises, Fayard, 1977 (соавтор — Franзis Bluche). Благодаря этой последней работе мы приобрели не только друзей.

Стоит ли продолжать? Сказать больше нечего. Пронесся смерч. Жертвам нет числа. Не сосчитать и того, что было пущено по ветру при жизни только одного поколения. Нашим компьютерам, способным направлять зонды в отдаленные закоулки солнечной системы, не хватит мощности для того, чтобы составить список потерь. Для исчисления же доходов достаточно простого блокнота. Едва ли стоит отрицать очевидное. Что же произошло — и какую дать всему этому оценку?

Между 1935 и 1950 годами, когда в индустриальном обществе европейского ареала выше всего взметнулась волна возвращения к религии, социология предложила использовать группу относительно легко отбираемых показателей, которые давали возможность заняться кое-какими сопоставлениями и проследить за эволюцией в ряде областей в рамках определенного пространства и непродолжительного промежутка времени. Эти показатели не заходили дальше того, что было у всех на виду; измерить что-либо, кроме внешних проявлений и слов, не под силу никому. То, что таится в глубине сердца, принадлежит не нам. Но кто же станет утверждать, будто внешние проявления и слова не выдают в какой-то мере тайну сердца? Особенно когда в ход идет безжалостная арифметика больших чисел.

Если не считать Востока [197] , все показатели для всех Церквей претерпели сокращение, самое меньшее, в четыре раза; в среднем же оно — восьмикратное; в исключительных случаях оно составило пропорцию 10, 12 и даже 15 к 1. По вопросу о странах Восточной Европы сказать что-то определенное — задача непростая. Трудно сделать четкие выводы о том, что касается СССР, где религиозным преследованиям, намного более свирепым при Хрущеве, чем при Сталине, проявлявшем в конце своего режима относительную терпимость, противостояли явные признаки изумляющей жизнеспособности религиозного чувства [198] . Можно быть уверенным в том, что у польского католицизма дела идут хорошо, но между разными странами существуют немалые различия в условиях. В целом, в странах Восточной Европы наблюдается, скорее, тенденция к возрождению религии, а также к росту численности верующих; в других же странах повсеместно царит полный упадок. Особенно болезненно он ощущается в Западной Европе — больше в этой части мира, чем в США.

197

Имеются в виду страны социалистического лагеря.

198

Это утверждение автора представляется нам ошибочным.

Что означает этот развал? В какой мере он сказывается на том, во что я верую? Если стало меньше тех среди нас, кто в состоянии вместе прочесть прекрасное никеоконстантинопольское «Верую» [199] , которым завершил свое «Во что я верую» Морис Клавель, значит ли это, что я не так неуклонно верую в то, во что я верую?

Что означает это резкое падение показателей? Простите меня — что до Бога, то Он мне прощает — за жадность, с которой я тянусь ко всяким графикам. В данном случае недопустимы две следующие позиции: нерассуждающее одобрение — и продиктованный недоверием отказ от информации.

199

Символ веры.

Такой внезапный, такой неожиданный разрыв не может отражать одно только исчезновение содержания. Всё доказывает нам, что наряду со священным началом начало религиозное — это, что есть в нашем внутреннем мире самого цепкого. Разрыв, следовательно, происходит и на уровне способа измерения. Те самые внешние проявления, слова, которые в 50-е годы этого столетия давали социологам возможность частично выявлять религиозное бытование христианства в наших индустриальных обществах, внезапно стали неуловимыми.

В конце концов, показатели, которые мы используем применительно к XVI, XVII и даже XVIII векам, оказываются непригодными для XIX и XX веков.

Стоит ли спешить с признанием правоты интеллигентов, празднующих, ввиду такой неурядицы, свою победу — притом что их победные крики звучат фальшиво? Разумеется, нет. Потрясение — налицо. И нам пока трудно понять, во что воплотилась огромная жажда, утолению которой служили, несомненно, неадекватные внешние проявления и формулировки, которые, однако, выглядели более подходящими, чем пустота, с которой мы столкнулись.

Придать таким вещам количественное выражение — задача не из легких. Можно подсчитывать, сколько людей посещает церковную службу; можно заниматься, применительно к областям распространения католицизма, статистикой рукоположений, раздачи облаток; можно подытоживать тиражи религиозных публикаций и даже измерять степень бессодержательности, с точки зрения религии, епископских пастырских посланий — как и той литературы, которую в протестантских землях неутолимо плодит праздноболтающая аристократия синодов. Приходится положить немало труда для того, чтобы выделить хотя бы одно весомое слово. Бог никому не перепоручал заниматься сотворяющим действием ex nihilo [200] . Отворачиваясь от Его Слова, христианские Церкви и в лучшем случае производят из ничего, то есть из самих себя, лишь небольшую толику чего-нибудь ничтожного.

200

Из ничего (лат.).

Пустоту, неутоленную жажду измерить невозможно.

Разве вы не ощутили вокруг себя этой пустоты, этой неутоленной жажды, короче — потребности в каком-то веском высказывании о бытии и судьбе?

Не думаю, что причину кризиса Церквей следует искать в чем-то другом. Им занимались социологи, положение общества было проанализировано с их точки зрения. Успех равнялся нулю. Ведь кризис Церквей коренится в совершенно иной сфере — чисто культурной: в отношениях между Откровением и познанием.

В отличие от язычества — от всех его разновидностей — христианство не может довольствоваться очевидностью священного начала. Ему требуется истолковывать смысл некоей истории в рамках истории как таковой, ибо если христиане могут себе позволить всё, то они не могут пренебрегать культурой. В рамках католической Церкви Пий XI был, несомненно, тем папой, который наиболее верно осознавал это. Если бы — от чего Боже избави! — мне довелось руководить какой-либо церковной организацией, я проявил бы куда больше внимания к достижениям генетики, к спорам о физической структуре мира и воздерживался бы от каких бы то ни было заявлений о третьем мире и о разоружении. С меня было бы довольно напоминания обеих заповедей: возлюби Бога и ближнего своего, как самого себя, — предоставив совести человека и общества делать отсюда практические выводы и напоминая о том, что невозможно возлюбить своего самого ближнего, плоть от плоти своей и кровь от крови своей — и истреблять невинную жизнь у самого порога жизни, важнейшая пора которой как раз предшествует рождению, находясь в великом зиянии начинающегося бытия, в таинственной алхимии первых мгновений после зачатия.