Воинский эшелон

— В чем дело? — недовольно спросил майор. Лицо у него было круглое, усыпанное веснушками. «Наверное, злой, черт», —подумал я, рыжие в армии почему-то злеют. На лбу у майора лежали три глубокие морщины, оттого вопрос этот его — в чем дело? — получился совсем недовольным. |

— Я комсорг обкома комсомола по вашему эшелону. Дмитрий Серёгин.

Морщины у майора удивленно взлетели вверх. Я протянул ему командировку. Он не глядя бросил её на стол и тут же поднялся, вышел из-за конторки и пожал мне руку.

— Майор Никитин, Сергей Петрович. Рад, хотя и удивлен. Даже, признаюсь, озадачен. Не первый раз командую эшелонами, и первый раз назначен к нам комсорг, — и улыбнулся.

Улыбка разгладила его морщины, и тут же, будто спохватившись, он вернул их на место.

— Познакомьтесь с нашими товарищами, Замполит Иваницкий. Капитан Саблин. Старший лейтенант Зиновьев. Потом познакомитесь со старшинами…

Я поздоровался со всеми за руки и только сейчас облегченно вздохнул, окончательно приходя в себя после эпизода в бараке.

— Что, жарко, коллега? — улыбнулся Иваницкий.

Он спросил это мягко, с украинским акцентом, улыбаясь. Был он кругленький, розовый весь, пухленький. И рука у замполита тоже под стать ему — пухленькая и мягкая. Брови — стрелой, черные и тонкие, будто выщипанные. Неприятный какойто.

— Да, пожалуй, — улыбнулся я.

— Ну, а какие же у вас планы? — спросил Никитин. — Чем думаете заняться?

— К вечеру привезут из обкома библиотечку, бланки боевых листков, бумагу, карандаши, аккордеон. Думаю, когда двинемся, обсудим все подробнее…

— Ну-у,—удивился капитан Саблин. — Значит, с музыкой поедем?

— Ага, — я повернулся к нему.

— А я чуть-чуть играю. «Това-арищ, мы едем далеко…» —протянул он приятным баритончиком.

Все рассмеялись. Настроение у них было бодрое, приподнятое, как перед большим делом. А я вдруг снова вспомнил эпизод в бараке, и ладони похолодели от злости и досады. Надо ответить как-то на это. Я обязан…

— А пока, товарищ майор, — решившись, сказал я, — хочу показать ребятам несколько приемов самбо…

— О-о! — сказал Иваницкий, — посмотрим!

— …Чтоб не скучали ребята. Но вас, товарищи, прошу не выходить. Потом объясню, в чем дело.

Я положил свой «сидор» возле майорской конторки.

— Ого! — сказал Никитин. — Я вижу, комсомол сразу берется засучив рукава.

Я улыбнулся.

— Добро, —сказал Никитин.—Товарищ Зиновьев, скажите там капитану из военкомата, пусть зайдет сюда…

Я вышел в коридор гудящий и курящий. На меня сразу уставились одинаковые парни. Я медленно пошел мимо скамеек к парню с папироской на нижней губе. Папироски уже не было. Парень набычившись смотрел на того, что сидел напротив, и чуть улыбался наглой, нахальной улыбкой. Я приблизился, и он поднял ногу на моем пути. Второй тоже поднял ногу и поставил ее рядом. Мне предлагали перешагнуть через них, если я желаю пройти вперед.

За спиной хлопнула дверца, Саблин позвал капитана. Я остался один.

Нет, я остался не один. Тут сидело много хороших парней. Но они молчат. Они смотрят.

— Ну, — спрашиваю я у парней. — что вы хотите?

Они ухмыляются, не глядя на меня.

— Чтоб я перешагнул через ваши ноги?

Тот, у которого висела на губе папироска, посмотрел на меня. Глаза у него оказались зеленые, совсем зеленые, даже красивые поэтому. Нос у него был с горбинкой, широкий и крепкий нос драчУуна, уверенного в себе. К тому же рядом этот, второй. Тот тоже теперь глядит на меня. Вызывающе и нагло. Этот хлюпик просто подпевала. И в глазах его, где-то там, глубоко, рядом с наглостью чуть вздрагивает неуверенность. Но он не один тоже. Их двое.

— Ну? — спрашиваю я обоих. — Что же вы хотите?

— Выйти с тобой во двор,— говорит тот, первый. Я усмехаюсь.

— И всего-то? — спрашиваю я.

Зеленоглазый резко вскакивает, и я вижу, что он на голову выше меня. И шире в плечах. И кулачищи у него — будь здоров. Второй поднимается тоже. И этот, оказывается, выше меня. Только худой.

— Ну что ж! — говорю я, обращаясь к бараку. — Требуются секунданты. Кто готов?

Вскакивает сразу несколько парней, и я говорю тому, что стоит ближе ко мне:

— Как тебя зовут?

— Дима!

— Тезка, значит? