Во имя отца и сына

–  Где там?

–  У этих твоих новых гениев.

–  А я не понимаю, почему ты о них так говоришь.

–  Потому, что ты, Ладка, или еще совсем ребенок, или непроходимая дура. Потому и не понимаешь.

Сказав это с ожесточением, он круто повернулся и ушел к себе.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПОДЛОСТЬ ИЛИ БЛАГОРОДСТВО?

Предстоял трудный день. На повестке дня заседания парткома завода было два вопроса: прием в партию и улучшение организации производственного процесса. По первому вопросу выступил Глебов, по второму - член парткома Гризул.

Утром Емельян пришел на завод раньше обычного: за полчаса до смены. В проходной он столкнулся с директором.

–  Решили пораньше?
– удивился Глебов, поздоровавшись.

–  Я всегда в это время, - ответил Борис Николаевич.

Глебов почувствовал себя неловко.

В середине дня в кабинет к Гризулу зашел - как всегда, сияющий - Алик Маринин. Он пожал руку главному инженеру и присел не в кресло, а на подлокотник, давая понять, что забежал ненадолго.

–  Ты сегодня именинник?
– пошутил Николай Григорьевич, имея в виду прием Маринина в партию.

–  Это сложная процедура?
– поинтересовался Алик.

–  Да нет. Нынче все гораздо проще. Прежде было волынисто, а теперь чисто формально. Проголосуем, утвердим, я скажу несколько теплых слов в твой адрес. И все.

–  Могут быть вопросы ко мне?

–  Вряд ли, - Гризул поморщился..
– Разве что какой-нибудь Лугов или Шахбазов спросит, почему в Доме культуры не проводятся вечера на патриотические темы.

–  Как это не проводятся?
– Маринин вскочил с места и забегал по кабинету.
– Разве в День Советской Армии плохой был вечер?

–  Так и ответишь, - успокоил его Николай Григорьевич.

Помолчали. Потом Маринин вдруг заговорил, точно вспомнил что-то, хотя именно из-за этого он и завернул к Гризулу:

–  Послушай, Ника, ты много делаешь добрых дел, история этого никогда не забудет. Не мог бы ты сделать еще одно? Очень нужно.

Гризул насторожился, но по-прежнему продолжал стоять у окна и смотреть во двор, заложив руки за спину. По движениям его пальцев. Маринин догадался, что Гризул слушает, хотя просьба не вызывает в нем особого энтузиазма.

–  Надо устроить на завод одного человека, - продолжал Маринин, наблюдая за пальцами Гризула.
– Хороший парень. Работал на одной базе. Вышла маленькая неприятность - помощник подвел. Его хорошо знает Поповин.

–  Вместе бизнес делали?
– отозвался Гризул и, круто повернувшись, пошел за письменный стол. Что-то записал в календарь и твердо сказал: - Не могу.

–  Почему, Ника?
– удивился Маринин и заглянул в глаза Гризулу.
– Хороший парень. Не подведет.

–  Ты и за Полякова ручался, а он работает плохо и, кажется, влип в какую-то историю, кстати, вместе с Поповиным. Вообще, с этим делом надо кончать. По твоей просьбе я уже взял на должность начальника технического отдела человека, который… не тянет.

–  Этот потянет - золотая голова, - настаивал Маринин.

–  А куда я его возьму? Нет свободной должности.

–  Должность можно придумать. Не должность украшает человека, а человек украшает должность. Это же в твоей власти.

–  Надо мной есть директор, пойми.

–  А он что, не покладист?

–  Осторожен и любит порядок. И Глебов. С этим не сговоришься.

–  И долго он будет?

–  Долго не долго, а сам не уйдет, - довольно прозрачно намекнул Гризул.

Маринин посмотрел на часы:

–  Увидимся в парткоме.
– И уже с порога: - Ну так я скажу этому парню, чтоб зашел к тебе? Между прочим, его рекомендует Матвей Златов.

И Гризул сдался, буркнув недовольно, со вздохом:

–  Хорошо.

