Воды клайда

Робин Гуд, Старуха и епископ

Весенним утром Робин Гуд Шел по лесу, — и вдруг Епископ встретился ему С большим отрядом слуг. «Беда!» — подумал Робин Гуд. — Конец пришел стрелку. Меня повесит этот поп На первом же суку». Пустился Робин наутек И видит ветхий дом, А в нем старуха у окна Сидит с веретеном. «Откуда взялся ты, стрелок, И как тебя зовут?» «Мое жилье — Шервудский лес, А имя — Робин Гуд. Епископ гонится за мной, Мы старые враги. Помочь не можешь, так прощай, А можешь — помоги». Старуха Робину в ответ: «Коль ты и вправду ты, Прими подмогу, Робин Гуд, От нашей нищеты. Кто мне прислал в тяжелый год И плащ, и башмаки, Того я как-нибудь спасу От вражеской руки». «Тогда снимай свое тряпье, Клади веретено, Бери зеленый мой наряд И стрелы заодно». Переоделся Робин Гуд И вышел за порог, И, миновав кольцо врагов, Исчез лесной стрелок. Епископ к домику вдовы Подъехал на коне. «Эй, живо Робина схватить И привести ко мне!» Епископ едет впереди С улыбкой на лице, А следом пленника везут На белом жеребце. Но вдруг из заросли лесной Выходит Робин Гуд, А следом вольные стрелки Плечом к плечу идут. «Кто ты? — епископ застонал. — Кого с собой я вез?» «Милорд, я старая вдова, А ты — паршивый пес!» Хотел епископ ускакать, Собрав остаток сил, Но Робин Гуд шагнул вперед И путь загородил. Он взял за шиворот попа, Стащил его с седла И крепко к дубу привязал На два тугих узла. Потом нащупал кошелек И срезал с ремешка, И вытряс груду золотых На плащ из кошелька. «Теперь отпустим мы попа, — Сказал Малютка Джон, — Но пусть он мессу пропоет, Такой у нас закон». Тут загнусавил мессу поп, Запел в лесной глуши, О здравии лесных стрелков Молился от души. И, несмотря на важный сан И свой высокий пост, Уехал задом наперед, Держась за конский хвост.

