Военврач

– Женя, записывайте. Фамилия Неизвестный, возраст приблизительно тридцать пять, обстоятельства - подрыв машины на площади Минутка. Вызовите дежурного по госпиталю. Пусть возьмёт на хранение его оружие и боеприпасы. Наверняка скоро искать начнут.

Прибежали реаниматологи с хирургами.

– Этого берём к нам. Срочно выполнить рентген черепа, груди, живота, таза, взять красную кровь из вены!
– наставлял дежурный хирург по раненому из подбитого БТР.

– На лапароцентез немедленно!
– указал он на второго носилочного с ранением в живот.

Одновременно с рампы доставили ещё одного.

– Напротив станции лежал без сознания, - пересказывает Женя, - чеченцы привезли и оставили, пока вы грозненскими занимались.

И на том спасибо. Самих чеченцев уже и след простыл. Но это не важно. Главное - жизнь. В кармане куртки обнаружил удостоверение капитана. Пульс нитевидный, дыхание ослаблено, зрачки на свет не реагируют. Бегом отнесли его на второй этаж в реанимацию.

Тридцать минут борьбы за жизнь. Не спасли. Огнестрельное пулевое слепое ранение живота с повреждением внутренних органов оказалось роковым. В приёмнике лишь заметил маленькое обугленное входное отверстие на поясничной области, из которого медленно сочилась венозная кровь.

Через два часа позвонил начмед.

– Доктор, где посмертный эпикриз?

– Какой посмертный эпикриз?

– У вас больной умер в реанимации два часа назад! А вы и не знаете! Да ещё и посмертный не написали, - наставлял он меня с укоризной в голосе.

– Из реанимации мне не звонили! Я был занят другими больными. О посмертном в первый раз слышу, - оправдывался я, хотя и понимал, что всё равно буду виноватым.

– Идите к травматологам, возьмите шаблон. Чтобы через час три экземпляра его лежало у меня на столе. Вам всё ясно?

– Ясно-то всё, товарищ подполковник! А входит ли это в мои обязанности? Ведь я не оказывал ему реанимационных мероприятий!

– Вы что мне, указывать будете или мне самому его писать?

О посмертных эпикризах знал по циклам патологической анатомии и судебной медицины. Но писать мне не приводилось. В частях солдатики умирали в госпиталях или за пределами КПП.

Приказы в армии выполняют, а затем обсуждают. Травматологи поздравили с крещением и пожелали удачного дежурства.

Посмертный, так же, как и историю болезни, я переписывал дважды. Вначале ошиблись реаниматологи в определении состояния раненого при поступлении. Смерть числилась за приемным отделением, а не за ними. Потом позвонили из штаба округа и попросили переделать обстоятельства, так как по данным разведки в том районе боестолкновения не происходили.

Поздно вечером приехали сослуживцы и привезли второе удостоверение личности, где фамилия убиенного была другой, также как и номер части, а вместо капитана милиции записан полковник. Лишние вопросы задавать желания не возникло, и я написал третий посмертный.

На утренней пятиминутке командир поблагодарил за дежурство, а начмед попросил поставить меня ещё раз, "чтобы побыстрее вошел в курс дела...".

Конар (из письма отцу)

У нас, наконец, установилась жара, что меня весьма радует, так как морально устал от холодов и грязи. Весь май температура держится выше двадцати градусов; несколько дней было под тридцать.

В один из жарких дней собака по кличке Конар (стаффордширский терьер) не выдержала. Тепловой удар. Бежали привычный круг вокруг Ханкалы - десятку, вместо обеденной сиесты. В тени в тот день было +35С.

Это была наша не первая с ним совместная тренировка. За четыре месяца занятий он смог увеличить пробежки до двадцати километров за один приём, но это было в апреле. Поначалу мы даже тренировались втроём. Я, Конар и Роман - хозяин пса. Но вскоре Рома перестал справляться с тренировками и предпочёл обеденный сон изнуряющему солнцу и пыльной дороге.

