Водный мир

— Почему?

— Прости… Я настоящая катастрофа, — отрицательно мотаю головой. Не могу говорить об этом, иначе расплачусь еще сильнее. Внутри засело отвратительное чувство вины. В глубине души я уверена — если бы не порожденная мной лавина из обиды и ненависти, этого всего бы не случилось.

— Эй, за что ты извиняешься? — Никель встряхивает меня и снова прижимает к себе. Его ладони скрыты перчатками, и он старается ненароком не коснуться щекой, чтобы не усугубить мое и так плачевное состояние. Я слабо улыбаюсь синими от холода губами и меняю тему.

— А знаешь, ведь Тим звал меня в Озрелье. Я могла бы стать невестой лорда…

— Даже так? — видя, что я снова готова упасть, он берет меня на руки и заносит в зал. — Тебя даже на полдня нельзя оставить одну: либо набедокуришь, либо сведешь с ума очередного бедолагу.

Вода закручивается маленькими водоворотами вокруг его ног. Голубой свет, подсвечивающий ее изнутри и снаружи, больше не кажется давящим и мертвенным, а напоминает о чем-то сказочном, колдовском. Никель доходит до стола и садится на него, а я сворачиваюсь в клубок у него на коленях, подтягивая колени к груди, чтобы согреться, и обнимаю за шею. Из коридора вливаются все новые и новые потоки, и озеро внутри помещения почти касается мраморной столешницы. Рядом с грохотом падает одна из больших белых ламп, прикрученных к трещащему по швам куполу. Она скрывается в воде и остается светить там, словно сверженная луна.

Мир в буквальном смысле рушится вокруг нас, но во мне не осталось ни капельки страха. Душу переполняет умиротворение и нежность.

— Значит, ты пришла просить разрешения выйти за хамелеона?

— Ну, почти, — я зеваю. Меня начинает неудержимо клонить в сон. — А еще Тимериус сказал, что ему нечего делать в новом мире, если я останусь здесь.

— Хм, это сильный довод… — Никель обводит пальцем контур моего лица, и я, как кошка, трусь лицом об его руку. — И ты променяла титул жены атлантийского лорда на приключения в бьющемся в агонии ЛИКе?

— Угу.

Никель долго молчит.

— Правильно мы сделали, что исключили тебя из экспедиции. Ты совершенно… — он подбирает слово.

— Невменяемая? — подсказываю я.

— Непредсказуемая. Неуправляемая… Невероятная.

— Разве ты не поступил точно также? — усмехаюсь и кусаю его за палец. Кусаю больно — я все еще не простила его за то, что мне пришлось пережить весь этот ужас — но он не вздрагивает и не отнимает руку. Лишь хмурится в ответ на свои мысли.

— Я просчитался. Мне показалось, что я разгадал точное положение будущего прохода по твоему сну. И решил проверить свою догадку. Но я ошибся… Так ведь? Его здесь нет.

— Да, — соглашаюсь я.

В этом зале абсолютно точно нет никаких аномалий. Можно было бы сказать, что дыра появилась немного в другом месте, но тогда он снова захочет куда-то мчатся. И потащит меня с собой. А я больше не хочу никуда бежать — лишь сидеть вот так все то время, что осталось у нас в запасе.

Мое последнее желание исполнилось, я нашла свое абсолютное, ослепительное счастье. И больше ничто не заставит сдвинуться меня с места. Даже вода, звонкой капелью падающая с потолка, затекающая на стол и подбирающаяся к насквозь мокрым ботинкам… Мне все равно. Я в абсолютной безопасности рядом с Никелем.

— Ты хотел сбежать от меня, да? Уйти в новый мир один?

Он вздыхает и насмешливо закатывает глаза, и я на мгновение снова чувствую себя его юной, не выучившей урок ученицей.

— Эх, Варя… Разве бы я смог уйти туда без странницы?

Хм. Верно.