Робин Гуд и отчаянный монах

Прекрасной летнею порой Стрелки сошлись в бору И, чтобы силу испытать, Затеяли игру. Кто на дубинках начал бой, А кто скрестил мечи. «Ого! — воскликнул Робин Гуд. Вот это силачи!» Вовсю смеется храбрый Вилл, Хохочет от души: «Бывает сила посильней, Мой Робин, не спеши. Живет отчаянный монах В аббатстве за рекой. Он может каждого из нас Свалить одной рукой». Тогда отважный Робин Гуд Поклялся сгоряча Не есть, не пить, но разыскать Монаха-силача. Собрал он стрелы, поднял лук И тут же, налегке, Вскочил на резвого коня И поскакал к реке. К воде спустился Робин Гуд. Где был удобный брод. Глядит, — приземистый монах По берегу идет. На голове железный шлем Издалека блестит. У пояса короткий меч, В руке тяжелый щит. На землю спрыгнул Робин Гуд И привязал коня: «А ну-ка, пастырь, через брод Перенеси меня!» Монах под Робина подлез (А Робин был тяжел). Монах молчал, покуда вброд Реки не перешел. Он Робин Гуда перенес, Но только спрыгнул тот, Монах сказал: «Неси меня Обратно через брод!» Понес монаха Робин Гуд (А был монах тяжел), И молча, с ношей на плечах, Он реку перешел. Монаха Робин перенес, Но только спрыгнул тот, Как Робин крикнул: «Эй, тащи Обратно через брод!» Подлез под Робина монах, Чтобы назад нести. По пояс в воду он зашел И стал на полпути. И тут он Робина свалил, Швырнул его в поток: «А ну, приятель, не ленись. Барахтайся, стрелок!» На берег выплыл Робин Гуд И вылез на траву, И, осмотрев свой верный лук, Проверил тетиву. Он выбрал лучшую стрелу — Она не пощадит, — Но отразил ее монах, Успел подставить щит. «Стреляй, стреляй, лихой стрелок, Ей-ей, прицел хорош. Трудись хоть целый летний день, В меня не попадешь!» Но вот последнюю стрелу Отбил щитом монах. Они сошлись лицом к лицу Поспорить на мечах. И целых шесть часов подряд Рубились что есть сил, И на коленях Робин Гуд Пощады запросил. «Пощады, доблестный монах! Вконец я изнемог. Позволь мне только протрубить Вот в этот старый рог». «Труби, — сказал ему монах, — Хоть сутки напролет. Труби, да только берегись, Не лопнул бы живот!» Три раза Робин протрубил, И вмиг на этот зов Примчалось из лесу к реке Полсотни молодцов. «А чьи стрелки, — спросил монах, Торопятся сюда?» «Мои, — ответил Робин Гуд, — Но это не беда». «Пощады, доблестный стрелок! Ведь я тебе не враг. Позволь мне только просвистеть Вот в этот мой кулак». «Свисти, — ответил Робин Гуд, — Какие пустяки! Я не видал, чтобы попы Свистели в кулаки!» Три раза просвистел монах, И вмиг на этот зов Примчалось из лесу к реке Полсотни злобных псов. «Собаки справятся с людьми, А я, дружок, — с тобой». «О нет, — ответил Робин Гуд, — К чему нам этот бой?» Но сразу два огромных пса Помчались на него, И псы напали на стрелков, Один на одного. Стрелки пускали тучи стрел, Но не могли попасть: Лихие псы, вертясь волчком, Ловили стрелы в пасть. Но вот десяток метких стрел Пустил Малютка Джон, И разом лег десяток псов, Как громом поражен. «Постой, стрелок! — кричит монах. Пора кончать игру! Давайте этот славный спор Окончим подобру. Пусть не на праздник мы сошлись, А встретились в бою, Но не впервые во враге Я друга узнаю!» С тех пор в аббатстве за рекой, В крутых его стенах, Был у стрелков надежный друг — Отчаянный монах.

Робин Гуд молится богу

Вот еще один рассказ. Однажды, говорят, Переоделся Робин Гуд В монашеский наряд. Надел он черный капюшон, Повесил крест на грудь, А сверху четки нацепил И вышел в дальний путь. И мили Робин не прошел, Как вдруг в лесу глухом Он двух монахов повстречал, Гарцующих верхом. «Подайте брату во Христе! — Заохал Робин Гуд. — Тому, кто нищим подает, На небе воздадут. Я ничего не ел с утра, Уж больно сбор плохой, Ни кружки кислого вина, Ни корочки сухой». «Не жаль для ближнего монет, Монахи говорят. — Но нас ограбил Робин Гуд, Мы сами нищи, брат». «На шее крест у вас, попы, А ложь на языке. Придется, видно, вам помочь Порыться в кошельке!» Попы свернули на тропу, Чтоб ускакать по ней, Но Робин Гуд одним прыжком Перехватил коней. Он сбил монахов на траву И надавал пинков. «Ах, отпусти нас, добрый брат, Не мучай бедняков». «Выходит, все мы бедняки, Бедняк на бедняке? Ну что ж, помолимся втроем О толстом кошельке». И на коленях два попа Взывали к небесам: «Пошли нам, боже, золотых, А сколько, знаешь сам!» Ломали руки два попа И охали, молясь, А Робин песни распевал, Над оханьем смеясь. Потом он крикнул двум попам: «Ну, братья-бедняки, Посмотрим, что послал господь, Проверим кошельки!» И тут господни чудеса Свершились наяву: Пятьсот блестящих золотых Посыпались в траву. «Ого! — воскликнул Робин Гуд. Вот это барыши! Видать, что вы, мои отцы, Молились от души. Берите сотню золотых, Вам нынче повезло!» И встали на ноги попы, Вздыхая тяжело. Поднялись на ноги попы И думали, уйдут. «Еще не кончен разговор, — Сказал им Робин Гуд, — И на моем святом кресте Я клятву с вас возьму Не лгать до гробовой доски Нигде и никому. А встретив нищего в пути, Тотчас сойти с коня И бросить пригоршню монет, За вас и за меня». Монахам он привел коней И сесть на них помог, А сам отправился бродить В чащобах у дорог.

