Во имя Абартона

Мэб плеснула в лицо холодной воды и мрачно изучила свое отражение. Выглядит она, если забыть о мелких ссадинах, оставленных встречей с Верне, прекрасно. Довольной, даже счастливой. Не просто удовлетворенной, а именно, черт бы все побрал, счастливой.

Мэб присела на край ванны, разглядывая свои ноги. Все дело в чарах, и Реджинальд Эншо ей только из-за чар желанен. Сколько раз нужно это повторить, чтобы самой поверить?

Послышалась какая-то возня в соседней комнате. Мэб поднялась, осторожно приоткрыла дверь и выглянула. Успела застать тот миг, когда Реджинальд выходит из спальни, и это почему-то задело. Еще две минуты назад хотелось избежать с ним встречи, разве не за этим Мэб улизнула в ванную? А теперь взяла досада, что вот так тихо он ушел, потому что, должно быть, тоже хочет избежать встречи.

– Совершенно безразличен… - пробормотала Мэб и шмыгнула носом.

Выждав немного — то ли в страхе, то ли в предвкушении, что Реджинальд вернется — Мэб сняла бюстье, вернулась в спальню и, не озаботившись поисками пижамы, нагая, забралась под одеяла. Странное дело, в отличие от злополучной кушетки, кровать не вызывала никаких дурных воспоминаний, даже наоборот. Почувствовав, как воспоминания распаляют, растравливают ее безо всякого колдовства, Мэб усилием воли выкинула все из головы и удивительно легко заснула.

И что-то хорошее ей снилось, потому что улыбку не стерли с лица даже первые лучи солнца, выбравшиеся, наконец, из-за туч.

Глава тридцатая, в которой непонятно, как себя вести

Ночная гроза прошла, почти не оставив следов, только дождь потрепал немного цветы в саду. Зато сам сад благоухал ароматами трав, цветов, и тем легким запахом чуда, который оставляет после себя Майский праздник. Хотя он и приобрел сейчас вид обычного университетского бала, многое осталось прежним, древним и наполненным силой. Взять то же коронование Майского короля. Все в эту ночь обретало особую силу и особое значение.

Впрочем, ночь-то как раз вспоминать и не стоило.

Реджинальд сварил себе кофе, самый черный, самый горький, какой только возможно, вышел на крыльцо и сел на ступеньках, вдыхая смешение ароматов: кофе, пионы, жасмин, душистые травы, волшебство. К полудню оно развеется, и можно будет приступать к поискам злоумышленника, вывесившего фотографии Лили. Это будет либо ее соблазнитель, либо соучастник. В любом случае, одной проблемой станет меньше.

– Здорово я вчера сглупила…

Чуть сиплый со сна голос Мэб заставил Реджинальда замереть, едва не поперхнувшись кофе. Голос, а еще больше произнесенные ею слова.

– Нужно было расспросить Верне, а я вместо этого запретила ему показываться мне на глаза, - посетовала женщина.

Реджинальд с шумом выдохнул и обернулся через плечо. Мэб стоило бы одеться, а не накидывать на голое тело тонкое домашнее платье, под которым проступали все… подробности. Хорошо еще, что время было раннее, после бала обитатели коттеджей наверняка отсыпались, да и живая изгородь, которую давно следовало бы подровнять, служила неплохой защитой.

Мэб шагнула по ступенькам и села рядом. Лестница была узкой, и они оказались прижаты бедро к бедру.

– Можете расспросить его сегодня, - суше, чем следовало, сказал Реджинальд.
– Он едва ли уехал.

– И едва ли джентльмен, прислушивающийся к словам леди, - хмыкнула Мэб. Легкий ветерок, обрушивший капли воды с кустов, заставил ее поежиться.
– Меня беспокоит эта история.

Реджинальд посмотрел на нее искоса.

– Вам нужен совет, леди Мэб?

– Не помешал бы, - вздохнула женщина, а потом вдруг протянула руку и тронула его за плечо, опалив этим прикосновением.
– Спасибо.

