Воин света
Шрифт:
— Ты не звонила? — спрашиваю я у неё.
Она легко мотает головой.
— Сейчас наберу и приду, вы садитесь, — киваю я.
Гена идёт на кухню, а Наташка остаётся рядом со мной. Я снимаю трубку и набираю номер. И снова слышу гудки. Долгие, равнодушные… Я уже собираюсь нажать на рычаг, как вдруг… сигнал обрывается и в трубке раздаются шорохи, а потом стук, будто её роняют из рук.
— Алло! — тревожно восклицаю я. — Алло! Наташа!
25. Воин света
—
— Уф-ф-ф… — выдыхаю я. — Наташка, привет! Вы где были?! Мы несколько дней не могли дозвониться!
— В санатории… — растерянно отвечает она.
— Это Егор, ты что, не узнала?
На той стороне слышится неопределённое шуршание и приглушённые голоса.
— Алло? — настороженно отзывается трубка голосом Лены Мурашкиной, её мамы.
— Лен, привет, это Егор. Вы что, в санаторий уже успели смотаться?
— Да…
— А чего там с Наташкой, почему она разговаривать не стала?
— Э-э-э… Я прошу прощения, а какой Егор?
Твою дивизию! Сердце обрывается и несётся вниз, на дно самой глубокой и холодной впадины в мире…
— Брагин… — отвечаю я упавшим голосом…
Отвечаю по инерции, хотя понимаю, что это нифига не розыгрыш…
— Из Москвы… — зачем-то добавляю я. — А Николай дома?
— Нет, его нет сейчас… Я ничего не понимаю… А мы с вами знакомы? Вы Колин коллега, может быть?
— Коллега? — переспрашиваю я. — Да-да, правильно… Мы работали вместе. Ну ладно, извините, что побеспокоил. Передавайте Кольке привет.
— Спасибо… — с сомнением в голосе произносит Лена.
— Вы как вообще, у вас всё в порядке? — уточняю я.
— Да, спасибо, всё хорошо. Наташенька уже совсем поправилась… А вы точно…
— Ну и отлично, — не даю я задать новый вопрос. — Я перезвоню как-нибудь. До свидания…
Моя Наташка стоит бледная как мел и смотрит на меня широко распахнув глаза.
— Всё хорошо, — повторяю я. — Наташенька уже совсем поправилась…
Я делаю шаг и прижимаю её к себе.
— Закон сохранения, — шепчу я, — если где-то прибавится, то в другом месте убудет…
Она молча кивает. Да и что тут скажешь…
Вечер проходит тихо, и мы рано ложимся спать, правда долго не можем уснуть…
— Товарищ генерал-майор, рядовой Брагин по вашему приказанию прибыл! — докладываю я. — Разрешите войти?!
Не часто можно увидеть Де Ниро в генеральском мундире. Он весь сияет — звёзды сияют, глаза сияют, и улыбка, старая добрая голливудская улыбка, складки от которой навсегда въелись в лицо Леонида Юрьевича Злобина, она тоже сияет.
— Разрешаю, — улыбается он, — заходи. А ты почему в штатском?
— Виноват, — невесело пожимаю я плечами, — мне можно.
— Можно козу на возу, — поучительно замечает он и…
— Так точно, и Машку за ляжку.
— Вот, военный человек, сразу видно, — усмехается он. — Не какой-нибудь жалкий штатский, всё знаешь.
— Ну что, — киваю я, — какой прогноз?
— Пока И. О., — сообщает он, а там посмотрим. — Нужно ликвидировать всех других претендентов, так что твоим парням работёнка.
— Понятно, — хмыкаю я.
— Присаживайся. Шучу, конечно. Но, ты когда в самый лучший кинотеатр мира поедешь?
Это он имеет в виду, что
меня Брежнев приглашал.— Должен был сегодня, но перенесли на будущую неделю. Чурбанов сказал, у дедушки дела.
— Интересно, что у него там за дела…
— Я намёк, конечно, понял, — киваю я. — Но как ему сказать-то? Типа, утвердите, пожалуйста, товарища Злобина председателем? А вы с Андроповым можете прямо поговорить?
— Пока не могу, — качает он головой. — Он занят, но переговорю, естественно. Надеюсь, ещё сегодня. Но время лучше не терять. Ты, возможно, сможешь его раньше меня увидеть…
— Нет, — качаю я головой. — Мне сказали, типа пока во мне не нуждаются.
— А ты думаешь, он действительно хочет глубокие преобразования провести? — спрашивает вдруг Злобин.
— Надеюсь. Иначе путь незавидный. Знаете, что сказал последний из тех, кто пришёл ему на смену? Кто не жалеет о распаде СССР, у того нет сердца. А у того, кто хочет его восстановления в прежнем виде, нет головы. Как-то так. Понимаете?
— А я вот сомневаюсь. Помнишь наш разговор? Ну… тот… У тебя дома.
— Да…
— Не хочу я, чтобы он тебя послушал-послушал, взял да и закрутил гайки. Хочу, чтобы зажили мы хорошо и счастливо, понимаешь? Может, ты думаешь, что я такой стяжатель, что только о мошне и думаю. Ну, думаю, возможно. Но не только, поверь.
Попытка реабилитироваться в моих глазах. Ну-ну…
— И жить я хочу здесь, — продолжает он, — на Руси-матушке, а не на Багамах или в Майами каком-нибудь. Но я хочу, чтобы здесь, у нас было лучше, чем в Майами и Нью-Йорке. Чтоб лучше всех мест на земле. Понимаешь?
— Примерно, — киваю я.
— Ничего-то ты не понимаешь, — машет он рукой. — У тебя вся жизнь впереди и, к тому же, уже не первая. А тут… Сколько мне осталось? А если он вдруг возьмёт и гайки начнёт закручивать…
— Не должен, говорят же… ну, у нас там, — я показываю на потолок, — что он всех этих младореформаторов своими руками создал… Значит понимает, что нужны перемены. Раньше не знал к чему они приведут, а теперь-то знает же. Предупреждён, значит вооружён.
— Говорят?
— Да, говорят, впрочем, много чего говорят. Люди любят придумывать всякое…
— Ладно, философ, слушай. Ты просил информацию по Мурашкиным собрать.
Я прищуриваюсь. Уже не особенно и нужно…
— Значит так… — он передаёт мне тоненькую папочку. — В общих словах. Молодая семья, Елена Андреевна Мурашкина, урождённая Тумилович, Николай Васильевич Мурашкин, дочь Наталья Мурашкина, восемь лет. У дочери хроническое заболевание верхних дыхательных путей. Чуть больше семи месяцев назад был приступ астмы, очень серьёзный. Девочка впала в кому. Была на искусственной вентиляции, прогноз врачей был крайне неблагоприятный. В общем мать от горя чуть с ума не сошла, почитаешь, там всё написано. А потом внезапно всё прошло. Раз и всё. Девочка очнулась и даже, вроде как, нет астмы уже. Это, конечно, под вопросом, но врачи с ней бегают, как с чудом света. Она состоит на учёте в крупнейшем пульмонологическом центре. Проходит реабилитационное лечение… или как там оно… Вчера приехали из санатория, в Крыму лечились. Вот такие дела. И кто это такие? Почему потребовалось поднимать на уши целое КГБ?