Во главе двух академий

Не смотря на сии шутки, Академия должна была изумить государыню поспешным исполнением высочайшей ее воли: словарь окончен был в течение шести лет. Карамзин справедливо удивляется таковому подвигу. „Полный Словарь, изданный Академиею, — говорит он, — принадлежит к числу тех феноменов, коими Россия удивляет внимательных иноземцев; наша, без сомнения, счастливая судьба во всех отношениях есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями“». [101]

101

Пушкин А. С. Полн. собр. соч., т. 12. М., 1949, с. 41.

После слов «в течение шести лет» Пушкин делает примечание: «Французская Академия, основанная в 1634 году и с тех пор беспрерывно занимавшаяся составлением своего словаря, издала оный не прежде, как в 1694 году». «Словарь обветшал, пока еще над ним трудились, — говорит Вильмен. — Стали его переделывать. Прошло несколько лет, и все еще Академия пересматривала букву А. Деятельный Кольбер, удивлявшийся таковой медленности, приехал однажды в собрание Академии. Разбирали слово Ami (друг. — Л. Л.). Но были такие споры о точном определении оного; рассуждали с такой утонченностию о том, что в слове Ami предполагается ли светская обязанность, или сердечное отношение; чувство разделенное, или одно наружное изъявление, или усердие без вознаграждения, что министр, у коего при дворе так много было друзей, признался, что он более уж не удивляется медленности и затруднениям Академии».

*

Еще в большей мере раскрылись творческие дарования Дашковой в журнале «Собеседник любителей российского слова, содержащий разные сочинения в стихах и прозе некоторых российских писателей». Он возник несколько раньше Российской академии, издавался «иждивением императорской Академии наук». И все же «Собеседник» может быть охарактеризован как орган Российской академии: они «совпадают по мысли, произведшей их» (Добролюбов).

На титульном листе — изображение Минервы на облаке. В последней трети XVIII в. богиня мудрости Минерва имела прочную российскую «прописку»: это устоявшееся аллегорическое изображение Екатерины II.

В предуведомлении сообщалось: «Сие собрание разных сочинений в стихах и в прозе некоторых любителей российского слова издается по желанию нынешнего Академии наук директора ее сиятельства княгини Екатерины Романовны Дашковой, которая почитает нужным не только пещись по долгу звания своего о приведении наук в России в цветущее состояние, но и стараться о доставлении публике хороших российских сочинений… Польза, от сего происходящая, ощутительна как в рассуждении российского слова, так и вообще в рассуждении просвещения». [102]

102

Собеседник любителей российского слова, ч. 1, 1783, с. 3.

Читатели предупреждались о том, что в «Собеседнике» будут печататься только произведения российских авторов (у Академии существовали специальные фонды для переводов и издания переводной литературы — она немало сделала и в этом направлении) и что «желающие сделать честь помещением своих трудов сему „Собеседнику“… благоволят присылать труды свои к ее сиятельству княгине Е. Р. Дашковой…»

Об участии в журнале Екатерины II официально объявлено не было. Вскоре, однако, выяснилось, что Минерва на облаке — не только высокий покровитель, но и деятельный соучастник издания.

Цели, которые преследовала Екатерина II, сотрудничая в «Собеседнике», очевидны: направлять общественную мысль, подчинить ее интересам самодержавия. Цензура извне перемещалась внутрь журнала.

Разве не охранительным задачам были подчинены в конечном счете и официально разрешенное «свободоязычие», и дозволенная критика «испорченности нравов» — дурных характеров, мотовства, супружеских измен и прочей чепухи, даже отдаленно не касавшаяся того, что составляло подлинную трагедию России — самодержавно-крепостнического строя, который осмеливались же критиковать сатирические журналы 70-х годов — новиковские «Трутень» и «Живописец»! (В «Живописце» был, в частности, напечатан «Отрывок из путешествия *** И. Т.», где автор — по мнению ряда исследователей, Радищев — обрушивается на крепостное право.)

Добрую половину «Собеседника» занимали анонимные сочинения самой Екатерины II — сатирические очерки «Были и небылицы», «Записки касательно российской истории», давно уже по достоинству оцененные как псевдоисторические, ответы Фонвизину… Статьи на политико-просветительные темы Екатерина считала своей монополией, что довольно скоро уменьшило интерес читателей к журналу.

Произведения Дашковой, печатавшиеся здесь, известны мало. А между тем они заслуживают внимания.

Принято считать, что за два года существования «Собеседника» Дашкова опубликовала в нем около десяти статей. Должно быть, их несколько больше. Но дело не в количестве, как даже и не в разнообразии жанров, в которых проявлялся несомненный ее литературный дар (Дашкова выступала и как прозаик, и как поэт).

«Эти статьи, — писал Добролюбов о дашковских, противопоставляя их сочинениям императрицы, — сильно вооружают против того, что вообще есть низкого, гадкого в человеке и что особенно распространено было в некоторых слоях русского общества того времени, — против двоедушия, ласкательства, ханжества, суетности, фанфаронства, обмана, презрения к человечеству… Через семьдесят лет еще можно угадывать правдивость, меткость, благородную энергию этих заметок…» [103]

103

Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти т., т. 1. М.—Л., 1961, с. 222–223.

Добролюбов иллюстрирует свою мысль, цитируя «Послание к слову „так“».

Напечатанное без подписи, вслед за открывающей журнал державинской одой «К Фелице» и юношеским четверостишием Дашковой «Надпись к портрету Екатерины II» (оба тоже без подписи), оно было программным для того критического направления, которое стремилась утвердить в журнале директор Академии.

В «Послании» чередуются стихи и проза. То и другое — свидетельство литературной одаренности автора, хоть и несвободно от дидактизма; впрочем, он был свойствен многим созданиям литературы той поры, заслужившим и большую известность.

Дашкова ополчается здесь на невежд, льстецов и подхалимов, на «такальщиков», готовых соглашаться с любым вздором, ежели вздор этот несут господа.

Лишь скажет кто из бар: «Учение есть вредно, Невежество одно полезно и безбедно», Тут все поклонятся — и умный и дурак — И скажут, не стыдясь: «Конечно, сударь, так». А если молвит он, что глуп и Ломоносов, Хоть славный он пиит, и честь, и слава россов, Тут улыбнется всяк И повторит пред ним: «Конечно, сударь, так».

В прозаическом выводе автор еще более заостряет свою мысль: «Так на все, что большой господин ни скажет, есть раболепствие».

Но кто же это «раболепствие» создает и поощряет? Дашкова и здесь не ищет ласкающих слух выражений: «такальщиков» слушают подлецы.

Но самые и те, которым потакают, Не лучше чувствуют, не лучше размышляют. Кто любит таканье и слушает льстеца, Тот хуже всякого бывает подлеца. [104]

104

Собеседник любителей российского слова, ч. 1, 1783, с. 15–23.