Робин Гуд и коварный монах

Из леса вышел Робин Гуд С дорожным посошком И в шумный город Ноттингем Отправился пешком. Свернул он к церкви городской, Вошел под гулкий свод, И весь народ его узнал, Но промолчал народ. Стоял в толпе седой монах (Да будет проклят он!). Он тоже Робина узнал И тихо вышел вон. Бегом к воротам городским Пустился он, как мог. Велел ворота затворить, Закрыть их на замок. «Не спи, шериф, вставай, шериф, Бери свой длинный меч! Мне Робин Гуда самого Случилось подстеречь. Давно я Робина искал И вот дождался дня. Когда-то сотню золотых Он отнял у меня». Из дома выбежал шериф Проходом потайным, И сотня дюжих молодцов Отправилась за ним. Под гулкий свод вступил шериф, Стрелки шагнули вслед. «А жаль, — подумал Робин Гуд, — Малютки Джона нет!» И начал он двуручный меч Крутить вокруг себя, И с ним по церкви заплясал, Без промаха рубя. Он трижды церковь очищал, Рубил врагов сплеча, Двенадцать воинов свалил Ударами меча. О шлем шерифа зазвенел И обломился меч. «Да будет проклят наш кузнец, Ни встать ему, ни лечь! На сотню луков и мечей Не выйдешь с кулаком, Хороший меч не отразишь Обломанным клинком!» Всю церковь заняли стрелки, Столпились во дворе И Робин Гуда наконец Связали в алтаре.

* * *

Малютка Джон стоял в лесу, Густой листвой укрыт, И услыхал сквозь птичий свист Далекий стук копыт. Все ближе, ближе слышен стук. Глядит Малютка Джон — Кривой монах трусит рысцой, Откинув капюшон. «Какие новости, отец? Что так спешишь, пыля?» «Везу шерифу в Ноттингем Письмо от короля». «Короткий путь на Ноттингем Мне хорошо знаком. Позволь мне быть, святой отец, Твоим проводником. В чащобе бродит, говорят, Разбойник Робин Гуд, И если будешь ты один, Тебя в лесу убьют!» Недолго шел Малютка Джон. У первого же пня Он взял монаха за плечо И под уздцы — коня. Монах отходную прочел, Рыдая и моля, И Джон поехал в Ноттингем С письмом от короля. А в Ноттингеме в этот день Ворота на замке. Привратник дремлет на стене С большим ключом в руке. «Никак в осаде Ноттингем?» — Спросил Малютка Джон. «Сегодня утром Робин Гуд В темницу заточен». Шериф приветствовал гонца, Велел подать вина И скоро громко захрапел, Напившись допьяна. Когда весь дом его уснул И город спал во тьме, Малютка Джон с мечом в руке Отправился к тюрьме. Тюремщик выбежал на стук И стражей пригрозил, Но Джон пронзил его мечом И к стенке пригвоздил. «Я сам тюремщик хоть куда!» — Малютка Джон сказал И, Робин Гуда отыскав, Веревки развязал. Они успели до зари В тревожной тишине Пониже место отыскать На городской стене. Но вот запели петухи Один другому в лад, Стрелки тюремщика нашли, Ударили в набат. Скакал по городу шериф Под грохот, шум и звон, А Робин был уже в лесу, И с ним — Малютка Джон.

Робин Гуд делит золото

Однажды в гавань Скарборо Явился Робин Гуд, У корабелыцицы-вдовы Нашел себе приют. Спросила Робина вдова, Откуда, кто таков. «Я Симон, — Робин отвечал, — Из бедных рыбаков». «А я лихого рыбака Давно найти хочу. Красив и прочен мой корабль, И щедро я плачу». В открытом море перемёт Спустили рыбаки. Усердно Симон помогал, Но не загнул крючки. «Вот дурень! — злится капитан. — Чем может он помочь? Когда начнем делить улов, Прогоним дурня прочь!» Но вот к концу второго дня На мачту Симон влез И видит — издали корабль Идет наперерез. «Проклятье! — крикнул капитан. — Погибнет наш улов, Но нам теперь не уберечь И собственных голов. Я вижу, гонится пират За нашим кораблем. Не быть нам дома, рыбаки! В неволе мы умрем!» «Не бойтесь, — Симон отвечал, — Не поднимайте шум. Спустите парус, дайте лук, А сами прячьтесь в трюм». «На место! — крикнул капитан. — Ты, дурень, глуп и горд, И если ты не замолчишь, Тебя швырнут за борт!» Тут засмеялся Робин Гуд И к мачте прыгнул вдруг. Он прислонился к ней спиной И поднял верный лук. «Волна мешает мне стрелять, Суденышко креня. Скорее к мачте, капитан, Привязывай меня!» Нацелил Робин верный лук, Прищурив левый глаз, И вот стрела пирату в грудь Ударила как раз. Свалился замертво пират. К нему шагнул другой И тут же в воду полетел С пробитой головой. «Поставьте парус, рыбаки, Закрылась западня! Скорей от мачты, капитан, Отвязывай меня!» Они пристали к кораблю, Который опустел, И груду золота нашли, И груду мертвых тел. «Ну что ж, голодным беднякам Раздам я часть мою, А остальное рыбакам Охотно отдаю». «О нет! — воскликнул капитан. — Ты победил один, И ты хозяин золотых, Законный господин». Ему ответил Робин Гуд: «Согласен! По рукам! Пускай все золото идет На пользу беднякам!»

