"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22

– А вы забудьте про подъезд! Считайте, что вам сон приснился!

– А вам?
– посмотрел на нее Коля.

– А на меня, как это говорят у вас в деревне, - придурь накатила! И никогда, слышите? Никогда в моем присутствии не смейте больше об этом вспоминать!
– Она успокоилась и спросила уже почти нормальным голосом: - Вы мне не ответили. Куда денежки-то?

– Голодным, - ответил Коля.
– Детям, старикам. Всем, кто умирает теперь по нетопленным углам. На оружие. Не хватает на фронте оружия… Что с вами?!

– Не оглядывайтесь!
– Мария съежилась.
– Там… Позади вас… Он был тогда… В квартире…

Подошел официант, поставил начищенный самовар. Коля посмотрел в его полированный бок и увидел искаженного, смешного, но несомненно реального Плавского. Не оборачиваясь, Коля вытащил платок и вытер лицо. Это был условный сигнал сотрудникам опергруппы.

– Разве здесь жарко?
– удивленно спросил Плавский.
– Или вы подаете кому-то условный сигнал? А в связи с чем, позвольте узнать?
– Плавский явно насмехался.
– Кстати: вы хотели зайти ко мне, я ждал. Позвольте узнать, что помешало?

– Руки вверх!
– Коля рванул из-за пояса кольт.

Плавский сделал неуловимое движение и нанес Коле сокрушительный удар в челюсть. Коля опрокинулся на стол, сшиб самовар и посуду, Все это со звоном и грохотом покатилось по полу.

Сзади на Плавского навалились Никифоров, Афиноген и два милиционера. Плавский раскидал их и выхватил маузер. В этот момент его и ударил Коля. Ударил с разворота двумя сжатыми в рукопожатие ладонями. Плавский тяжело рухнул. На него надели наручники и увезли в МУР.

Трепанов стоял у окна и смотрел на колонну грузовиков. На переднем колыхалось красное полотнище: "Все на защиту революции!" Сквозь шум моторов слышалось дружное, уверенное пение: "Мы смело в бой пойдем за власть Советов". Трепанов отошел от окна, сел за стол. Напротив, на табуретке, привинченной к полу, сидел Плавский.

– Вот что, - сказал Трепанов.
– Даже с такими, как вы, я считаю себя обязанным быть честным до конца. Нам нужен Кутьков. Но выдадите вы его или не выдадите, - шансов на жизнь у вас практически нет.

– Тогда какой же смысл мне его выдавать?
– усмехнулся Плавский.
– Впрочем, за откровенность - спасибо.

Трепанов не отводил взгляда от прищуренных глаз Плавского.

– Простой смысл. Если вы поможете задержать Кутькова, - суд примет это во внимание. И тогда кто знает. Какой-то мизерный шанс у вас все же может появиться.

– Какой суд?
– Плавский сжал губы.
– Вы что, идиотом меня считаете? У вас раз-два - и в дамки. Это первое. И второе: я вас ненавижу. Вашу Советскую власть я буду жечь, душить и вешать, покуда жив. А насчет Кутькова - он быдло, хам, но он ваш лютый враг, и я его не выдам. Расчета нет, това-арищ начальник, - почти пропел Плавский.

– Здесь записано, что вы происходите из мещан города Саратова, - продолжал Трепанов.
– Однако у меня складывается впечатление, что ваш социальный корень в другом месте рос… Я ошибся?

– Не все ли вам равно, кого ставить к стенке?
– вздохнул Плавский.
– Ну - мещанин. Ну - дворянин. Камергер, наконец. Да вам-то что за дело?

– Вопрос второй: двенадцать постовых милиционеров - ваших рук дело?
– Трепанов вплотную подошел к Плавскому.
– Советую отвечать.

– Спросите у Кутькова, - насмешливо прищурился Плавский.

– Бонжур, месье… - И тут же вскочил с криком: - Я! Я убил легавых!
– Он сжал кулак: - Вот этой самой рукой!

Трепанов отошел от него, сел за стол. От волнения и ненависти у него прыгали губы и чувствовалось, что он не может с собой справиться.

– Вопрос третий, - Трепанов говорил совсем тихо, чтобы не сорваться на крик.
– Назовите остальных ваших сообщников, места явок и сборищ, тайники с награбленным. Еще раз повторяю: в чистосердечном признании ваш маловероятный, но единственный шанс на жизнь. Деваться вам некуда.

– Некуда, - повторил Плавский.
– Вот вы решили: раз я у вас в руках, значит, спекся Плавский.
– Он схватил со стола карандаш и, ломая грифель, нарисовал на белой стене лодочку с веслами.
– Некуда, - снова повторил он. И вдруг посмотрел на Трепанова так уверенно, с таким превосходством, что у того от предчувствия беды засосало под ложечкой и сам собой вырвался вопрос:

– Что это вы задумали, подследственный?

– Что?
– Плавский тихо засмеялся.
– А вот сяду в эту лодочку и уплыву от вас… Не понимаете? И не поймете никогда! А я уплыву.

Трепанов вызвал конвой и, когда Плавского увели, долго сидел, задумавшись. Зазвонил телефон. Секретарь Дзержинского спросил о ходе расследования. Трепанов ответил, что уверен в успехе, и, хотя он далеко не был уверен, ему почему-то сразу стало легче.

Вошел Никифоров, молча сел на стул. Потом в двери протиснулся Афиноген, следом Коля.

– Он лодочку нарисовал, - Трепанов показал на рисунок Плавского. Афиноген подошел к стене, вгляделся:

– Я одну книжку читал - про сумасшедшего. Так он все время деньги на бумаге рисовал и пытался их всучить людям. Псих этот Плавский.

– Сравнил, - протянул Никифоров.
– Чудик… Никакой Плавский не псих - он ломает комедию, вот и все.

Коля промолчал.

– А ты?
– спросил его Трепанов.
– Почему молчишь?

– Потому что вы мне все равно не поверите. А я так считаю: задумал он что-то.

– Чушь!
– уверенно заявил Никифоров.
– От нас не убежишь, дудки!

– Хвастаешь, - сказал Трепанов устало.
– Всегда ты, Никифоров, хвастаешь.

Тренькнул телефон. Начальник предвариловки сообщил, что арестованный Плавский желает немедленно дать важные показания.

– Ну вот!
– торжествующе сказал Никифоров.
– Не выдержал, как все они не выдерживают. Кишка тонка оказалась.

– Преувеличиваешь, - заметил Афиноген.
– Всегда ты, Никифоров, преувеличиваешь.

– Ты, - Никифоров, задохнулся от ярости.
– Ты какое имеешь право, сопляк? За собой лучше смотри! Ничтожество этот Плавский, и вы сейчас в этом убедитесь!

– Доставить гада!
– отдал приказ Трепанов и, посмотрев на ребят, добавил: - Прошу соблюдать особую осторожность!

– Осторожность - дело хорошее!
– улыбнулся Никифоров.
– Только Плавский сломался. Я в этом уверен.

Выводной открыл дверь камеры.

– Руки назад!
– приказал он.

Двинулись по коридору. У тюремной машины - это был старенький "Рено" с кузовом - Плавского приняли еще четыре конвоира.