Обед у нас длится два часа, а в вечернее время на спорт времени уже не бывает. Занимаешься, как правило, больными в отделении или думаешь, что на ужин приготовить. И под вечер над нашим гарнизоном стоит плотная пыльная завеса от вертушек и БТР, да ещё командир дивизии может дымовое заграждение включить, так что бегать можно только в противогазе. Поэтому я и выходил на пробежки в обед, выпивая перед ними два стакана минеральной воды.

В такую жару и больным лень в госпиталь идти, и персонал старается отлеживаться в холоде комнат общежитий, спасаясь холодной водой и кондиционерами, если не отключат дизели. К тому же готовился к очередному марафону "Белые ночи", поэтому старался, чтобы условия для тренировки были максимально жёсткими.

Когда закончилось предобеденное построение, ко мне подошла старшая медсестра гинекологии - Ромина тёща.

– Вячеслав Иванович, не возьмёте с собой Конара на пробежку?

– Я-то возьму... а вам не жалко животину-то мучить?

– Не жалко! Пусть помучается! Он нам всю ночь спать не давал - выл, как бешеный... может, хоть в эту ночь даст выспаться...

– Хорошо, через десять минут выводите его... встретимся у первого подъезда.

Когда выбегали с территории госпиталя на трассу большого десятикилометрового круга, проходившего по периметру Ханкалинского гарнизона, Конар неоднократно оборачивался, и как мне казалось, грустно смотрел вслед удаляющейся хозяйке. Бежать ему явно не хотелось сегодня. Такого с ним никогда не было. Обычно он в первые два-три километра убегал далеко вперёд, чтобы обнюхать редкие кусты или пометить трассу. Мне пришлось прикрикнуть на него сегодня и держать на поводке, чтобы он бежал рядом со мною. И лишь после того, как мы выбежали на припорошенную пылью единственную дорогу, я отпустил его на свободу. Но не было в его движениях той обычной резвости.

Пыль от проезжающих грузовиков забивает глаза и нос. Немного спасает спецназовская бандана, наполовину прикрывающая лицо. Но солнце в зените, и дышать тяжело. На половине дистанции у расстрельной ямы обернулся назад. Конар отстал от меня метров на двести-триста. Я прикрикнул на него, и он повиновался команде "рядом". Чтобы не переходить на шаг, сбавил скорость.

Но и это не помогло. На седьмом километре пёс жалобно заскулил, протянул задние лапы и лёг на бетонку взлётно-посадочной полосы (при высокой температуре воздуха вертолётам взлетать запрещено, из-за того, что у некоторых из них отказывали двигатели). Заметил, что под ним образовалась подозрительная лужа, а из пасти свисала пенистая слюна. Тут до меня дошло, что с собакой творится что-то неладное. Взял его на руки, понёс. Идти было тяжело и неудобно.

Нагретые горячие струи воздуха поднимались над Ханкалой, на небе ни тучки. Вот-вот, и он выскользнет из моих рук. По пути встретил солдата, охранявшего "взлётку", несмело выглядывающего из окопа.

– Эй, боец, помоги пса на плечи положить!

– А он не укусит?

– Нет, он еле дышит, ему сейчас не до тебя!

Вдвоём мы водрузили мокрого, безвольного пса мне на спину. Три километра нёс его к военному госпиталю. Его дыхание стало шумным и частым, и он перестал реагировать на свою кличку.

В приёмном отделении положил его на пол душевой кабины санитарного пропускника. Вызвали начальника реанимации, дежурного врача. Прибежал и запыхавшийся хозяин собаки.

– Что случилось?
– паниковал Роман.

– Не добежал. Три километра оставалось. И темп был ниже среднего сегодня.

– Надо доступ в вену обеспечить и профилактику отёка лёгких создать!
– командовал начальник реанимации, - Холод на крупные кровеносные сосуды! Лёд есть?

– Льда нет! В обед свет отключали!
– отвечала дежурная сестра.