Водоворот чужих желаний

— Любит, любит, — не оборачиваясь, заверила Катя. — Даже не сомневайся.

«Издеваешься над Кочетовой, да? — язвительно спросил Циничный, когда она вышла из туалета. — А кто не так давно страдал: ой, что же сделает Андрей: плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет? А? Вот то-то же».

— Викулова, почему вас опять нет на рабочем месте? — резкий голос Шалимовой заставил Катю остановиться. «Неужели она следит за мной?»

Катя обернулась к Алле Прохоровне. Черная блузка с воротником-стойкой под горлышко, длинная черная юбка — Шалимова не выходила из образа.

— Интересно, зачем бы вам понадобилась русалка?

— Что? — поразилась Алла Прохоровна, и Катя слишком поздно сообразила, что, задумавшись, произнесла свой вопрос вслух.

Она собралась извиниться, но Шалимова резко замотала головой, словно лошадь, и быстро прошла мимо Кати, выпятив вперед тяжелый подбородок. Девушка смотрела ей вслед, и нехорошая догадка вертелась у нее в голове.

— Валерьянка, — напомнила она себе. — Сначала — валерьянка, затем — все остальное.

Что «остальное», она не знала, но готова была ручаться, что пять секунд назад первый раз увидела испуг в глазах Аллы Прохоровны Шалимовой.

Сергей Бабкин выложил на стол перед Игорем Кошелевым распечатку, из которой следовало, что юрист компании Снежана Кочетова неоднократно созванивалась с личным водителем директора «Фортуны». По договоренности с госпожой Гольц все отчеты по поиску «крота» они с Илюшиным должны были предоставлять директору «Эврики».

— Разумеется, я не знаю содержания их разговоров, — сообщил Сергей. — Мне нужно было посоветоваться с вами, чтобы решить: либо вы сами беседуете с Кочетовой и пытаетесь вывести ее на чистую воду, либо это делаю я, либо мне нужно работать дальше и искать более весомые доказательства.

— Кочетова утром поговорила со мной и призналась, что тесно общается с этим… с водителем. Она утверждает, что у них исключительно личные отношения. Они бывшие одноклассники.

— Почему вы не сообщили мне эту информацию?

— Потому что вы позвонили первым. Кочетова вышла из моего кабинета десять минут назад. Если хотите, можете побеседовать с ней, но я не вижу в этом большой необходимости.

— Вы так уверены, что она говорит правду?

— Нельзя быть на сто процентов уверенным в бабе, тем более в такой, как наша Снежана, — буркнул Кошелев, насупившись. — У нее в голове не пойми что, дребедень какая-то. Но девчонка-то она хорошая, честная, хоть и глуповатая.

— Это серьезный аргумент в ее пользу, — съехидничал Бабкин и поймал себя на том, что подражает Илюшину. — Игорь Сергеевич, давайте говорить по делу. Я могу оперировать только фактами, а «честная девчонка» — это не факт, а лишь ваша оценка. Она может быть верной и ошибочной, но основываться только на ней я не могу. Если вы хотите, я прекращу работать по девушке и стану искать другую кандидатуру. Но в таком случае я могу ее и не найти.

— Пытаетесь переложить ответственность на меня? — прищурился Игорь Сергеевич, которому не слишком нравился этот самоуверенный мужик под два метра ростом.

— Кто принимает решения, тот и несет за них ответственность. Я бы не удовлетворился трогательным рассказом Кочетовой и проверил ее досконально.

— Каким образом?

— Для начала — в разговоре.

— То есть вы бы попытались ее… как это говорится на вашем сленге… расколоть, да? Правильно я понимаю?

— Я не следователь, а Кочетова — не подозреваемая, — отрезал Бабкин. — И никакого «нашего» сленга у меня нет.

— Снежана — не тот человек, которого вы ищете!

– Мы ищем. — Бабкин подчеркнул слово «мы». — Значит, вы не хотите, чтобы я проверял ее дальше?

— Я считаю это пустой тратой времени.

Кошелев сам понимал, что зря завелся, но отступать ему не хотелось. Для него это было равносильно признанию в поражении.

