Воин света

Парни смотрят угрюмо и конкретно. Мы подходим к лифту, заходим внутрь и улетаем наверх, не на небеса пока что, но в бар, манящий советского человека алкогольным разнообразием и обманчивой близостью сладкой заграничной жизни.

Садимся за свободный столик напротив стойки. Я осматриваюсь. Мой дружбан здесь.

— Кутепов! — бросаю я и делаю приглашающий жест.

Несколько человек недоумённо оглядываются. Бармен меня замечает и тоже делается кислым, даже ещё более кислым, чем швейцар. Вот я себе репутацию заработал. Московский озорной гуляка, в натуре, по всему Тверскому околотку.

Кутепов опасливо подходит.

— Здорово, — киваю я. — Как сам?

Он тоже кивает, но ничего не говорит.

— Присядь.

— А… нет… спасибо, мне не положено…

— Присядь, — повторяю я.

Он вздыхает, но садится.

— У тебя граппа есть?

— Есть, — удивлённо отвечает он.

— Отлично, нам целую бутылку. И закусить что-нибудь. И… вот что, спасибо.

— Что? — напряжённо переспрашивает он.

— Спасибо, Кутепов. На вот, тебе маленькую премию.

Я вкладываю ему в руку несколько купюр. Хороших, купюр, достойных.

— Да не надо, вы что… — бормочет он.

— За заказ отдельно рассчитаюсь. Тебя как зовут?

— Саня…

— Спасибо тебе, Саня, что не сдал.

Это я про опознание в прокуратуре.

Он уходит, и через мгновенье у нас на столе появляется бутылка, бутерброды, оливки, хлебные палочки.

— Это что? — спрашивает Джон.

— Это граппа. То же самое, что и чача. Ты грузин?

— Грузин, — отвечает он.

— Ну, вот и отлично. Значит пей.

Я разливаю по рюмкам прозрачную, самую простую граппу.

— Давай, за сбычу мечт!

— Чё? — не понимает он. — Какую сбычу?

— Сбыча, это когда мечта сбывается. Не догоняешь что ли? Ты ж нормально вроде по-русски шпрехаешь.

— Так в русском языке нет такого слова, — хмурится он.

— Будет, — заверяю его я и поднимаю свою рюмку. — Давай!

Он опрокидывает содержимое в себя и трясёт головой. Я лишь касаюсь губами.

— Ну, как? — интересуюсь я впечатлениями.

— А-а-а! — крякает он. — Отличная. Не чача, конечно, но тоже ничего.

— Чача-чача, то же самое, только виноград другой. Давай, ещё по одной.

— Так ты не пьёшь.

— А кто грузин, ты или я? Закусывай, главное, закусывай. Ты тосты знаешь? Скажи что-нибудь. Хочешь, я тебе рог раздобуду.

— Что ты говоришь! — вскидывает он руки. — Какой рог? Кино насмотрелся?

Вижу, что его потихоньку отпускает, чувство опасности притупляется, хочется всех любить и говорить много всякой хрени. Ну, а раз хочется, как устоять? Он и говорит. Правда, пока всякую чушь. В итоге я хорошенько накачиваю красавчика Смита, то есть Джона граппой и выслушиваю дофигища бесполезной ерунды.

— Не похоже, — говорю я, — чтобы твой Зураб хотел меня пришпилить. Чё-то ты не то мне сказал, а? А если б я повёлся и мочканул его по твоему совету?

— Я тебе клянусь, он хитрый лис. У него поручение от Мишико.

— Ну, хорош, Джонни, ты гонишь. Он с твоим Мишико на ножах, причём в прямом смысле. Что за подстава?

— Я тебе точно говорю! — нетрезво упирается мой товарищ. — У них там такие дела… Думаешь, он бы первым делом начал тебе во всём признаваться? С чего бы?

— А что надо сделать, чтобы человек начал признаваться, а?

— Серьёзно? Много чего можно, я без шуток. Нужно… нужно… его заставить!

Да вы нарезались, ваше благородие. Я подливаю ещё.

— Слушай, а ты хорошо знаешь Зураба?

— Нет, — смеётся он. — Не очень. Я звонил типа своим в Тбилиси и мне там сказали, что он задумал.

— А тебя не могли специально использовать? — поддавливаю я. — Вслепую. Подкинули, например, какую-то дезу, чтобы столкнуть меня с Зурабом.

— Не, ты взаправду не понимаешь, он хочет и московского главаря подвинуть, тебя то есть, и в Грузии большие дела крутить… И ещё наркотой… ой… нет, этого я не знаю.

Не добившись, ничего кроме белого бесполезного шума, я вывожу своего собутыльника на воздух. Придётся действовать по плану «Б».

Загружаю его во вторую машину и, наклонившись к водителю, даю команду везти в Дьяково. Сам звоню из машины дежурным и распоряжаюсь бросить Джона в темницу. Придётся его посильнее прессануть. Ну, это уже завтра. Или послезавтра. Когда время появится…

— Ты чего не позвонил? — встречает меня Наташка довольно хмуро. — Я жду, волнуюсь…

— Прости, там так закрутилось внезапно, не успел, а при посторонних не хотел.

— Отец звонил, вздыхает она, — хотел с тобой переговорить. Просил перезвонить.

— Думаешь, ещё не поздно? — хмурюсь я.

— Сказал, в любое время, что-то срочное. Ты ужинать будешь?

— Нет, я поужинал, — отвечаю я и подхожу к телефону. — А чего случилось-то, что аж в любое время?

Набираю восьмёрку. Раздаётся гудок. Теперь код Геленджика…

— Не знаю, не сказал мне… Мог бы и предупредить, вообще-то, что ужинать не будешь, я бы не готовила.

— Наташ, я утром съем. Честно, не было возможности.

— Я волновалась…

— Ну, прости…

— Алло! — раздаётся голос Гены.

— Здорово, отец, — приветствую его я.

— А-а-а… ты…

— Как жизнь? Не спишь?

— Жду, когда позвонишь. Не сплю…

— Понятно, — говорю я. — Что-то ты тревожный какой-то. Чего случилось-то?

— Да это, как сказать-то… — он понижает голос. — Короче, завтра у нас тут шухерок по танковым войскам намечается…

— Какой? — настораживаюсь я. — Что за шухерок?

— Операция одна интересная. Совместно с генпрокуратурой. Будем самогонщиков брать с поличным…

— Стоп! Тихо! Я тебя не слышу! Кино «Самогонщики»?

Твою дивизию, Гена. Я же предупреждал, что по домашнему телефону нельзя рабочие вопросы обсуждать!

— Поезжай куда я тебе говорил, ты помнишь? — командую я. — Алло, ты меня слышишь? Гена!

В трубке тихо, ни звука. Будто связи нет. А её и нет…

— Гена, твою дивизию! Конспиратор хренов!

13. Лелик, все пропало!

Пробую набрать номер Гены ещё раз, но в трубке раздаются короткие гудки. Ещё и ещё. Результат всё тот же. Похоже, товарищ майор на АТС принял превентивные меры в отношении чувствительной информации.