Во имя Абартона

– Угощайтесь, - девушка выставила на прилавок крошечную чашечку, наполненную густым горячим шоколадом, и улыбнулась еще шире.

Отказаться было невозможно. Смакуя шоколад, Мэб пыталась понять, зачем вообще пришла сюда. Расспросить о визите Верне и Джермина? А как объяснить свое любопытство? И что — поинтересоваться, не подслушивала ли эта улыбчивая особа? В конце концов, чтобы оправдать свой визит, Мэб взяла пару пирожных и коробочку шоколадных конфет. По дороге домой она продолжала размышлять о причинах визита доктора, так и не пришла к какому-либо выводу, зато и думать забыла обо всем, что смущало ее с самого утра.

Глава тридцать первая, в которой окончательно нарушается этика, а о пакте даже не вспоминают

– Джермин приезжал накануне!
– с порога объявила Мэб.

Режинальд отложил скребок, которым счищал кожуру чешуйника — она шла в задуманный им антидот на первой стадии — и обернулся. Выглядела Мэб возбужденной, румянец горел на щеках еще ярче, чем утром. Пальцы стискивали ручку корзины, с которой она ходила за покупками. Поднявшись, Реджинальд забрал эту корзину, поставил на кухонный стол и, не удержавшись, сунул нос под полотенце. Картофель, филетированная треска и пирожные. Право слово, интересное сочетание.

– Я в курсе, - кивнул Реджинальд.
– Его вчера многие видели.

Мэб фыркнула, и желание подразнить ее усилилось.

– Да нет же! Он был накануне того дня, когда в нас кинули склянку с зельем!

Реджинальд нахмурился.

– И что он здесь забыл?

– Беседовал с Верне. Они ведь однокашники, - Мэб оттерла его в сторону и занялась покупками. Сказала безо всякого перехода.
– Я купила пирожные. Они встречались не в пабе, а в новой кондитерской, что странно само по себе.

Реджинальд не стал переспрашивать шутливо: «пирожные»? Вернувшись к столу, он продолжил очищать чашуйник от его жесткой, горьковато пахнущей кожуры; это монотонное действие всегда помогало думать.

– Это, в целом, резонно. Туда никто пока не ходит, в отличие от паба. Нет лишних ушей.

– В таком случае вся эта история с грантом выглядит как фарс, - вздохнула Мэб.

– Большинство вещей, происходящих в последнее время, так выглядит… Еще что-нибудь узнали?

– Обычные послепраздничные сплетни.

Реджинальд высыпал кожуру в подготовленный контейнер, присыпал солью и, закрыв плотно, запечатал магией. Вокруг все еще было слишком много сырой силы, и пальцы опалило. Подув на них, Реджинальд задумчиво коснулся губ. Подняв взгляд, он обнаружил, что Мэб смотрит внимательно, потемневшими глазами. Отняв руку, Реджинальд невозмутимо занялся приготовлениями к чарованию. Думать о леди Дерован он себе запретил.

– Рыба с картошкой, - сказала Мэб, поворачиваясь к плите.

Это было прямым нарушением пакта, но — разом больше, разом меньше, значения уже не имело. Мэб готовила очень споро и уверенно для женщины ее происхождения, привыкшей к роскоши. Реджинальд занимался антидотом, и одновременно готовил магические часы. Чары теперь предстояло дублировать на карту, чтобы отследить передвижение студентов, а такое колдовство всегда требовало не только сил, но и сосредоточения. Это помогло Реджинальду отрешиться от всего, оставить в стороне и Мэб, и загадочный визит Джермина, а необходимость все более насущную как-то рассказать о происходящем ректору. Он до того погрузился в работу, что прикосновение горячей ладони к плечу заставило подскочить на месте.

– Убирайте-ка это, - потребовала Мэб.
– После обеда продолжите.

* * *

Настроение все еще было странное, противоречивое, и Мэб кидало из крайности в крайность, поэтому говорить она старалась поменьше. Реджинальд также оказался сегодня необычайно молчалив, и в итоге над столом повисла почти гнетущая тишина. Когда она все-таки стала невыносимой, пришлось срочно искать достойные темы для разговоров. Лучше всего подходила работа.

– Во сколько совещание сегодня?
– спросила Мэб.

– В семь, - односложно ответил Реджинальд, подвинул к себе тетрадь и принялся изучать записи, не забывая, впрочем, и про рыбу с картошкой.

Мэб занять себя было нечем, разглядывать мужчину напротив оказалось слишком… слишком, во всем, и поэтому она потянулась за книгами. Справочник по зельям посулил человеку, применившему снадобье со свойствами проклятья (состав категории Эн-19 и выше, что бы то не значило) самое суровое наказание. Мэб отложила книгу, подперла щеку рукой и принялась смотреть в окно.

– Поможете мне со щитом, леди Мэб?

Прозвучавший в полной тишине вопрос, конечно, не заставил ее подскочить. Мэб лишь едва заметно вздрогнула, выронила вилку и чертыхнулась.

– Вы в порядке?
– спросил Реджинальд встревожено.

– День сегодня… странный, - нехотя призналась Мэб, подняла голову и встретилась с напряженным и каким-то горьким взглядом мужчины.

– Мы были ночью неосторожны, позволив эмоциям взять верх, - сухо сказал он и опустил глаза.

– Почему вы ушли?
– вырвалось у Мэб, хотя она и собиралась согласиться, что, да, эмоции — вещь совершенно лишняя, но что было, то было и нужно попросту все забыть.

Реджинальд вновь на нее посмотрел, удивленно.

– А вы хотели, чтобы я остался?

– Нет. Да. Не знаю.

– Честный ответ, - хмыкнул Реджинальд, поднимаясь и забирая опустевшие тарелки.
– Вы великолепно готовите, леди Мэб. А теперь не стоит ли нам заняться делом?

На мгновение Мэб почудился в этих словах некий намек, но щеки запылать от смущения и предвкушения — точно она наивная девчонка какая-то!
– не успели. Мэб одернула себя, встала и принялась убирать все лишнее со стола.

– Окно закрыть или оставить открытым?

– М-м-м… лучше закройте, не будем привлекать внимание, - решил Реджинальд.

Теперь, когда у них было дело, стало понятно, как следует вести себя. Мэб расстелила на столе план Университета, придавив его по углам тяжелыми вилками, привезенными когда-то из имения, неудобными и уродливыми — в самый раз для пресс-папье. Потом она выложила свой шатлен рядом с часами Реджинальда и отошла к двери. Встав в проеме — отсюда удобнее было поддерживать щит, она начала потихоньку несложное плетение.

Магия не переставала завораживать ее, сколько бы не проходило лет, и постепенно все вопросы, все тревоги и неуверенность отошли на второй план. Мэб наблюдала, даже — любовалась тем, с какой грацией колдует Реджинальд Эншо, выплетая куда более сложные чары, чем ее простенький щит. Он выдергивал из общей канвы нити-метки, бросал их на карту, закреплял, вертел колесико часов, выставляя нужное время, закреплял снова, плел, дергал, завязывал. Потом ходил вокруг стола, хмурясь и изучая получившееся с самым придирчивым видом. И снова начинал чаровать, плетя узор еще более причудливый, почти вычурный. Магия, слишком сильная, слишком приметная, ударялась по удерживаемому Мэб щиту, заставляя чувствовать себя соучастницей преступления. Так, впрочем, и было.