Во имя Абартона

Впрочем, как сказал заместитель коменданта, проводивший Реджинальда вглубь здания, Маркус Дильшенди не покинет свои комнаты. Думает, хихикнул служитель, над своим поведением.

Реджинальд поморщился, вынужденный выслушать целый каскад откровенно неудачных глупых шуток, и шагнул в комнату. Гостиная — а старшекурсникам Королевского колледжа полагались большие покои с отдельной уборной — была обставлена аскетично. Предельно простая обстановка, нет ни безделушек, ни дорогого алкоголя, ни игрушек, зато повсюду книги. Дильшенди обучался юриспруденции и управлению, ценные навыки для наследника знатного рода, но помимо этого, судя по заглавиям книг, интересовался классической магией. Была здесь и книга по проклятьям и самопроклятьям: Дженезе Оуэн несколько лет назад переработала и издала свою диссертацию; а также несколько томов, посвященных Пьюту.

– Профессор?
– Дильшенди появился не из спальни, а со стороны небольшой лоджии; одет он был просто, а руки измазаны краской, которую юноша пытался стереть платком. Этот паршивец еще и картины пишет!
– Вам что-то нужно?

Создавалось впечатление, что юного Дильшенди ничуть не тревожит собственная участь, а между тем проблемы у него были серьезные. Дело Лили Шоу скорее всего пустят на самотек. Едва ли кого-то, включая королеву, тревожит судьба безродной девчонки. Но то, что Дильшенди скрыл свой дар, да еще использовал для этого мощный артефакт, на который требуется королевское разрешение — другое дело. Впрочем, Реджинальда интересовала как раз-таки Лили. Тон Арнольда не оставлял сомнений: всех на лето выставят из Абартона. Для того, вот официальная версия, чтобы не мешать полиции в расследовании. Или чтобы просто не путались под ногами, задавая неудобные вопросы.

– Дильшенди, - Реджинальд опустился в кресло, разглядывая молодого человека.
– Признайтесь честно, вы ведь не соблазняли Лили Шоу.

– Это был я, профессор, - на лице юноши ни один мускул не дрогнул.
– Она мне нравилась. Но потом она узнала лишнее.

– О вашем Даре, - Реджинальд кивнул.
– Кстати, а что это за Дар?

– Не могу сказать, профессор.

– Меня вам тоже придется проклясть?
– иронично поинтересовался Реджинальд.

Дильшенди промолчал. Он всегда был сдержан, держался особняком и не входил ни в свиту Миро, ни в своеобразный «клуб отличников», но сейчас и вовсе стал замкнут и мрачен. Реджинальд, глядя на него, окончательно уверился: Маркус покрывает кого-то. Но кого? У него, кажется, вовсе нет друзей. Того самого гипотетического шантажиста? Но что за угрозу этот шантажист для Дильшенди представляет?

– Кого вы покрываете, Дильшенди? Вы знаете, кто соблазнил Лили?

– Это был я, - спокойно отозвался юноша.

– Допустим. Кто фотографировал?

– Магия.

– Зачем повесили фото?

– В наказание.

Обмен репликами становился все быстрее, Маркус даже не задумывался над ответами. Но вот только, были ли он честен, или просто слишком хорошо вызубрил свою роль?

– Что у вас за Дар, Маркус?
– вновь попытал удачу Реджинальд.

– Не могу сказать, профессор, - покачал головой Дильшенди.
– И вы не имеете права настаивать.

Тут оставалось только, досадливо морщась, признать его правоту, а еще тот факт, что разговаривать с Маркусом Дильшенди бесполезно. Как бы Реджинальд не старался, ему не узнать от мальчишки правду.

* * *

Руководить Мэб не нравилось, только если студентами и желательно недолгий срок. Еще меньше ей нравилось общаться с руководством. То были «Люди ее ркуга», хотя многие и уступали Дерованом в знатности и древности, и в то же время, они имели над Мэб власть. С одной стороны, что они могли сделать? Уволить ее? А с другой, неприязнь и опасения имели под собой иррациональную природу, и бороться с ними не получалось. Отец в таких случаях цитировал армейскую поговорку: «Лучше быть подальше от начальства и поближе к кухне».

Члены Совета слушали молча. Арнольд, опытный оратор, пересказывал последние события спокойно, без лишних эмоций. Мэб не сумела бы так быстро сориентироваться, и к неприязни и раздражению примешивалась зависть.

Обстановка в Абартоне в изложении Арнольда выглядела сложной, требующей немедленных действий, и в то же время — стабильной. Требовалось вмешательство, но не было при этом поводов для паники. Мэб не удалось бы нарисовать такую идеальную картинку.