Он поднимает голову и смотрит на купол. Океан, навалившийся на укрепленное стекло, похож на темное небо, подкрашенное с одного бока зелено-голубым светом маяка. Его расчертила белая полоса трещины — неподвижная, тихо потрескивающая молния, стрелой пронзающая небосвод. Я вытираю капли с волос Никеля — прямо из космоса на нас сверкающим ливнем сыпятся крошечные звезды… Не такое уж плохое место для финала.

— И что теперь будет? — спрашиваю я.

— С вероятностью восемьдесят шесть целых и девять десятых процента мы умрем.

Я киваю. После всех волнений нынешнего дня это утверждение уже не кажется таким печальным. К тому же, остаются еще… ммм… четырнадцать? тринадцать и одна десятая?.. В общем, сколько-то там процентов, что мы все-таки спасемся.

— Ты ждешь от меня тех же слов, что и от Тима, — внезапно говорит Никель. — Но я никогда не смогу произнести их. Это МОЯ экспедиция! Моя идея, моя мечта… Я первым узнал о новом мире. Я не отдам его Магарони.

Его рука на моем плече гневно сжимается, и я в ответ приникаю к нему крепче. Знаю. В этом весь Ник — он всегда будет стремиться к чему-то большему — далекому, дивному и неподвластному… Именно за это его и люблю.

— Но ты должна знать… — муж выпрямляется и напряженно смотрит мне в глаза, в глубине которых скребется паника. По его лицу скользит отблеск желтого, чуждого старому ЛИКу света, — что и…

Грохот заглушает конец его фразы. Море наконец проделывает брешь в куполе, разламывая стекло, словно печенье, и синей стеной летит прямо к нам. Ник сдергивает меня со стола, я успеваю набрать воздуха и задержать дыхание, и мы погружаемся в воду. Сверху обрушивается клокочущая, бритвенно острая и тяжелая, как нефтяной танкер, ярость стихии.

Сон-образ, приснившийся в поезде в Набиле, сбылся с поразительной точностью, только сейчас нет никого, кто смог бы протянуть мне руку помощи. Никель погибает вместе со мной, и я, оглушенная, парализованная болью, вцепляюсь в него судорожной инстинктивной хваткой, желая быть рядом до последнего. Меня раздирает на куски разочарование — я так никогда и не узнаю, что же он хотел сказать.

Костюмы делаются по-стальному жесткими, вдоль спины и рук бежит огонь, сплавляющий их в единое целое. Нас швыряет по залу негнущимися куклами, бьет об пол и кидает на стены. Вокруг мутная пелена из бурлящей пены, пузырьков воздуха, осколков купола и внутренней обшивки зала. Один из пузырей взрывается прямо у моего лица, и спустя несколько мгновений я могу дышать и видеть: перед глазами поблескивает тонкое стекло защитного шлема.

А потом среди холода, хаоса и смертельной опасности вдруг проклевывается теплое и чудесное ощущение. Оно — словно цветок, распустившийся на снегу и лютом морозе. Словно волна, идущая то ли из головы, то ли из сердца, дотягивающаяся до ступней и ладоней, наполняющая их жаром и дрожью. Это любовь чтеца — такая глубокая, сложная и всепоглощающая, что в ней запросто можно захлебнуться и утонуть. В ней сотни нот звучания и десятки оттенков цветов. Она ужасающе прекрасна и завораживающе страшна. Заглянуть в нее — все равно что шагнуть в бездонную пропасть или взобраться на вершину Эвереста, нырнуть в Мариинскую впадину или взлететь на орбиту планеты.

Она выше человеческого понимания и ее не перескажешь в трех словах. Ее невозможно описать, ее можно только показать — вот так, уничтожив все барьеры и ментальные скрепы. Никель наконец-то пустил меня в свою душу.

Когда шторм немного утихает, а вода, полностью пожрав некогда прекрасный зал, устремляется в коридоры нижнего яруса, я все еще цепляюсь за жизнь, зависнув на границе света и тьмы, воздуха и удушья, рассудка и беспамятства. Ник рядом. Я не вижу его в темноте, но чувствую — даже когда мы отпустили руки, а течение сумасшедшей силы стремилось разнести в стороны, что- то продолжало скреплять наши тела.