Водораздел

Едва забрезжил рассвет, как Поавила уже выехал в поле. Надо вспахать пары, пока не ударили морозы. «Коли поле помнишь, и тебя поле вспомнит», — часто повторял отец Поавилы.

— Ну, пошла!

Налегая на ручки сохи, Поавила старался пахать как можно глубже. Вот это — настоящая работа. Тут думаешь только о том, чтобы борозда шла прямо и получалась достаточно глубокой.

Поавила так увлекся работой, что не слышал, как его окликнули.

— Эй, Поавила. Оглох, что ли?

На краю, пашни стоял парень из их взвода.

— Тпру! Ну что?

— Тебе заступать в караул.

— Уж и поле не дадут вспахать, — пробормотал Поавила. Сердито сопя, он привязал вожжи к ручкам сохи и пошел домой.

По дороге раздражение его все усиливалось. В самом деле… Раньше никто не приходил на поле и не отрывал от работы. Паши себе, пока сил хватит. Ну, случалось, ливень пойдет. Или соха налетит на камень и поломается. Или, скажем, пожар в деревне. А теперь — в караул! Гм! Впрочем, мужики из отряда тут ни при чем. Виноватых надо искать не здесь, а там, в большом мире, где всякое теперь творится. Все равно… Уже и пахать спокойно не дают. Морозы вот-вот нагрянут…

Войдя в избу, он бросил шапку на пол и, матерясь, стал топтать ее.

— Эмяс, эмяс…

Доариэ плюхнулась на лавку, не смея ничего сказать. Что это случилось с Поавилой? Эк разошелся. Неужто Теппана пришел и забрал свою лошадь?

Хуоти тоже притих как мышь, недоумевая, на кого это отец так рассердился.

Отведя душу, Поавила взял из угла винтовку и протянул Хуоти:

— Пойдешь в дозор! Ты помоложе. А с Теппаной я договорюсь.

Когда Хуоти ушел, Доариэ сказала мужу:

— Шапку-то подними.

Поавила поднял шапку, нахлобучил ее на голову и, ничего не говоря, пошел опять на поле.

«Пусть парень постоит в карауле у границы. Все, глядишь, спокойнее пахать можно», — подумал Поавила, взявшись опять за ручки сохи. Он так торопился вспахать поле, словно боялся, что у него отберут коня. Он проработал бы до самого вечера, не позови его Микки на обед.

— Теперь уж точно поле будет вспахано, — сказал Поавила, садясь за стол.

— Спасибо за это Теппане, — заметила Доариэ.

Она хотела спросить, чей же это конь, но не решилась.

После обеда Поавила не сразу пошел на работу. Надо же дать и лошади поесть и отдохнуть. Он лег на лавку, стараясь вздремнуть. Но заснуть не удалось. «Ладно, зимой будет время отдыхать», — решил он и встал.

Земли у Пульки-Поавилы было немного, и с пахотой он справился за три дня.

— А теперь и снег мог бы пойти, чтоб можно было съездить за торфом, — говорил Поавила, похлопывая лошадь по взмокшим бокам.

С тех пор, как в Пирттиярви перешли от подсечного земледелия к обработке полей, землю приходилось удобрять, иначе она не кормила своих сеятелей. Да и с удобрениями она мало кого кормила. Лишь тех, у кого было много скота. Но им тоже приходилось добавлять к навозу торф, не говоря уже о тех, кто имел всего одну коровенку. Осенью на полях ставили навозные кучи. Слой торфа, сверху слой навоза, опять — торф и опять--навоз. Зиму эта куча «созревала», а весной ее, разворошив, разбрасывали по всему полю. Такие кучи возвышались на поле у каждого хозяина. У кого побольше, у кого поменьше. Была даже поговорка: «Видно по куче, где живут лучше».

Пульке-Поавиле не пришлось долго ждать — выпал первый снег. Правда, был он мокрый, но зато его выпало так много, что можно было поехать за торфом.

— Ну, ребята, беремся за мотыги, — объявил Поавила сыновьям.

Мотыга у них была одна, и Поавила велел Микки сбегать к Крикку-Карппе и одолжить у того мотыгу. Крикку-Карппа не отказал.

