Во главе конца

Он не мог. Не мог заставить себя посмотреть, но и, зная о его существовании, не мог выпустить его из виду. Я судорожно выдохнула, искренне сожалея. Однако не было слов, способных утешить его, поэтому я промолчала. Бог сна помедлил, но забрал шар. На наших глазах покрутил его в руке и сдавил. Треск показался оглушительным. Золотой дым вырвался наружу, и Гипнос втянул его носом. По его лицу прошла волна судороги, а следом мышцы расслабились. Взгляд остекленел, будто он больше не здесь.

Я переглянулась с Каем, но он неоднозначно качнул головой и сжал мою ладонь. Я боялась дышать, наблюдая за переменами на лице Гипноса. Он сидел окаменевший дольше минуты и неожиданно заплакал. Выражение лица оставалось отстранённым, но скатилась одна слеза, а за ней другая. Морос побледнел и прикрыл рот рукой, озадаченный. Веста закусила губу и сама невольно заплакала, переживая за отца. Она выглядела испуганной, словно никогда не видела его таким. Сидящий рядом Кай обнял сестру за плечи, шёпотом успокаивая и убеждая, что всё будет хорошо. Гипнос бледнел, оставаясь в одной и той же неестественно неподвижной позе, его рот болезненно искривился, пока слёзы катились по щекам. Все за столом боялись дышать.

Гипнос заморгал и резко встал, заставив нас вздрогнуть.

– Это правда была она? – тихо спросил Морос.

– Да, – хрипло ответил Гипнос, глядя вперёд поверх моей головы.

Бог сна осмотрел пейзаж, но в его взгляде всё ещё не было узнавания.

– Что она сказала? – осторожно уточнил Морос.

– Она попрощалась, – бросил Гипнос, с раздражением стирая оставшуюся на щеках влагу.

Его глаза покраснели, а губы презрительно искривились, когда он взглянул на собственные пальцы со следами слёз. Гипнос резко развернулся и зашагал прочь.

– Руфус, они правда пытались… – заговорила я, встав со стула, но оборвала сама себя, когда бог сна резко обернулся.

– Умолкни! Мне известно, что и как они пытались!! – рявкнул он, земля завибрировала под ногами, всё небо мигом из серого стало почти чёрным.

Эхом его крика стали далёкие раскаты грома. Кай незамедлительно встал на ноги. Я сглотнула, дожидаясь окончания рокочущего гула.

– Прости, что не смогла их спасти.

Лицо Гипноса помрачнело сильнее, гримаса гнева исказила знакомые черты, но я смотрела на бога сна без страха, лишь с сожалением. Я говорила искренне. Даже если у меня не было и шанса им помочь, всё равно просила у него прощения, зная, как много он потерял.

Гипнос стиснул зубы, развернулся и продолжил свой путь. Никто не попытался за ним пойти. Бог сна шагал тяжело, а цветы и трава под его ногами вяли и чернели, скукоживаясь. Все с недоумением следили, как он оставил за собой безжизненную почерневшую тропу, словно его горе ранило и уничтожало всё, что оказывалось у него на пути. Я чувствовала ветер, но все звуки Переправы внезапно умолкли, будто кто-то щёлкнул выключателем. Морос выглядел обеспокоенным.

– Что происходит? – дрожащий голос Весты развеял пугающую тишину.

Морос печально улыбнулся.

– Это безмолвие, – пояснил он, кивком заставив меня и Кая сесть обратно за стол. – Гипнос заражает им всё вокруг, когда не способен себя контролировать. Это дурной знак, но дайте ему время. Брату просто необходимо побыть одному.

– Как ты думаешь, что он видел? – спросила Веста.

– Я могу только предположить. В таких шарах хранятся воспоминания. Раз его передала Пасифея, то Гипнос смотрел на что-то её глазами. В таких случаях, чтобы передать послание или кому-то адресовать сказанное, удобнее всего встать перед зеркалом и высказать нужное. Скорее всего, Пасифея так и поступила, чтобы Гипнос видел её лицо в отражении и был уверен, что это именно она. – Морос сам для себя создал стопку какого-то крепкого алкоголя и выпил залпом.