Проданный парень

Три лесных стрелка

Убили оленя три молодца, Вилли, Адам и Клим. За это шериф тугую петлю Готовил всем троим. Они из тюрьмы бежали в лес, Вилли, Клим и Адам. Назвались братьями три стрелка И стали мстить господам. Но горько Вилли тосковал По детям и жене. О них он думал целые дни, А ночью видел во сне. Пробрался он в родной Карлейль. Было совсем темно, Когда постучал лесной стрелок В знакомое окно. Ему жена отворила дверь, Впустила Вилли в дом И не сводила с Вилли глаз, Пока он ел за столом. Стрелки короля окружили дом, На шум сбежался народ. Услышал Вилли лязг мечей И гул толпы у ворот. Он первой стрелой попал в судью, Судья ему был знаком. И хоть кольчуга судью спасла, Свалился судья мешком. «А ну соломы! — сказал шериф. — Хорошего огонька! Изжарится в доме Вилли-стрелок И три его щенка». Дом запылал с четырех углов, С улицы, со двора. «Вилли, родной, — сказала жена, — Прощаться, видно, пора». Вилли вязал узлы, узлы, Вязал простыню к простыне. На простынях он спустил детей, Помог спуститься жене. «Не тронь, шериф, моих сыновей, Жену не бросай в тюрьму. За все, что сделал я один, Мне отвечать одному!» Пылала крыша, и сруб пылал, Пылала у дома трава. Такой был жар, что у Вилли в руках Лопнула тетива. Он прыгнул в самую гущу врагов Из верхнего окна. Не раз, не два он их разгонял, Рубился как сатана. «Двери и окна, — велел шериф, — Бросайте на него!» Тут и окончился этот бой, Триста — на одного. Ему скрутили руки назад, Его повалили в грязь. «До завтра, Вилли, — сказал шериф, — Тебя петля заждалась». Наутро чуть свет проснулся судья В доме своем над рекой. Поехал виселицу смотреть На площади городской. Вертелся на площади мальчуган, Ко всем приставал подряд, Пока не ответили ему, Кого сегодня казнят. Тот мальчуган стерег свиней, Он был городской свинопас. Встречался Вилли ему в лесу, Кормил его не раз. Все разузнал про казнь мальчуган, А после был таков. Он в тот же час в глухом лесу Нашел отважных стрелков. Они бежали к стене городской, Мечи плащами прикрыв, Но видно было издалека, Что запер ворота шериф. Сказал Адам: «Вот чье-то письмо, С печатями к тому ж, А всем известно, привратник наш Не больно ученый муж». В ворота ногой ударил Адам, Еще и еще разок. Привратник к воротам заковылял И поглядел в глазок. «Нельзя, нельзя, — привратник сказал, — Ступайте прочь от ворот. Пока не повесим Вилли-стрелка, Мы не откроем вход». «Открой, собака, гонцам короля! Видишь его печать?» Загромыхал привратник замком, Больше не смел ворчать. Он отпер ворота — и мертвым упал, Наткнувшись на мечи. Адам оттащил его к стене И взял его ключи. Стояла виселица с петлей У рыночных ворот, А рядом с ней красовался судья И весь судейский сброд. И тут же в тележке Вилли лежал, Связанный по рукам. Его собрался повесить шериф На страх лесным стрелкам. Велел могильщику судья Снять мерку с молодца, Какую могилу, мол, копать После его конца. «Знаешь, судья, — Вилли сказал, — Что говорит народ? Кто роет яму лесному стрелку, Сам в нее попадет». Подняли луки Адам и Клим, Пустили по стреле, И через миг судья и шериф Валялись на земле. Веревки у пленника на руках Разрезал Клим мечом. Теснили врагов три брата лесных, Рубясь к плечу плечом. Хорошие луки были у них, С шелковой тетивой. Из тех, кто у виселицы стоял, Никто не ушел живой. Очистили площадь от врагов Лесные силачи, И вслед шерифовым стрелкам Адам швырнул ключи. «Берите обратно ваши ключи! Тут хватит на всех по ключу. Я вдоволь привратником послужил И больше служить не хочу». Вилли в сырой тюрьме отыскал Трех сыновей и жену. На вольный воздух вывел он Всех, кто томился в плену. А названным братьям он сказал: «Я жизнью обязан вам, И если вы попадете в беду, Я этот долг отдам». Они вернулись в дремучий лес И жаркий костер развели. Так Вилли чуть не повис в петле, А братья его спасли.

Джонни из Кокерсли

Проснулся Джонни на майской заре, Едва растаял мрак. Умылся Джонни на дворе И кликнул своих собак. Голодный лай услышала мать, Окно открыла она И стала горько руки ломать, Заплакала у окна. «Семь лесников тебя ловят, сын, Словно редкую дичь. Душу бы продали как один, Лишь бы тебя настичь. Не миновать тебе их рук, Не миновать лесников!» Но Джонни взял свой верный лук, Кивнул — и был таков. Он долго бродил в лесу густом, Добычу искал весь день, И увидал, что под кустом Лежит большой олень. Стрела мелькнула, олень вскочил И сделал два прыжка, Но тут собаки что есть сил Вцепились ему в бока. Оленя Джонни ободрал И мяса наелся так, Что разом возле ручья задремал, Едва покормил собак. Шел вдоль ручья седой старичок (Да будет проклят он!). Он к лесникам поспешил, как мог, В далекий Айлингтон. «Скажи, что нового, старичок? Ты ходишь по лесам». «Скажу, скажу, — отвечал старичок, Скажу, что видел сам. Отменный будет у вас улов: Олень у ручья убит, И возле огромных сытых псов Разбойник Джонни спит!» Проснуться Джонни не успел, Пронзила бок стрела. Кричат лесники: «Хорош прицел! Глядишь, и смерть пришла!» «Вам, лесники, привычней всего Исподтишка вредить. Вас семеро на одного, Могли бы разбудить!» Он привалился спиной к стволу, Уперся в камень ногой И в каждого всадил стрелу Так, что не надо другой. «Найдется ли птица в родном краю, На ветке или на пне — Слетать за холодной водой к ручью И лоб обрызгать мне? Найдется ли птица в родном краю, На ветке или на пне — Проведать матушку мою И рассказать обо мне?» Запел скворец, над окошком сев, На тихий протяжный лад. Печален был его припев: «Не ждите Джонни назад». Рубили ветки у ручья, Носилки из них плели, И молча верные друзья Домой стрелка принесли. Окончил охоту Джонни-стрелок. Он честно на свете жил. В сырую землю Джонни лег, Но прежде врагов уложил.