— Н-но, поехали!

Торф на удобрение годился не всякий. Надо было уметь выбрать место. Самый жирный торф был на краю болота за мельничной речкой. Туда они и направились.

— Свези прямо в хлев, — велел Поавила Микки, когда они нагрузили первый воз.

Торф использовали также в качестве подстилки для скота. Из этой подстилки получался самый лучший навоз.

— А это что? — удивился Поавила, увидев на краю болота какую-то кучу, похожую на могильный холмик. Он хотел было раскопать ее мотыгой, но Хуоти испуганно крикнул:

— Не трогай.

Хуоти сразу догадался, что это: белофинны похоронили здесь того капрала. И ему пришлось теперь открыть отцу свою тайну.

— Я бы не стал его… Да он ведь хотел Наталию…

Поавила смотрел на сына изумленными глазами. Так вот о каком убийстве говорил Хуоти во сне тогда на Колханки!

— Только маме не надо говорить, — попросил Хуоти.

Отойдя в сторону от могилы, они копали молча, занятые своими мыслями…

Через день снег стаял, но зато начало подмораживать.

— Хорошо, — говорили старики. — Хоть болота замерзнут.

Замерзнут болота — откроются зимники на дальние лесные пожни и ягельники, где уже заранее заготовлен мох для подкормки скоту.

Наконец, замерзли и озера. И опять пошел снег, настоящий холодный зимний снег.

Как только лед на заливе окреп, Хилиппа уехал за Вехкалампи, свалил там три толстые сосны и погрузил их в сани. Бревна были примерно такие же, какие он осенью взял в долг у Доариэ. Хилиппа торопился вернуть долг, чтобы Пулька-Поавила не думал о нем плохо.

Привезя бревна на место, откуда он их брал, Хилиппа явился к Пульке-Поавиле, чтобы объявить об этом.

— Ну вот мы в расчете. Без Доариэ мне бы не починить ригу. Будущей осенью можете опять свой урожай молотить в нашей риге.

— Спасибо, — сказала Доариэ.

— Какой у нас урожай, — проворчал Поавила.

— У вас теперь опять есть лошадь, — продолжал Хилиппа. — А лошадь может прокормить и большую семью.

«Как знать, может, и владелец коня еще найдется», — подумал Хилиппа про себя, а вслух сказал:

— Бывает Теппана и добрым кое к кому. А меня вот хотел было… Слышал, слышал я о том собрании. Спасибо тебе, Поавила. Ведь мы, карелы, не то что руочи. Они и моего зятя убили.

Пулька-Поавила и Доариэ хорошо помнили, как Онтто приходил свататься к Евкениэ. Хилиппа тогда жениха даже в дом не пустил, хотел куриком угостить… А теперь, гляди, и зятем величает. Ну и бестия.

— Говорят, Ховатта едет домой, — сказал Хилиппа. — Вчера письмо было. Паро рассказывала.

— С дальней дороги человек возвращается, только из-под земли обратно не приходит, — вздохнула Доариэ, подумав о своем старшем сыне.

Но прошло больше месяца, прежде чем Ховатте удалось выехать из Кеми. Являясь командиром отряда, он не был сам себе хозяин. И в родную деревню он отправлялся не один, а в сопровождении британских офицеров. Англичане решили совершить инспекционную поездку и проверить, действительно ли граница охраняется так, как сообщается в донесениях. А может быть, у них вызвало подозрение то обстоятельство, что численность отряда за короткое время так возросла, что из Кеми приходилось отправлять продовольствие и прочее снаряжение чуть ли не на три тысячи солдат. Действительно ли в отряде насчитывается столько солдат? Или, может, продукты и снаряжение идут на сторону? Кроме того, заморских гостей несомненно интересовали богатые леса беломорской Карелии. Одним словом, английские офицеры ехали в инспекционную поездку, и весть об этом заставила Теппану скрести затылок. Дело в том, что легионеров в деревне осталось совсем мало, главным образом те, кто был из Пирттиярви, остальные разошлись по своим деревням. Уже несколько недель не выставлялись караулы и не совершалось патрулирование вдоль границы. Было над чем поломать голову.