Во что я верю

наружу демонов своей души, воплощая их в мифах. Христианин впускает мифы

внутрь своей души, воплощая их в демонах. Первородный грех страгивает

каждого из нас. Распятие Христа затрагивает каждого из нас…” (Андре

Мальро)*. Христианская религия человечна, а не бесчеловечна. Драма

разыгрывается не во внешнем мире, рок грозит не извне, как думали Гомер и

Эсхил; внешний мир нейтрален, драма и рок живут внутри человека. Догмат о

первородном грехе обличает присутствие в душе всякого человека животного

начала. Ребенок рождается диким, жадным; не будь он столь слаб, он был бы

жесток. Наше первое побуждение - убивать. Но столь же верна и идея

искупления. Человек не просто зверь. В человеке воплотился бог, “Человек и

бог сливаются в свободном человеке” (Ален*). В этом источник наших мук, но

этом же причина наших побед.

Я признаю существование в человеке высшего начала. “Никакое животное не

могло бы сделать того, что сделал я”, - говорил Гийоме, и в самом деле

человек способен на бескорыстные геройские поступки, отнюдь не

продиктованные животными инстинктами и даже противоречащие им. “Ничто не

заставляет нас быть благородными, любезными, милосердными и отважными”.

Конечно, циник ответит на это, что давление общественного мнения, тщеславие

или стыд оказывают одинаковое действие на человека и волка, поскольку и тот

и другой - стадные животные. Но эта точка зрения уязвима - она не может

объяснить поведение мудрецов, героев, праведников. Есть целый ряд случаев, когда стадное чувство и тщеславие могли бы ужиться с лицемерием и заботой о

спасении собственной шкуры, а человек тем не менее избирает другой путь и

поступает “правильно”. Почему он так поступает? Я полагаю, потому, что он

повинуется голосу некоего высшего начала, постоянно живущего в его душе.

“Человек бесконечно выше человека”. Причем несомненно, что это начало

которое можно назвать сверхчеловеческим, поскольку оно подвигает человека на

деяния, идущие вразрез с его личной выгодой и интересами его клана, присутствует в сознании каждого человека и предъявляет ему свои требования, если только он не обманывает ни себя, ни других. Я готов называть богом эту

общечеловеческую совесть, но мой бог не трансцендентен, а имманентен.

“Итак, вы отрицаете существование трансцендентного бога и провидения, определяющего ход земных событий?” Я ничего не отрицаю, однако, повторяю, я

никогда не видел в окружающем мире следов воздействия трансцендентной воли.

“Но неужели вам не страшно жить в равнодушном мире, который покинули боги

Должен признаться, ничуть не страшно; скажу больше, на мой вкус гораздо

спокойнее оставаться в одиночестве, чем быть вечно окруженным богами, как в

гомеровские времена. На мой взгляд, моряку, застигнутому штормом, утешительнее считать бурю игрой слепых сил, с которыми он должен бороться, призвав на помощь все свои знания и мужество, чем думать, что он какой-то

неосторожностью навлек на себя гнев Нептуна, и тщетно искать средства

умилостивить бога морей.

Возможно, в сравнении с греком гомеровских времен мы одиноки - ведь нас

не сопровождают бессмертные спутники, подсказывающие нам, как поступить, и

держащие нашу судьбу в своих руках, но ведь и древнегреческого морехода

удача ждала по сути дела, лишь в том случае, когда он действовал. Он греб, рулил, лавировал. Это доступно и нам. Только у нас это получается лучше, поскольку мы знаем гораздо больше. Мы научились, подчиняясь природе, управлять ею. В борьбе с окружавшим его огромным миром Улисс мог

рассчитывать только на свои руки да на попутный ветер. Мы покорили и

поставили себе на службу силы, о существовании которых он даже не

подозревал: пар, электричество, химические и ядерные реакции. Почти все, что

герои “Илиады” и “Тысячи одной ночи” просили у богов и джиннов, мы научились

делать сами. Наш мир не хаотичен, он подчиняется жестким законам, а не

капризам фортуны, поэтому мы приобрели над ним такую власть, какая и не

снилась нашим предкам.

Наука может даровать человеку многое из того, в чем отказала ему

природа: она лечит болезни, регулирует рождаемость, увеличивает

сельскохозяйственную и промышленную продукцию настолько, что кажется, будто

люди на всем земном шаре вот-вот заживут без забот и в полном довольстве.

Еще в начале нашего столетия самые знающие люди имели, казалось бы, все

основания думать, что наступает новый Золотой Век и остается только

ликвидировать неравенство и несправедливость. Они полагали, что не за горами

тот день, когда основной задачей станет не производство, а распределение. На

деле Золотой Век оказался Веком Огня и Позора. Несмотря на свои знания и

могущество, современные люди несчастны, как никогда. “_Как злато чистое

свинцом презренным стало_?” В то время как терапия и хирургия боролись за

жизнь человека и облегчали его муки, война, сделавшаяся жестокой, как

никогда, несла народам немыслимые страдания. Свою власть над природой

человек использовал не для созидания, а для разрушения. Политика и экономика

не поспевали за развитием физики и биологии. Новые изобретения попали в руки

людей, которые не смогли совладать с ними и поставить их себе на службу.

Напуганные, несчастные, эти люди уподобились своим далеким предкам и, приписав своим страхам и надеждам сверхъестественную силу, населили

равнодушный мир богами и чудовищами… Неужели нам не на что надеяться, неужели несчастный род человеческий уничтожит себя вместе с планетой, служащей ему пристанищем?

Я верю, что катастрофы можно избежать. Повторяю еще раз: мир

равнодушен, мир нейтрален. Никакой мстительный рок не прячется за черными

тучами, грозя нам гибелью. Спасение человечества в руках самого

человечества. В истории нередко бывали случаи, когда отчаявшимся людям

казалось, что все потеряно. После нашествия варваров и падения Римской