– За что?
– опешил Реджинальд.

– За… - Мэб вдруг покраснела. Она была во всех отношениях зрелая, современная женщина из тех, кого в газетах называли на вандомэсский манер «эмансипэ», но некоторые вещи удивительно легко вгоняли ее в краску.

– Я понял, - сжалился над ней Реджинальд.

– Не в Верне дело, - вздохнула Мэб сокрушенно.
– А в моей матери, и мне даже не с кем обсудить это. Может быть, мне следует завести подруг?

– Вот тут я вам точно не советчик, - вздохнул Реджинальд, поднимаясь, выпутываясь одновременно с этим из вязи смутных желаний. Свежую, утреннюю Мэб Дерован с этим клятым румянцем на щеках, хотелось целовать не меньше, чем ту, ночную, соблазнительную. И в этом уже точно не было вины зелья.

– А сварите еще кофе, - крик Мэб нагнал его уже в прихожей.

На этот раз кофе вышел более легким, сладким благодаря меду и апельсиновой цедре, с пряными нотками кардамона и корицы. Мэб, зашедшая на кухню, приняла чашку, принюхалась и широко улыбнулась. И от улыбки этой, как и от румянца, голова шла кругом. Реджинальд одернул себя. И продолжил разговор, потому что он сближал с Мэб, пускай это была только иллюзия.

– Что не так может быть с вашей матерью?

– Маменька никогда бы не просватала меня за простолюдина, будь он хоть трижды миллиардер, - Мэб сокрушенно покачала головой. А Реджинальда, хоть он и не чаял позвать ее замуж, слова задели.
– Значит, либо ей нужны зачем-то деньги, либо Верне соврал, либо… я не знаю.

– Позвоните ей и спросите, это если вам нужен был совет.

Мэб фыркнула и на какое-то время ушла от ответа, слишком занятая своим кофе. Пила его, щурилась, улыбалась краешком губ. Потом наконец заговорила с легкой чуть снисходительной улыбкой.

– Это повлечет только скандалы. Моя мать имеет очень своеобразное представление о том, как должна вести себя аристократическая семья. Вы, Реджи, читали когда-нибудь романы Хью Левона?

Реджинальд едва не поперхнулся, услышав, как легко и непринужденно Мэб сокращает его имя. Кивнул. Да, он читал Хью Левона, блестящего сатирика, хотя куда больше ему нравился исторический роман «Де Линси и свинопас».

– Дерованы в версии моей матери, теток, а также сестер и кузин, этот как раз Грайтоны Левона, - Мэб сокрушенно покачала головой.
– Как в «Завтраке в апреле».

– Пьют чай, предварительно его отравив?
– уточнил Реджинальд.

– Метафорически, - кивнула Мэб.
– Со стороны, должно быть, наша жизнь кажется яркой, великолепной: череда приемом, серебряная посуда на завтрак и неспешная беседа о погоде…

– Моя мать, - неожиданно для себя сказал Реджинальд, - очень любила красивую жизнь, как в журналах. Мы, ее дети, начинали работать в восемь лет, чтобы эту жизнь обеспечить. Всем со стороны казалось, мы нищие, несчастные, нас подкармливали украдкой — и слава Богу!
– но в действительности все из-за материного желания купить новую шаль, или салфетки на стол, или статуэтку. Когда я на старших курсах научился вязать, связал ажурную салфетку, зачаровал на привлечение денег и послал ей. И этим моя помощь семье, пожалуй, ограничилась.

Мэб хмыкнула задумчиво.

– Если бы и мои проблемы с матерью можно было решить так же просто. Надежда только на то, что она узнает от Верне, что я лишилась-таки невинности, причем давно, и откажет мне от дома. Когда можно будет начать колдовать?

Смена темы была неожиданной, но Реджинальд этому обрадовался. Хватит уже говорить о личном.

– Около полудня, я думаю. Тогда мы и выясним, кто где был. И у нас, к слову, некоторые… неприятности. Леди Гортензия Паренкрест.