Воды текут, берега остаются

—Он вчера вечером уехал в Сенду,—сказал

Прокудин.

. —Тогда он тут ни при чем. Выходит, ребята

сами до этого додумались? Это еще хуже.

Он опустил голову и задумался. Прокудин

кашлянул.

—Что будем делать, Владимир Федорович?

Скот стоит некормленный, в столовой плиту до сих

пор не. растопили.

Баудер поднял голову:

—В столовой —пусть. Этих бунтарей неделю

кормить не надо бы. А вот скотину... Потап Силыч,

пойди распорядись.

Надзиратель затравленно оглянулся на дверь.

—К ним идти? Нет уж, Владимир Федорович,

увольте. Я ведь за расчетом пришел.

Баудер вдруг вскипел:

—За расчетом, говоришь? Да тебя под суд надо

отдать, слышишь? Под суд! Деньги получал, а

учеников распустил! Только умеешь, что шпионить

да доносить, а за порядком кто будет следить?

В школе бунт, а ты удрать задумал? Вон отсюда,

чтоб духу твоего в Нартасе не было!

Надзиратель испуганно попятился к двери, отворил

ее спиной, но, оказавшись в коридоре, немного

осмелел и, проворчав: <<Подавись ты моими

деньгами, я и без расчета уйду!>> —хлопнул дверью

и пошел к себе укладывать вещи.

Малыгин в эту ночь, как и сказал Прокудин,

не ночевал в Нартасе. После смерти Басова Учительский

союз назначил Гавриила Васильевича

старшим в округе, и он теперь чаще, чем прежде,

разъезжал по деревням, беседовал с крестьянами.

Утром, вернувшись из Сенды, Гавриил Васильевич

пошел в школу, но классные комнаты, к его

удивлению, были пусты.

Зато в общежитии стоял такой галдеж, как

будто большая стая потревоженных галок собралась

на верхушках берез.

Малыгин похвалил ребят за то, что догадались

создать ученический комитет, и горько упрекнул сам

себя: <<Дальние палки подбираешь, через ближние

переступаешь. Ведешь агитацию среди крестьян,

а что у тебя под носом творится, не знаешь!>>

Ваня Ислентьев рассказал Малыгину о поданной

Баудеру петиции, о том, что тот приказал посадить

его с товарищами в^карцер, но ребята их освободили.

—Я пойду переговорю с Баудером,—сказал

Малыгин.—По-моему, он должен согласиться на

ваши требования. Они справедливы.

Когда Малыгин вошел в кабинет, Баудер поднялся

ему навстречу:

—Наконец-то! —растянув рот в улыбке, сказал

он.

—Я заходил сейчас в общежитие...—начал было

Малыгин, но Баудер его перебил:

—Подумать только: в моей школе бунт! Ах

мерзавцы! Им не школа нужна, а Сибирь! Представьте

себе, подали мне петицию!

Малыгин наклонил голову:

—Знаю.

—Знаете? Интересно, откуда?

—От учеников.

—Ну и что?

—Вы хотите знать мое мнение?

—Да.

—Я согласен со всеми пунктами петиции. Даже

считаю, что не мешало бы кое-что добавить.

Баудер побледнел.

—Любопытно, что же такое вы предлагаете добавить?

—Я предлагаю официально признать ученический

комитет и поручить ему следить за порядком

в школе.

—Нет! —Баудер вскочил с кресла и забегал по

кабинету.—Нет, в руководимой мною школе я

не допущу никаких комитетов! Сегодня —комитет

учащихся, завтра —народная милиция, потом придется

передать власть мужикам. Так по-вашему?

—Это уж как решит Учредительное собрание,— невозмутимо ответил Малыгин.

Баудер снова сел за стол, посмотрел на Малыгина

тяжелым взглядом, заговорил как бы через

силу:

—Гавриил Васильевич, я знаю, что ученики вас

уважают, слушаются. Очень прошу вас принять

меры и прекратить беспорядки в школе. Я сейчас же

поеду в уезд, испрошу инструкций, как быть дальше

с этими мужицкими детьми, осмелившимися на бунт.

Я считаю, что на них нужна крепкая узда, иначе они

совсем распояшутся. Узнаю, что думают на этот

счет в уезде, брать всю ответственность на себя

я не считаю возможным.

—Ученики ждут ответа на свою петицию,— напомнил Малыгин.

—Ничего, пусть подождут,—буркнул в ответ

Баудер.—Значит, так, Гавриил Васильевич. В мое

отсутствие всеми хозяйственными делами будет ведать

Прокудин. За обучение и соблюдение школьного

устава отвечаете вы. Надзирателя я прогнал.

—Сколько времени вы предполагаете отсутствовать?

—спросил Малыгин.

—Не знаю. Возможно, мне придется обращаться

к самому губернатору. Во всяком случае, постараюсь

обернуться поскорее, хотя и оставляю школу

в таких надежных руках,—и Баудер, взглянув на

Малыгина колючим взглядом, натянуто улыбнулся.

Час спустя по Биляморской дороге мчались легкие

санки, только снежная пыль завивалась позади.

В санях, завернувшись в шубу, сидел Баудер,

кучер погонял лошадей и мурлыкал под нос какую-

то песню.

Впереди' показалась черная фигура. Это Потап

Силыч,- кляня все на свете, плелся в родную деревню,

о которой не вспоминал более сорока лет. Он

шел, глубоко задумавшись, поэтому не услышал

пронзительного скрипа полозьев у себя за спиной,

не посторонился. Лишь когда конец оглобли ударил

его по затылку, он громко вскрикнул и замертво

рухнул в сугроб. Кони промчались мимо.

—Что такое? —недовольно спросил Баудер ямщика,

отгибая воротник шубы.

—Какого-то прохожего мужика в сугроб

столкнули, Владимир Федорович,—ответил тот.— Остановиться разве, поглядеть, не зашибся ли?

—Что ему, вахлаку, сделается! —махнул рукой