Воин света

Я не знаю, Наташа. Где правда, где неправда. Честно, не знаю. Мне всех жалко и настоящую, и ненастоящую. Вообще всех. А раз так, какой из меня воин? Какой ещё воин Света! Действительно, просто этот священник не кто иной, как чудаковатый старик, который несёт всякие глупости.

— Правда, Наташ, — говорю я, — я тоже так думаю. Но, на всякий случай буду тебя беречь, чтоб ты вдруг ещё куда-нибудь не решила перенестись. Ищи потом…

Она улыбается:

— Муж, наклонись ко мне, пожалуйста. Прилепись к своей жене…

— А, — усмехаюсь я. — Понравилось про «прилепись»?

Она кивает. Я наклоняюсь и она меня целует. Крепко целует, с большой любовью.

Мои парни стоят рядом. Машина — на другой стороне улочки. И там тоже стоят парни. Тут везде мои парни. Я передвигаюсь, как глава мафии. Повсюду меня сопровождают люди в чёрном. Потому наверное, что я рыцарь, ой, как он, воин света. Я скептически улыбаюсь.

Беру Наташку под руку и веду к машине. Тут идти-то, буквально два шага. Но мы не успеваем сделать и одного из них, как вдруг налетает порыв ветра и срывает платок с Наташкиной головы. Срывает и несёт ввысь.

Платок взмывает, и я инстинктивно бросаюсь за ним. Поднимаю голову и поражённый наблюдаю за ярким солнечным лучом, прорезающим тучу и медленно спускающийся к моему лицу. Я замираю, заворожённый этим видением, и мне кажется, что все тоже смотрят туда же, куда и я.

И в этот момент из-за поворота, из-за каменного забора вылетает машина. «Рафик». «Рафик» с шашечками, маршрутное такси, наверное. Водитель жмёт на тормоз, но слишком уж поздно он нас заметил. Я вижу его искажённое испугом лицо. Оно приближается. Мне кажется, оно приближается очень медленно, но я не могу сделать ни одного движения и, оцепенев, смотрю ему прямо в глаза. До самого момента, когда наступает внезапная темнота…

— Эй, парень, ты совсем что ли!

Чья-то крепкая рука дёргает меня за ворот и буквально срывает с дороги в тот самый момент, когда сигналя, скрипя и отдуваясь, там, где я только что стоял, тормозит старый грузовик, гружёный лесом. Раздаётся скрежет и шипение, несёт бензиновым перегаром и валят клубы пара и дыма.

Охренеть! Я даже поначалу не обращаю внимания на матерящегося водителя, глядя на лупатого зелёного монстра. Это ж «Колхида», чудо советского автопрома. Но чудо не в том, что эта машина каким-то образом появилась здесь, а в том, что я её уже видел.

— Тебе жить надоело, олень, мля?! Я те щас рога поотшибаю, нах! — орёт знакомый мне водитель, высунувшись в окно и выдавая многоэтажную матерную тираду.

Водила выглядит подстать своему агрегату. На нём фуфайка и солдатская шапка без кокарды. Морда у него красная, широкая и небритая.

— Проезжай давай, разорался тут! — кричит мой спаситель, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на его.

Передо мной стоит парень лет тридцати пяти, в кожаной лётной куртке и лыжной шапочке. В детстве такие носили. Тёмно-зелёный орнамент, маленький помпончик на макушке. Чехословацкая, что ли. Выглядит, парняга как пугало, если честно.

— Ты чего на дорогу-то выскочил? — беззлобно спрашивает он. — Совсем ума нет?

— Да, чёт тупанул, Глеб Алексеич, — хмурюсь я.

Это ведь наш физрук.

— Тупанул? — переспрашивает он, будто не узнаёт.

— Ага, затупил, даже не ёкнуло ничего. Спасибо тебе. Сейчас бы от этой «Колхиды» меня отскребали.

— Погоди, а ты… Ты откуда меня знаешь?

— Глеб, ты прикалываешься? Ты у меня физруком был. Мы у Скачкова тренировались. У нас в школьном спортзале. Скачков уехал, ты остался.

— Странный ты какой-то, пацан, — с сомнением смотрит на меня этот Глеб. — Ты в какой школе учишься?

— Хорош хохмить! В шестьдесят второй. Закончил уже. Ты откуда взялся?

Выглядит он, надо сказать ошарашенно, будто чудо чудное увидел.

— Из школы как раз иду… — удивлённо говорит он

Он ведёт себя очень натурально, и совсем не похоже, что юморит. Вот артист… Я вдруг замечаю, что сейчас зима. И что стоим мы на Весенней улице а не рядом с храмом Илии Пророка… И вдруг, меня пронзает догадка.

— Извините, — говорю я, сдавая назад. — Обознался.

— Нет, подожди, — не сдаётся он. — Я просто подумал, если ты из шестьдесят второй, то…

— То что? — киваю я.

— Я просто физрук новый, буду там работать после каникул. Вот, подумал, что ты из наших, — увязывается он за мной.

— Из наших, да, — соглашаюсь я, осматриваясь по сторонам и пытаясь понять, что происходит.

Он внимательно смотрит, как я кручусь на месте пытаясь убедиться, что всё это сон. Снег, Весенька, физрук, «Колхида» и, наверняка, надпись «Секс Пиздолс» на булочной.

— У тебя точно всё нормально? — спрашивает он.

— Ага, — отвечаю я, — нормально! Охерительно, Глеб Алексеевич. Я ученик вашей школы, спортсмен и физкультурник. Просто я кое-кого потерял.

— Кого?

— Да, девочку одну. Одноклассницу. Но вы не обращайте внимания, она, наверное, домой пошла.

— А откуда меня знаешь?

— Долгая история, — говорю я. — Но я вам её обязательно расскажу. Потом только. Не сейчас.

Я поворачиваюсь и шагаю в сторону булочной. Да, надпись есть. Куда же ей деваться, надписи этой… На углу стоит Трыня. Он смотрит на меня не отрываясь. На нём драповое пальто с чужого плеча, а на голове куцая кроличья шапка.

— Ты заколёб, чушок, ждать тебя. Принёс? — зло выпаливает он, когда я подхожу ближе.

— Привет, Андрюха, — вздыхаю я, останавливаюсь и запихиваю руки в карманы.

Вдыхаю морозный новогодний воздух и осматриваюсь. В квартире на первом этаже приоткрыто окно, и из него доносится музыка.

— Я тебя спрашиваю, принёс? — настаивает Трыня.

— Не решил ещё, — качаю я головой и приваливаюсь к стене дома.

Приваливаюсь и сползаю вниз. Не вынимая рук из карманов, усаживаюсь на корточки. Прижимаю голову к холодной стене, закрываю глаза и прислушиваюсь к музыке, льющейся в открытое окно.

— «Воскресение»… — говорю я. — Здорово…

Молодые парни, у которых ещё вся жизнь впереди старательно поют очень взрослую песню…

Я во что-то верил и чего-то ждал

В толчее бессмысленных дней

Только я устал, только я не стал

Не богаче, ни мудрей

Я менял любовь на любовь

Я искал добра от добра

Только вижу теперь —