— Хорошо, — согласился Бабкин. — Пустая так пустая. Я сообщу вам, когда будут новости.

«Если будут, — мрачно поправил он сам себя, выйдя из кабинета. — Черт возьми, что за упертый мужик! Теперь нужно проверять всех остальных, хотя, возможно, именно это пустая трата времени. И не исключено, что в конце концов мы вернемся к той самой Кочетовой. Опять-таки, никто не отменял вопроса, как это сделать. Снова сунуться к начальнику службы безопасности? Бесполезно, да и опасно. Пойти к моим бывшим коллегам на поклон? До чего ж не хочется их по такой ерунде дергать… И так каждый раз к ним обращаемся, пора в штат включать всех, с кем я в одном отделе работал. Эх, дернула меня неладная взяться за это дело. Один геморрой от него получим и никакого удовлетворения. И, черт возьми, что там с Илюшиным? Второй день не могу до него дозвониться, впору самому в это село ехать».

Илюшин лежал на старом диванчике в комнате, выделенной для него свекровью Натальи Котик, и чертил на альбомном листе схему. Точнее было бы назвать каракули Макара не схемой, а рисунком, но сам он любил говорить, что это схема.

В середине листа на ветвях дуба, изображенного Илюшиным, сидела русалка, а снизу на нее смотрел кот. У кота на морде имелись модные очки, точь-в-точь такие же, как у пижона Капитошина. Из-за кота выглядывала кривая физиономия с кустами на голове.

В понятном лишь ему порядке Макар выстраивал на листе бумаги корявые, не похожие ни на что фигурки, пририсовывал им штаны или юбочки, проводил между ними стрелки, быстро чертил какие-то значки, напоминающие пляшущих человечков. Три домика и шесть колобков рядом с ними символизировали для Илюшина семью Натальи Котик, но если бы кто-то спросил его, почему он рисует колобков, а не детей, Макар не смог бы ответить. Фирму «Эврика» можно было опознать, потому что Илюшин изобразил, как умел, компьютер на четверть листа, внутри монитора сидели те же разнообразные человечки, отличавшиеся друг от друга выражением лиц и странной одеждой. Он целенаправленно старался не анализировать свои ощущения и рисовал, полагаясь только на фантазию и интуицию, зная, что в конце концов у него в голове начнет складывать картинка, включающая только необходимые элементы.

«Оперативники должны были исходить из того, что Вотчин открыл дверь знакомому человеку. Викулова рассказывала об осторожности коллекционера, и наверняка могли были найтись другие свидетели, подтверждавшие это. Разумно: если в твоей квартире хранится коллекция, которая тебе дорога, ты не будешь открывать дверь на любой звонок».

Макар не обольщался на собственный счет и не сомневался, что оперативная группа поднимет все связи Вотчина гораздо быстрее, чем это сможет сделать он сам. Однако убийца до сих пор не найден.

— Предлагаю копать с другой стороны, — сказал Илюшин русалке, которой он нарисовал разные глаза: один большой, другой маленький. — Знакомых исследуют и без нас. Но почему бы не предположить, что он открыл дверь незнакомому человеку? Или тому, которого он когда-то знал, но забыл.

Макар взял телефон, убедился, что в доме нет сигнала, и выскочил на улицу, приплясывая от холода и выдыхая пар в трубку. Сперва он набрал номер Кати, чтобы исключить ошибку.

— Катерина, здравствуйте, — быстро проговорил он, ощущая, как леденеют руки и уши. — Скажите, вы рассказывали следователю о том, что ваши коллеги в курсе истории с русалкой?

— Нет, — чуть растерянно ответила Катя, не сразу узнав Макара по голосу. — Я… я решила, что это неважно. Я об этом совсем забыла.

— Отлично, спасибо.

Не думая больше о Викуловой, которая только подтвердила то, о чем он и без нее догадывался, Макар напряженно вслушивался в гудки, мысленно упрашивая Бабкина побыстрее достать телефон, потому что чертовски холодно.

— Серега? У меня мало времени, записывай быстрее…

— Илюшин? — прервал его Бабкин. — Мать твою, Макар, ты где?! До тебя не дозвониться! Что с тобой? Что ты выяснил?