Во имя отца и сына
Шрифт:
– Ну-ну, пусть поучит. Девчонки у меня с формовочной зубастые.
– Так ведь не зубами же форму делают, а руками.
Ужинали без Лады - не стали ждать. Но спать не ложились и о ней не говорили, помалкивали. Она пришла веселая, довольная. Глаза блестят вкрадчиво и виновато.
– Вы уже поужинали?
– спросила машинально, чтоб что-то сказать. Не отрываясь от книги, отец спросил:
– Что так долго?
– Он читал толстую "Куклу" Болеслава Пруса. Увлекся.
– Засиделись, - ответила скороговоркой и ушла в комнату, где занимался Коля. Мать спросила вдогонку:
–
– У девочки. Из нашего класса, - донесся до них уверенный ответ. Родители переглянулись. Ответ был столь естественный, что у матери снова появилось сомнение: ошиблись насчет кафе, обознались. Да и отец уже готов был поверить ей. И тогда Коля вышел в комнату, где сидели родители, и, покачивая головой, возмущенно произнес:
– Ну и ну… - Выждав паузу, спросил появившуюся в дверях сестру: - А кто этот, что с тобой сидел… с квадратным лицом?
– Где?
– быстрым изучающим взглядом пробежала по лицам родителей.
– За столиком. В кабачке, - пояснил отец, - теперь уже отложивший в сторону "Куклу".
Она все поняла: знают, видели. Вспышка смущения легкой тенью скользнула по ее лицу лишь на миг и тут же погасла. Сказала совсем весело, как ни в чем не бывало:
– А-а, вы смотрели? Правда, было интересно?
"Актриса", - подумала мать и, прикрыв веками глаза, тяжело вздохнула.
– Погоди, я что-то не пойму. Где было интересно? У подруги?
– Голос отца пока еще ровный, но уже на пределе, готовый сорваться.
Его вопрос несколько сбил с толку дочь, но по лицам брата и матери она догадалась, что ее видели по телевидению. Сказала тоном капризного ребенка и надула пухленькие губки:
– Да что вы меня разыгрываете! Ну знаю же - видели. Смотрели передачу из молодежного кафе? Нас пригласили, было очень интересно. Ты знаешь, Коля…
– Кто пригласил?
– перебил ее скороговорку твердый вопрос отца.
– Знакомые ребята.
– Ребята или дяди?
– Это спросила мать.
– Да что ты, мама, ну, конечно, ребята, с которыми встречала Новый год, - быстро ответила Лада и немножко смутилась.
– Тот самый? С которым на турбазу ездила?
– Этот вопрос отца прозвучал жестоко. Лада вспыхнула, ресницы затрепетали, глаза заблестели слезой. Мать решила смягчить накаляющуюся атмосферу, заговорила своим обычным примирительным тоном:
– Нас что беспокоит? Неправда. Ты опять говоришь нам неправду. Сказала, что занималась у подруги. Оказывается…
– Ложь, снова ложь, - не удержался Константин Сергеевич.
– Никакой лжи нет, - ответила Лада.
– Сперва занимались. Потом за нами заехали эти ребята…
– Какие? Что-то знакомое лицо. Тот, что с тобой сидел, это кто?
– спросил Коля.
– Драматург. Ты его не знаешь, - отмахнулась Лада и быстро продолжала, уклоняясь от прямого ответа: - Сказали, что будет интересно, и мы поехали.
– И действительно было интересно?
– спросил отец.
– Очень. Выступали талантливые известные артисты, поэты, композитор Грош.
– Грош - это что, цена композитора?
– съязвил Коля.
– Предел остроумия, - Лада метнула на брата короткий презрительный
взгляд. Но Коля не обиделся и с улыбкой снова спросил:– А драматурга как фамилия? По-моему я его знаю.
– Нет, ты его не знаешь, - ощетинившись, бросила Лада.
– Ну, что ж ты не хочешь назвать, если он - знаменитость. Что ж тут такого. И нам интересно, - уже мягко попросила мать.
– Макс Афанасьев. Смотрели кино "Гибель батальона"? Вот это его фильм, - ответила Лада даже с некоторой гордостью.
– И пьеса "Трое в постели" - тоже его, - уточнил Коля нежелательную для Лады деталь.
– Ничего себе компания, - съязвил Константин Сергеевич и продолжал допрашивать: - Значит, тебе очень понравилось? И этот, с лошадиной шеей? Гость из Минска?
– А вам не понравилось?
– с каким-то непосредственным удивлением, в свою очередь, спросила Лада.
– Да что вы, его так принимают! У него такой сильный голос!
– На батарее команды подавать, - заметил отец.
– А приличную песню этим голосом не споешь. Только испохабишь.
– Папа, ну как ты не поймешь - это эстрада. Там своя специфика, свои песни.
– Ну да, ну да, там все свое, - в тон проговорил отец.
– Там даже звезды свои - шестиконечные. Ты не знаешь, что они обозначают?
– Ну, папа, ты придираешься. Нельзя ж на занавес пятиконечные звезды, - возразила Лада.
– Что тут особенного. Вон и журнал "Юность" разбивает стихи шестиконечными звездочками.
– Во всяком случае, дочь, и ты это хорошо себе запомни: разница огромная, как два полюса. И наша звезда, советская, пятиконечная. Под этой звездой наши соотечественники ходили на смертный бой за нашу, Советскую, власть. А шестиконечная звезда - знак государства Израиль. Каждому светят свои звезды. И ходить тебе с этим, который сочиняет про Троих в постели, я решительно не советую. Если ты уважаешь себя и нас… Вот так-то, дочь. И, на наш взгляд, ничего там, в этом кафе, хорошего не было. Цинизм. Эти угрозы превратить Большой театр в элеватор. Большой театр!
Последнюю фразу Лада не поняла. Сказала:
– А при чем тут Большой театр, элеватор?
– Папа перепутал, - улыбнувшись, поправил Коля.
– Как раз в то самое время, когда вас показывали, по другой программе шел фильм "Жизнь - хорошая штука, брат". Фильм дрянь, но там есть подленькие реплики.
– А я считаю, дети, это одно и то же - и фильм и концерт из кафе - одно другого стоит. А теперь иди ужинать да ложись спать. Завтра на свежую голову все взвесишь, подумаешь и, может быть, поймешь, где настоящее искусство, а где - "Трое в постели".
Такой финал больше всего удивил мать и сына. Не нашел Константин Сергеевич для дочери других слов, возможно, потому, что все остальное он высказал ей до этого, высказал мысленно, когда вскипяченный ходил по улице Добролюбова.
Уже в кухне, за ужином, Лада сказала Коле, что Макс Афанасьев приглашает ее сниматься в кино.
– "Трое в постели"? И ты, разумеется, будешь третьей - Злая ироническая улыбка сверкнула в глазах брата.
– Ну-ну. Только имей в виду - там третьих лишних не бывает.