Чарли

Не будь у Чарли старых ран, Будь с ним хоть десять человек, Его и сотня англичан Не одолела бы вовек. Связали Чарли по рукам, Коню пришпорили бока, И с наших гор во весь опор Умчали храброго стрелка. Узнал шотландский горный край Об этой вылазке ночной, И каждый клан на англичан Готов обрушиться войной. Но много месяцев война Не обнажала ржавый меч, И кровь пролиться не должна, Нам силы велено беречь. Мы молча ехали вперед, Мы твердо помнили приказ. У пограничных бурных вод Изменник Шекелд встретил нас. «Куда спешите, молодцы? Одежда ваша вся в пыли». «Мы ищем, нет ли здесь овцы, Овечку воры увели». «А коль овцу похитил вор, Зачем вам лестницы тогда?» «Летает коршун к нам во двор, Хотим добраться до гнезда». «Шотландцы дерзки на язык, Но мы везде шотландцев бьем!» Тут не стерпел верзила Дик, Пронзил изменника копьем. На четвереньках мы ползли, Все было смутно, как во сне. Верзила Дик сопел, как бык, И ставил лестницы к стене. Мы перелезли две стены, И рухнул первый часовой. Но между нами нет войны, И он останется живой. Бегом бежали мы к тюрьме, Где был наш Чарли заключен. На дверь тюрьмы нажали мы, И славный Чарли вышел вон. Он лихо прыгнул на коня, И конь под Чарли был хорош. Такой был конь, что плетью тронь — Так сам костей не соберешь. Тут замелькали огоньки, Враги ударили в набат, И на границе, у реки, Нас окружил большой отряд. Но со скалы в водоворот Наш Чарли прыгнул на коне. Был плеск, как гром, — и мы плывем На самой страшной быстрине. Стояло войско англичан На неприступном берегу. У них на миг отсох язык, — Так досадили мы врагу. А наш отряд укрыла мгла, И проворчал английский лорд: «Шотландцам ведьма помогла, А коль не ведьма, значит, черт».