Потом повторил процесс ещё дважды в гнетущей тишине под ворчание грозового неба. Гипнос скрылся из виду, и звуки медленно вернулись.

– Вы знали, что Илира почти копия Пасифеи? – уточнила я, хмурым взглядом обводя оставшихся за столом.

– Я знал, они, возможно, догадывались, – признался Морос, кивнув в сторону Кая и Весты.

– Её портрет до сих пор хранится в подвале дома вместе с другими произведениями искусства или какими-то памятными отцу вещами, – объяснила Веста. – Мы знали, что волосы и глаза у всех вас одинаковые, но насколько схожи лица, было сложно оценить. Портрет Пасифеи написан масляными красками, и нет уверенности в точности переданных черт, а Илиру я видела лишь однажды. Камаэль вроде вообще её не видел, только на фотографиях.

Кай кивнул, согласный со словами сестры.

– Из-за этого Гипнос так сильно полюбил Илиру? – спросила я у Мороса.

– Да, она была ребёнком при их первой встрече, но Гипнос сразу узнал в ней Пасифею. Чтобы не искушать судьбу, брат держался от неё подальше, дожидаясь её взросления, но в итоге опоздал. К тому времени она уже влюбилась в Мелая… брат был в бешенстве, но, помня, что она всё-таки не Пасифея, переступил через свои чувства и отпустил Илиру. Лишь позднее мы выяснили, что всё это подстроили мойры, и тогда Гипнос сам подбросил Илире осколок Переправы. – Голос Мороса стал тише, а взгляд печальнее. – Он сделал это намеренно, чтобы быть у неё в долгу. Будучи Привратником, он пообещал Илире помочь в любой момент её жизни, выполнить любую её просьбу. Кто знает, но, может, именно этот его поступок и привёл к твоему рождению. Гипнос вмешался в судьбу Илиры, наперекор мойрам.

За столом повисла тишина. Моросу не обязательно было продолжать. Мы все знали, что Илира пожелала. Я сжала пальцы в кулак, только теперь осознав, насколько тяжёл был выбор Гипноса. Не могла представить, что он ощутил, когда она изменила желание и попросила обменять её жизнь на мою. Гипносу пришлось не просто вырвать часть Переправы, но и собственноручно лишить возлюбленную шанса на жизнь. Скорее всего, он дарил ей осколок Переправы с желанием спасти её, если это будет необходимо.

А ведь они могли быть вместе, откажись Гипнос выполнять изменённое желание…

Он мог. Ведь выполнил первую просьбу Илиры спасти её и ребёнка. Микель родился здоровым, Илира была в порядке, я же изначально была мертва. Выполнять её новое желание не было частью их сделки. На это Гипнос согласился по собственной воле.

Он – бог. Мог выкрасть Илиру или даже влюбить в себя, приняв образ кого угодно, но он отпустил её. Я гордилась Руфусом, но в то же время моё сердце нестерпимо болело за него. Хотелось подарить ему счастье, которое он заслужил. Воплощённая месть, возможно, принесла ему временное облегчение, но определённо не сделала его счастливее.

– Это не всё. Мне дали два шара, – привлекла я всеобщее внимание и достала серый.

Никому не нужно было озвучивать вопросы, всё было написано на их лицах.

– Этот шар передал Танатос специально для тебя, Морос.

Он часто заморгал, выпрямляя спину. Я не торопилась ему отдавать, бережно прижимая воспоминание к груди.

– Я не могла рассказать, пока здесь был Гипнос, но Танатос и Пасифея так долго оставались в замкнутом пространстве, чтобы дождаться прихода кого-то с силой Фантаса. Они ждали ради передачи этого воспоминания о пророчестве Морфея. Танатос сказал, что оно путаное и связано с Гипносом. Он…