Водный мир

— Тим… Нельзя ли подняться другим способом?

Он непонимающе смотрит на меня.

— Нет. Что не так?

— Магарони… — начинаю я и осекаюсь, не в силах продолжать, горло стискивает невидимая рука, мешая доступу кислорода, не давая произнести ни звука.

— Что произошло по дороге в порт? Он напал на вас?

Я не хочу ничего скрывать, я почти физически устала от недомолвок и тайн. Но не могу заставить себя рассказать о том, что случилось: как Магарони, ловец Центра Разума вывел из строя систему подъемников, курсирующих между уровнями Высотного города, и мы с Никелем рухнули в бездонную пропасть. Или о том, что Борк, наш телохранитель и друг, остался среди врагов и с тех пор не дает о себе знать. А Никель поцеловал меня и… Почему он поцеловал меня? Картины и образы вчерашнего вечера пылают перед внутренним взором, не потеряв правдоподобности и ощущения реальности происходящего.

Я расскажу Тимериусу, но позже. Когда сама разберусь, что все это значит, и как это «все» изменит мою жизнь.

Но Тимериус и не жаждет потешить любопытство. Атлант понимает и, скорее всего, догадывается: пока он договаривался о «безбилетном» прыжке в Атлантис, на меня свалилась масса совершенно разных событий. Чудовищных, опасных, незабываемых в худшем смысле слова и, местами, приятных.

— Ладно. А если так? Лучше? — спрашивает он.

Давящая на горло рука разжимается. На смену ей приходит целый спектр неожиданных ощущений. Дуновение ветра, нежное прикосновение потока воздуха к спине, голове, лицу. Поглаживание, ласка, ободрение, вселяющее уверенность и смелость. Напряжение спадает до нуля, мое состояние на данный момент — тихое, безбрежное спокойствие. Лифт больше не пугает.

Я улыбаюсь.

— Да. Гораздо лучше.

В досье Тимериуса не указано одного очень важного факта: он замечательный. И тоже принадлежит к разряду иных. Как под маской обычного человека, студента, покинувшего Атлантис ради карьеры в Набиле, может скрываться такое сокровище?

Двери кабины закрываются, и мы начинаем движение к поверхности. Вблизи видно, что лифт скользит внутри прозрачной, заполненной воздухом трубы. Снаружи нее проложена вертикальная шахта-лестница из металла. К крепким перекладинам приделаны те самые огни, которые я видела из холла. Кажется, что это не мы мчимся вверх, а зеленые звезды проносятся вниз, неумолимо затягиваемые в недра океана. Из-за их света окружающие нас воды темны, трудно что-либо рассмотреть. Большой светящийся купол порта внизу напоминает летающую тарелку, прильнувшую к каменистому дну.

— Зачем на опорах нужна подсветка?

— Чтобы в них никто не врезался.

Я долго думаю над его словами.

— А кто может в них врезаться?

Атлант пожимает плечами.

— Много кто. Например, он, — парень показывает вдаль. В нескольких сотнях метрах от конструкции медленно проплывает нечто огромное, темное и пугающее.

— Охренеть!! Что это такое?! — визжу я. — Кит? Подводная лодка?

Тимериус звонко смеется, показывая белоснежные ровные зубы. Впервые с момента прибытия в Атлантис я вижу на его лице искреннюю радость.

— Что-то среднее между ними, — ему весело наблюдать мой шок. Конечно. Все странности этого мира для него — всего лишь обыденность, все удивительное и необыкновенное кажется привычным, само собой разумеющимся.

Чем выше мы поднимаемся, тем массивней становятся опоры, поддерживающие плавучую станцию-платформу прямо над «наземным» зданием порта. Ширина между перекрытиями увеличивается, а промежутки между полосами металла уменьшаются до тех пор, пока совсем не исчезают, закрывая обзор. Последние метров двадцать лифт едет в полной темноте, углубляясь в механическое нутро станции, и наконец останавливается в центре большой, открытой площадки.