Заседание парткома началось с обсуждения вопроса о приеме в партию Романа Архипова и Александра Маринина. Предстояло утвердить решение первичных организаций. В кандидаты партии Архипов вступил еще во флоте, военным моряком. Коммунисты цеха, где он работал теперь, единогласно голосовали за него, уважая Романа как производственника и активного общественного работника. Лишь кузнец Шахбазов задал Роману Архипову единственный вопрос:

–  Ответь, дорогой, почему последний год так мало приняли ребят в комсомол? Как секретаря тебя спрашиваю. Молодежи на заводе сколько, знаешь?.. Ээ-гэ!
– Он сокрушенно покачал головой, произнося гортанный звук и прищелкнув в завершение языком.
– А комсомольцев сколько? И половины не наберешь.
– Спросил, не ожидая ответа, так как и без того было ясно для всех, в чем причина.
– Плохо работаете с несоюзной молодежью. Нехорошо.

–  Это наша слабинка. Постараемся исправить, - краснея, тихо ответил Роман.

С Марининым все было сложнее. На партсобрании заводоуправления при рассмотрении заявления Маринина выступил Гризул. Он дал Александру Александровичу блестящую характеристику во всех отношениях. При голосовании же почти половина коммунистов воздержалась, и решение о приеме его в партию было принято большинством в три голоса. Формально требование Устава соблюдено. "Но почему два десятка коммунистов молчаливо отказали Маринину в доверии?
– недоумевал Глебов, читая протокол собрания.
– Почему никто не выступил и не объяснил своего отношения к директору Дома культуры?" Никто не задал даже вопросов. Кроме этого, было еще одно "но", совсем неожиданное для Маринина. Примерно за неделю до этого Глебов познакомился с автобиографией Маринина, которую он писал еще в начале пятидесятых годов. Перечисляя свои заслуги перед Родиной, Александр Александрович, в частности, сообщал, что помог органам разоблачить врага народа П. П. Постышева. Глебова это сбило с толку: кто же все-таки этот вездесущий Александр Маринин? "Ознакомить членов парткома с этим довольно пикантным фактом автобиографии Маринина или промолчать, - думал Емельян.
– В конце концов, дело прошлое. И не он один в те годы совершал глупости из вполне честных побуждений". В тридцать седьмом году Маринину было двадцать лет и работал он в то время в Киеве во Дворце пионеров. Постышев много уделял внимания школе и пионерии. Маринин ставил себе в заслугу трагическую гибель верного сына партии, старого революционера, руководившего сибирскими партизанами. Постышев открыто, с присущими ему мужеством и прямотой, выступил против репрессий. Рядом: Маринин и Постышев. Какая чепуха, смешно. И Глебов решил не придавать значения деталям давнишней автобиографии Маринина, о которой Александр Александрович, быть может, уже и забыл.

Маринин держался на парткоме чересчур бойко. Глебов, докладывая о Маринине, обратил внимание на то, что в первичной парторганизации почти половина коммунистов воздержалась. Первым протянул руку для вопроса Шахбазов. Емельян ему кивнул в знак согласия.

–  У меня такой вопрос к Александру Александровичу, - сверкнув на Маринина темными глазами, сказал кузнец: - Скажи, дорогой, что ты делал в годы войны?

Тот неторопливо встал, крепко сцепил пальцы на груди, потом быстро засунул руки в карманы темного пиджака и тотчас же вынул их, спрятав за спину.

–  Мне приходилось много бывать на войне, - начал он спокойно, поочередно обводя взглядом присутствующих.
– Я руководил концертной бригадой, которая обслуживала наших доблестных воинов. Мы выступали в разных местах: в госпиталях и на передовой. Одним словом, мы были теми, кого образно называли "доноры духа".

–  Как, как?
– не понял Емельян, устремив на Маринина взгляд.

–  В первый раз слышу такое выражение, - заметил Посадов и проворчал, заерзав на стуле: - Не многовато ли?