Воин света

В моём будущем так и случилось, между прочим. Хотелось бы этого избежать… По поводу того, что никто не придёт на помощь я, возможно, несколько преувеличиваю, ведь у неё, у Беллы, в моём времени ситуация немного другой была, но рисковать бы не хотелось.

— Тьфу на тебя! — зло отвечает она.

— Вот, то-то и оно! — ставлю я финальную точку, будто вжимаю перстень с родовой печатью в застывающую кляксу сургуча. — Никаких спасений материальных ценностей! Людям команду бежать врассыпную и опускаться на дно жизни. Будем выжидать.

— Ладно, — неохотно соглашается она. — Ладно, ты прав…

— Хорошо, давай мне Анатолия.

Толику я даю команду усилить охрану Беллы, моих родителей и Гены с его молодой и беременной жёной. Причём, родители и Гена должны охраняться буквально тайно. В случае с родителями — чтобы они сами ничего не заметили и не почувствовали. А в случае с Геной и Дружкиной — чтобы не заметили окружающие.

Задачи, конечно, непростые, но что делать-то. Делать нечего… Какие времена, такие и задачи. От прокуратуры эта защита, ясное дело, не поможет, а вот от грузинских бандосов — вполне. Ситуация сейчас такова, что они-то тоже могут быть причастны к этому делу. А если нет, всё равно могут оказаться поблизости, чтобы нанести удары по моим слабым местам.

Утром, только я появляюсь в своём кабинете, мне в ГлавПУР звонит Гурко и просит подъехать.

— Марк Борисович, мне нужно быть у шефа через полтора часа. Думаете, успею?

— От тебя зависит, — хмыкает он. — Мне много времени не потребуется. Десять минут, не больше.

— Окей, тогда скоро подъеду, — соглашаюсь я.

— Что за американизмы? — ворчит он. — Ты же патриотическое движение создаёшь, а сам вот это всё.

— Сорри, — усмехаюсь я. — Больше не буду.

Он молчит какое-то время и решает не вестись на мои подначки.

— Жду, — наконец, нарушает он молчание. — Вейтинг фор ю, пал.

— Ну, что? — кивает он, приветствуя меня, когда я появляюсь в его кабинете. — Хау ар ю?

— Я уже понял, — улыбаюсь я, — что английский у вас очень натуральный, нэйтив, можно сказать.

— Молодец, — отвечает он. — Юный полиглот. Но давай, не вызывая лишних и ненужных вопросов, поговорим по-русски.

— Давайте, Борис Маркович, — соглашаюсь я. — Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин.

— Ох, Брагин, паяц ты, а не серьёзная фигура политического небосвода.

— А я и не претендую на такое звание. На фигуру то есть.

— Ладно, вот какое дело. Звонил Медунов из Краснодара, сказал, что летит сюда. Что-то там случилось у него. Хочет с разными ответственными товарищами встречаться, в том числе с моим непосредственным начальником.

— Это он зря, — пожимаю я плечами и усаживаюсь на стул за приставным столом.

— Почему? — хмурится Гурко, а я поднимаю голову и внимательно разглядываю висящий на стене, портрет генсека.

Он смотрит на меня непроницаемым, но, скорее добрым, чем недобрым взглядом. Серьёзно смотрит, без улыбки, хотя пошутить, как известно, совсем не дурак.

— Почему? — повторяет Гурко.

— Так не любит он его. В смысле, Черненко не любит Медунова. Я думаю, Константина Устиновича Горбачёв подзуживает, сколачивает группировку Ставропольскую. Боится, что тот обойдёт его на повороте. В борьбе за генсечье место.

— Тьфу, что за слово такое…

— Ну, простите, я старый солдат и не знаю слов любви, а вы ведь всё поняли. Ваш шеф метит в цари после ухода Леонида Ильича.

— Ты-то откуда знаешь?

— Я? От Брежнева, разумеется. Вот, делюсь с вами ценнейшей информацией.

Я улыбаюсь, а Гурко хмурится, но ничего не отвечает. Переваривает степень правдивости моих высказываний и степень откровенности моих бесед с вождём прогрессивного человечества.

— В общем, Егор, Медунов предлагает ещё сегодня часиков после трёх. Ты как, найдёшь немного времени?

— Найду, конечно, — киваю я. — Он вас попросил все встречи организовать?

Гурко щурится и ничего не отвечает. Ещё бы, за спиной шефа такие штучки проворачивать явно небезопасное занятие.

— Молчу-молчу, — поднимаю я руки. — И не в свои дела не лезу.

К Андропову меня не пускают. Сегодня он занят.

— Иди в расположение части, — холодно кивает Кири-Кири. — Побудь немного по месту службы. Когда Юрий Владимирович освободится, тебе сообщат.

— Хорошо, — недовольно отвечаю я. — А когда это примерно может быть? А то у меня несколько важных деловых встреч запланировано.

— Отставить разговоры, рядовой! — недовольно прикрикивает он. — Сейчас твой Бог и царь председатель КГБ, ясно? Что скажет, то и будешь делать. А встречи твои никого, кроме тебя не трогают! Есть вопросы?

— Один. А если у меня встреча с генсеком?

— А у меня с шахом Ирана. Давай, кругом, шагом марш! Когда понадобишься, тебя позовут.

Ну, что вот за человек такой… Мало ему по темени настучали, придётся ещё как-нибудь повторить. Кажется, он читает что-то такое в моём взгляде, отчего мрачнеет и поджимает губы.

— Есть, товарищ подполковник! — чеканю я и, чётко исполнив команду «кругом», выхожу из кабинета.

Правда, иду я не в казарму, а к Злобину. Мне приходится немного подождать, пока он закончит совещание, а когда все расходятся, захожу в кабинет. После взаимных приветствий с видом, будто никаких задушевных разговоров никогда не было, я рассказываю ему о ситуации в Геленджике.

— Мать твою за ногу! — восклицает он. — Генпрокуратура? Какого хрена! А ты почему сразу не сообщил?

— Так ночью только узнал, не успел. Решил не будить, по себе знаю, насколько это неприятно.

— Знаешь, — качает он головой и, махнув рукой, продолжает. — Ладно. Попробую разузнать.

Он делает несколько звонков, расспрашивая собеседников о событиях на побережье Чёрного моря. Наконец, закончив переговоры, констатирует, что никто ничего толком не знает. Твою дивизию! Но это ничего! Ничего, он обязательно разберётся.

Ага, прямо с генпрокурором. Ну-ну, давай… На самом деле, мы ведь и более важных птиц объезжали, так что, в конце концов, почему бы и нет? Де Ниро вызывает светловолосого человека лет сорока и приказывает ему собрать максимально полную информацию по этому вопросу. Конфиденциально и доложить лично, причём, как можно скорее.

После его ухода мы ещё некоторое время беседуем, пока нас не прерывает телефонный звонок.

— Да, у меня, — сообщает Злобин и протягивает мне трубку. — Постов.