Во имя отца и сына

Это было уже слишком. Стараясь сдержать себя, Климов встал и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. Белла поняла, что перехватила. Она забралась в кресло с ногами и, подтянув колени к подбородку, стала следить за мужем, готовая улыбнуться и раскаяться в своем поступке. Выдержав паузу, Климов пришел в себя и, не глядя на жену, заговорил, продолжая шагать по длинному кабинету:

–  Во-первых, Алексей Васильевич большой артист, по-настоящему народный, во всем значении этого слова. Талантливый и широкообразованный. Во-вторых, он чудесный человек, прямой и порядочный. Таких я люблю. В-третьих, он мой друг.
– Климов остановился и, посмотрев прямо в лукавые глазки жены, добавил самое главное с сознательно подчеркнутой интонацией: - А друзей, дорогая моя, для себя я привык выбирать сам. Без совета и подсказки. Это моя слабость. И с ней, с этой моей слабостью, все всегда считались, зная, что я неисправим. И тебе хочу доложить: да, я неисправим, таков я есть!

Последние слова он произнес добродушно, улыбаясь, затем подошел к жене и поцеловал ей руку.

Белла приняла к сведению заявление мужа.

В школе во время большой перемены преподавательница литературы показала Елене Ивановне Глебовой газету с фельетоном. Елена Ивановна вспыхнула, пробежала фельетон и, собрав все самообладание, ответила:

–  Я знаю: это фальшивка. Личные счеты. Инспирировано. Поповин действительно никакой не герой. Мелкий авантюрист.

Учительница с притворным сочувствием добавила:

–  Я понимаю, вы тут ни при чем. И потом вам, конечно, трудно быть объективной. Ну а что вы скажете по поводу второго фельетона?
– Она подала газету с опусом Гроша и Озерова, рассчитывая вторым ударом сразить Елену Ивановну, которую "идейно" недолюбливала.

Учительница изо всех сил старалась не отставать от моды, приходила в восторг от новоявленных гениев в литературе и искусстве, призванных заменить Льва Толстого, Чайковского, Репина. Мельком взглянув на газету, Елена Ивановна не побледнела, не выронила ее из рук. Она спокойно улыбнулась. И это обескуражило преподавательницу литературы.

–  Дешевая провокация. Жалкая и гнусная, - ровным голосом, будто речь шла о постороннем человеке, сказала Глебова, возвращая газету.

–  Ну, знаете ли… - только и могла произнести та, отходя в сторону.

В этот день Елена Ивановна в школе не задержалась. По пути домой еще нужно было забежать в поликлинику. Врач, уже немолодая, седеющая женщина, несколько флегматичная, устало взглянула в лечебную карточку пациентки, осведомилась:

–  Вы не родственница того Глебова, о котором сегодня два фельетона?

–  Жена, - твердо ответила Елена Ивановна и улыбнулась.

–  Я вам сочувствую, - не меняя интонации, сказала врач.

–  Благодарю вас. Но это провокация, - стараясь себя сдержать, добавила Елена Ивановна.

–  Все равно. Какое это имеет значение? Такое не прощают.

–  Не понимаю, что вы имеете в виду?
– Слова врача насторожили ее.

–  Такие всегда плохо кончали. Прошлое не повторится. Нет, никогда, - туманно пояснила врачиха.
– И знайте: вашим детям придется расплачиваться за отца. Такого не прощают, - повторила она полушепотом.

–  Вы угрожаете?
– вспыхнула Елена Ивановна и встала. Руки ее задрожали, из глаз готовы были брызнуть слезы.

–  Нет, мне просто вас жаль. Вы такая симпатичная…

Это было брошено в лицо с откровенной наглостью человека, уверенного в своей неуязвимости.

Возвращаясь из поликлиники домой, Елена Ивановна не шла, а бежала, подстегиваемая нарастающим чувством тревоги. Ей казалось, должно что-то произойти ужасное, непоправимое. Теперь она думала не о муже, которому грозила опасность, а о детях. В ушах все еще звучал монотонный угрожающий голос врачихи, а ее взгляд, злобный и холодный, горел такой ненавистью, от которой не жди пощады.

Елена Ивановна решила никому об этом не говорить.

Дома она взяла газеты и теперь уже внимательно прочитала оба выступления. Читала и чувствовала, как неукротимо надвигается на нее тревога и вместо негодования закрадывается растерянность. Она тревожилась за мужа, знала, что эту подлость он примет близко к сердцу, опасалась, как бы сгоряча не совершил какого-нибудь необдуманного шага. Позвонила на завод, и, когда Людочка ответила, что Емельян Прокопович в райкоме, Елена Ивановна еще больше заволновалась. А тут еще Русик подошел, тихий, виноватый, с застывшей слезой на глазах, и доложил, что ему сегодня поставили "кол" по поведению.

–  А что случилось?
– рассеянно, скорее машинально спросила Елена Ивановна сына.

–  Я подрался с Геной.

–  Из-за чего?

–  А что он врет?
– взволнованно заговорил мальчик, готовый вот-вот расплакаться.
– Он сказал, что мой папа хулиган и кляузник. Что про него в газете написано. А я сказал, что это неправда, что он сам кляузник. А он все дразнился: "Хулиган, хулиган, сын кляузника". Я его ударил кулаком. И совсем не сильно. По носу… У него кровь пошла. Совсем немножко.

Мальчик ожидал со стороны матери серьезных упреков и ощетинился к защите. А Елена Ивановна, потрясенная этим фактом, тихо и даже ласково сказала:

–  Не надо было драться, мой мальчик.

–  А что он говорит неправду?! Пускай не выдумывает!

–  Он глупый.

–  Ну вот, - уже совсем успокоился Русик, поняв, что ругать его не будут.
– А глупых бьют.

Это было ужасно. Дети сильно любят отца и гордятся им. И вдруг такая гнусная грязь! Елена Ивановна убрала осе газеты. Русика еще можно как-то успокоить А как быть с дочерью? Небось и она уже знает.

Действительно, придя из школы, Любаша первым делом спросила:

–  Мама, где сегодняшние газеты?

–  Не знаю, - с безразличным видом ответила Елена Ивановна и также мельком спросила: - Зачем тебе?

–  Нужно, - как всегда, отрывисто сказала дочь.
– Руслан, ты не брал газет?

Настороженный мальчик сообразил:

–  А-а, знаю, зачем ей. Она думает, что про папу написали. А это неправда, это Генка все наврал.

–  Ну хорошо, отдай газету, - понизив голос, попросила Любаша, и Елена Ивановна поняла, что дочь уже знает.

–  У меня нет, - искренне признался Русик, а мать ушла на кухню и оттуда позвала дочь.

–  Что, мама?
– дочь смотрела настороженно.

–  Зачем тебе газета?
– Елена Ивановна доверительно смотрела в большие синие, отцовские, глаза дочери.

–  Что там про папу?

–  Это фальшивка, Любаша, - ответила Елена Ивановна и поправила дочери волосы.

–  А зачем тогда напечатали?

–  Папины враги, доченька, нечестные люди написали, а редакция не разобралась и напечатала.

–  И что ж теперь будет?