Джон Гордон

Дул ветер в канун Мартынова дня, И холод был суров. Джон Гордон сказал, садясь на коня: «Поищем теплый кров. Того гляди, придет зима, Пора и на постой. А в замке Родсов хозяйка сама Славится красотой». Леди ждала на высокой стене, Когда вернется супруг, А Гордон на гнедом коне К замку скакал через луг. Леди сняла домашний наряд, Лучший надела взамен, А людям Гордона черт не брат, Они гарцуют у стен. В замке молятся перед едой, Ужинать сел народ, А люди Гордона толпой Спешились у ворот. «Леди, ко мне в объятья сойди, Не то накличешь беду. Тебя до утра я прижму к груди, А утром в храм отведу». «Напрасно, Гордон, ждешь под стеной, Меня не дождешься вовек. Я лорду останусь верной женой, Пусть одинок мой ночлег». «Эй, прикажи отодвинуть засов! Делай, что я велю, Или тебя и твоих щенков Вместе с замком спалю!» «Смешны твои угрозы мне, Их бояться — позор и стыд. А если мы погибнем в огне, Лорд за нас отомстит. Подай пистолеты, Глод, мой слуга, И заряди ружье. Пришла пора спасать от врага Дом и счастье мое». Леди стреляла, прищурив глаз, В сердце врагу своему И, хоть Гордона случай спас, Колено разбила ему. «Огня! Хорошего огня! Чтобы достал до крыш! За то, что ранила меня, Ты, леди, живьем сгоришь!» «О Джок, ты верным слугою был, Я память об этом храню. Зачем же камень ты отвалил И дал дорогу огню?» «Сытно, леди, я жил у вас, Но Гордону нынче служу, И если его не исполню приказ, То голову сложу». Маленький сын окликнул мать С нянькиных колен: «Душно, мама, нечем дышать. Давай сдадимся в плен!» «Мой бедный сын, не надо слёз, Я все бы отдала, Чтоб западный ветер пламя отнес И сгинула дымная мгла». Тогда сказала старшая дочь: «Мне рано гибнуть в огне, И я убегу из замка прочь, Спущусь на простыне». Там, где ниже была стена, Слуги спускали ее, Но прямо к Гордону она Попала на копье. Она лежала, нежна и мила, Алели щеки у ней, Но кровь, что из раны ее текла, Была еще алей. Угас понемногу сердечный пыл, Она побелела как мел. Джон Гордон сказал: «Я многих губил, А эту пожалел». Он юное тело раз и другой Перевернул копьем. «Она могла бы остаться живой И быть с мужчиной вдвоем. В ее лицо мне не взглянуть, А это скверный знак. Пора нам собираться в путь, Довольно пожаров и драк». Все выше поднимался дым, А жаркий огонь не гас, И леди сказала детям своим: «Настал наш смертный час». Джон Гордон, сидя на коне, Трубил в охотничий рог: «За мной, мои люди! Замок в огне, Пора и нам наутек!» Тут выехал лорд на гребень холма, И с болью увидел он, Что дым стоит, как ночная тьма, И замок подожжен. Кто резво бежал, кто мчался верхом На серых и вороных, Но в замке, залитом огнем, Уже не нашлось живых. Лорд вихрем мчался через луга, Страшен лицом он был, И черной кровью из сердца врага Он горе свое омыл.

Кэтрин Джонсон

Юная Кэтрин, Джонстона дочь, Жила у самых гор. Там каждый парень был не прочь Затеять с ней разговор. Но вот приехал Леминтон С шотландской стороны, И с первого взгляда понял он, Что лучше не сыщет жены. Он не спросил ни мать, ни отца, Он не спросил родни, Добился он тайного словца, Когда они были одни. Потом приехал Фоганвуд С английской стороны И увидал, что лишний труд — Искать другой жены. Спросил он мать, спросил отца, Спросил, что скажет родня, Но тайного не добился словца До самого брачного дня. Не стала Кэтрин свадьбы ждать, Послала слугу чуть свет, И Леминтон велел передать, Что скоро будет ответ. Он в тот же час послал гонцов В долины между гор, И двадцать отчаянных молодцов К нему собрались во двор. В окно поглядывал жених, И был он удивлен, Что скачут двадцать верховых И первым — Леминтон. Невеста сидела среди гостей. Смеясь, сказала она, Что, верно, призраков или фей Увидел жених из окна. Богатое было торжество, Каждый пил, сколько мог. Но вот Леминтон и люди его Ступили на порог. «Зачем ты выбрал этот час? Должно быть, задумал месть? А может, ты поздравишь нас И выпьешь в нашу честь?» «Принес я счастье, не беду, Но пир не для меня. С невестой в танце я пройду И сяду на коня». Невесте налили, от греха, Заздравную чашу вина, Но в честь Леминтона, не жениха, Ее осушила она. Недолго гость ее в танце водил. Он Кэтрин провел через зал, А там на коня ее усадил И вихрем ускакал. Две дюжины лихих парней Вернуть невесту спешат. Они готовы скакать за ней Хотя бы в самый ад. Где Кауден льется меж лугов, Где над горой гора, Запели голоса рогов, Что хороша игра. Там меч обагрился кровью врага, Не одна отлетела душа, И снова пели и пели рога, О том, что игра хороша. «Ты спасена, моя любовь! Ты не вернешься в плен. И не напрасно горячая кровь Лилась из наших вен». Равнинной Англии сыны, Забудьте о женщинах гор. В Шотландии вы не найдете жены, А найдете вечный позор. Вам не поверит горный клан, Хоть кланяйтесь вперегиб. Шотландцы рады кормить англичан Лягушками вместо рыб.