Первое, что спросил лорд Манфул, глава Попечительского Совета, когда Арнольд закончил:

– Каково состояние господина вон Грева?

И снова «господин». Мэб с трудом сдержала усмешку. Стало быть, Совет также вычеркнул его.

– Его осматривает доктор Сэлвин, нам нужно дождаться результатов.

Манфул покачал головой.

– Если все так, как вы говорите, лорд Теофиль, дело надо немедленно взять под контроль.

Манфул напоминал моржа: грузный, с оплывшим лицом, обвисшими брылями и нелепыми усами щеточкой. Он казался обманчиво безобидным, даже немного комичным, но Мэб помнила рассказы отца. Манфул был непримирим, негибок, решителен, и любыми путями добивался своего. И его не всегда останавливали соображения нравственности или человеколюбия. Он с радостью похоронил бы проблему.

Отчасти он так и сделал: о Лили Шоу не заговаривали. Ее соблазнение было досадным происшествием, а смерть — сопутствующей жертвой. О самочувствии Мэб справились, и она ответила сухо, стараясь не скатываться в грубость, что все в порядке.

– Сколько из старших профессоров остались в Абартоне?
– когда с «формальностями» было покончено, Манфул взял деловой тон.

– Трое кроме меня, милорд, - спокойно ответил Арнольд и сощурился, припоминая.
– Все верно, трое. По большей части все уже разъехались. Летом планировали остаться не более двух дюжин. У нас затеян ре…

Председатель Попечительского Совета вскинул руку, останавливая Арнольда.

– Кто это?

– Леди Хамбли, Бароли и Энвил.

Лорд Манфул нахмурился.

– Женщина, выживший из ума алхимик и простолюдин.

Арнольд предупреждающе сжал руку Мэб, не позволяя заговорить, и вовремя. Захлестнуло возмущение. Мэб и сама не знала, что разозлило ее больше: слова о женщине, старике или простолюдине. И все же, Мэб нашла в себе силы благоразумно смолчать, продолжая прислушиваться. Лорд Манфул, чье участие в жизни Абартона обычно ограничивалось пожертвованиями — последний раз он был тут лет семь назад — ловко и не без фантазии раздавал распоряжения. Они были самые здравые: сократить до минимума число студентов, остающихся в кампусе на лето; обеспечить полиции и пожарной охране доступ во все помещения; допросить Дильшенди и убедиться, что его Дар не повредит Абартону (о Лили и речь уже не шло); число профессоров также сократить при необходимости; если потребуется, найти предлог и продлить каникулы. Такие здравые по отдельности, все вместе — и тем более из уст Манфула — меры производили самое неприятное впечатление. Любым путем защищался… не порядок даже, а своего рода уклад — в средневековом понимании. В Абартоне может твориться все, что угодно, но об этом никто не должен знать. Вспомнились слова Миро: «Вы знаете, как у нас дела делаются, профессор». Что ж, теперь Мэб действительно хорошо это знала. А еще она поняла, что совершенно не хочет усугублять это знание. Оставшись, она услышит много такого, что заставит ее разочароваться и в людях — хотя куда уж больше — и в Абартоне. Сочинив мало-мальски убедительный предлог, Мэб поспешила покинуть переговорную, а там и здание.

На пороге она столкнулась с Дженезе Оуэн.

Профессор проклятий придержала дверь и замерла, разглядывая Мэб. Как всегда под прицелом недобрых черных глаз сделалось не по себе, и Мэб едва не нарисовала в воздухе знак, отгоняющий зло. Однако, подобное потворствование суевериям не пристало опытной, дипломированной колдунье. И все же, потребовалось вонзить ногти в ладони, чтобы боль притупила страх.

– Профессор Оуэн, - Мэб кивнула сдержано и получила в ответ новый неприятный взгляд, от которого мурашки бежали по коже.

– А я от вас такого не ожидала, - медоточиво сказала Дженезе Оуэн.
– Только не от вас, леди Дерован.

– О чем вы?
– нахмурилась Мэб.

По губам Дженезе Оуэн скользнула очень неприятная «все понимающая» улыбка.

– Об «ударе», постигшем нашего дорогого ректора. Вы, судя по всему, сильно его ненавидели, раз наложили такое проклятье.

Мэб сощурилась.

– Это ваше профессиональное мнение, леди Оуэн? Придержите его при себе.

И Мэб прошла мимо, отчаянно молясь про себя, чтобы эта нелепая история с «проклятьем» не стала новой университетской сплетней. Сейчас только этого не хватало.