Я выхожу из лифта, впервые ступая под небо Атлантиса, а сразу же хочу назад, на дно — под водой, право, было гораздо суше! Дождь льется с ночного небосвода, врезаясь в плечи и голову тугими теплыми струями, обрушивая на несчастную платформу полубезумную, оголтелую ярость. Ветер сбивает с ног, вокруг стоит грохот, почти ничего не видно — мы попадаем в кромешный ад, после которого тишина подводных хором кажется раем.

По периметру плавучей станции находится причал, разделенный на отдельные доки. Сейчас все отсеки закрыты: над некоторыми виднеются темные очертания кораблей с потушенными огнями, но большинство из них пустует.

Волны с остервенением бьются в откатные ворота, отделяющие доки от открытого моря, пенными шапками перемахивая сверху. Каждый третий вал несет силу «девятого». Тыдыщ! Дыдыщ! Бдыщ! — многотонные монстры обрушивают удары на не кажущуюся столь уж прочной конструкцию. Блямц! — звенит и вздрагивает станция, сдерживая натиск водной стихии.

Я вымокаю до нитки уже спустя несколько секунд — все это время я стою у лифта, открыв рот и упрямо отказываясь верить органам чувств.

Благодатная, милостивая Вселенная, куда я попала? Я еще не отошла от встречи с китом-субмариной! Не такой Атлантис являлся мне в грезах, привлекая древней самобытностью, маня влекущей недоступностью.

Тимериус протягивает руку и надевает капюшон мне на голову. Эта мера уже не имеет особого значения — меня можно свернуть жгутом и хорошенько выжать, напоив образовавшейся водой засушливые районы Африки. Он что-то говорит, но буря заглушает его слова; тогда он кричит, наклонившись прямо к уху. До меня все равно долетают только обрывки фраз:

— Не страшно…сильный ливень… скоро закончится…

Он все еще веселится. Вижу по задорному блеску глаз, периодически выхватываемому из темноты конвульсионными вспышками молний. Хочу прокричать в ответ: «Не страшно! Ни капельки! По сравнению с реалиями моего родного мира: кислотными дождями российской столицы, зловонными уголками спальных районов и ревом подземки этот шторм просто детский лепет!» — но не кричу. Боюсь сорвать голос и остаток экспедиции провести с простудой.

Ничего, однажды, когда мы попадем на Землю, я тоже буду смеяться над Тимериусом и успокаивать его, ободряюще похлопывая по плечу. Мысль об этом согревает и заставляет встрепенуться, хотя перспектива снова оказаться на родине кажется все менее и менее вероятной.

Выбраться бы живой с этой жидкостной планеты.

Мы выходим в поисках хоть какой-то крыши над головой и в конце концов прячемся под узким навесом недалеко от края платформы. Потоков особо меньше не становится — они просто меняют свою дислокацию, но отсутствие струй, заливающих лицо, не может не радовать. Вода хлещет с края козырька, отгораживая прозрачной завесой; до нас то и дело долетают холодные и колючие брызги волн.

Кажется, еще немного, и шторм оторвет платформу от железных свай, тянущихся ко дну, и сомнёт ее, как игрушку, в приливе бурной океанской нежности. Единственное, что удерживает меня от паники — это гранитное, непоколебимое спокойствие спутника.

— Почему здесь так не по-человечески? — кричу я ему. — Где навесы? Защита от волн?

— Атланты не бояться воды. Буря скоро выдохнется.

На пустой, точно вымершей, станции появляется еще один человек — закинув за спину рюкзаки, из лифта выходит Никель. И впервые за долгое время я радуюсь встрече с ним — если мы вдруг начнем идти ко дну, он что-нибудь да придумает. Уверена.

Если он и удивлен погодой, то никак этого не показывает. Бодро вышагивает по залитому водой настилу. Капли отскакивают от его спины, плеч, жесткому капюшону, вытянувшемуся надо лбом наподобие козырька.

Безошибочно определив наше местоположение, он входит в укрытие, где сразу становится чересчур тесно. Смотрит поочередно на меня, отбивающую зубами замысловатый ритм, и Тимериуса, тоже мокрого, но счастливого, и недовольно качает головой. Его куртка не выглядит хоть сколько-нибудь промокшей.