Леди Мейзри

Юные лорды шотландских гор Затеяли сватовство, Но леди Мейзри дала отпор, Не выбрала никого. Напрасно они смущали ее То взглядом, то словцом. Напрасно они прельщали ее То брошью, то кольцом. Напрасно лорды тратили дни, Спешили за леди вслед. На все, что ей шептали они, Она отвечала «нет». «Оставьте меня, — сказала она, Забудьте обо мне. Английскому лорду я верна, Забудьте обо мне». Пронырлив и коварен был Один из кухонных слуг. Он к брату леди поспешил, Бегом бежал через луг. «Здоров ли отец, здорова ли мать? Проведать их пора. Но прежде должен ты сказать, Здорова ли сестра». «Здоров твой отец, здорова мать, Господь их уберег. А леди Мейзри не узнать, Ей тесен поясок». «О, если правду ты сказал, Будь проклят твой приход. Но если дерзко ты солгал, Петля тебя найдет». Он к замку сестры погнал скакуна И в башню вошел прямиком, Где длинные волосы она Расчесывала гребешком. «Скажи мне, кто любовник твой, И бойся выдумать ложь, Не то, сестра, клянусь душой, На месте ты умрешь». У леди дрогнула рука, И выпал гребешок. Она была розовей цветка, Но краска сбежала со щек. «Брат, о пощаде тебя молю И не скрываю вины: Я лорда Вильяма люблю, И мы обручены». «Мало тебе женихов кругом, Среди шотландских гор, Что ты спозналась с английским псом, На свой и мой позор? Ты отречешься от него, Когда родится сын, Не то, клянусь, от меча моего Погибнешь в миг один!» «Я крепче полюблю его, Когда родится сын, И пусть я от меча твоего Погибну в миг один». «Эй, слуги, вы верно служите мне За хлеб и тёплый кров. Преступная леди сгорит в огне, Несите больше дров!» С нее сорвали поясок, И он повис на сосне. «О боже, пришел мой смертный срок, Прости не простивших мне! Лорд Вильям мне спас бы жизнь и честь, Но где я гонца найду? Кто лорду доставит черную весть, Что я попала в беду?» «Леди, пошли мальчугана-слугу, Окажи мне такую честь, И я весь свет для тебя пробегу, Чтобы доставить весть. Не раз, о леди, сквозь дождь и град Я лорду весточку нес, А нынче, леди, я жизни не рад, Мне жаль тебя до слез». Он лук разгибал у каждой реки, Отдых давал тетиве. Он на лугу снимал башмаки И мчался по траве. Бежал мальчуган вперед, вперед, Спешил через луг и лес. Он в замке не стал тревожить народ, А на стену залез. Покуда сторож спал у ворот, Он за стеной исчез. «Не ждет ли жителей долин Набег в глухую ночь? А может, у леди родился сын Или прекрасная дочь?» «Шотландцы не спускались с гор, В долинах мирная мгла. Но леди всходит на костер За то, что твоей была». «Седлайте рыжего коня, Горячего как огонь. На помощь любимой помчит меня Самый горячий конь!» Услышала леди — кони храпят, И рыжий звонко ржет. «Убавь огня, жестокий брат, Колени пламя жжет». Услышала леди — сбруи звенят У замковых ворот. «Убавь огня, жестокий брат, Лицо мне пламя жжет. Страшную смерть ты готовишь сестре, В пламени и в дыму. Но на таком же страшном костре Гореть тебе самому! О Вилли, мне не быть живой, Веревок не порвать. Умрет, не родившись, ребенок твой, И с ним погибнет мать». «О, Мейзри, я убийц сожгу, Я смертью за смерть воздам, Но жить без тебя я не могу И в пламя брошусь сам».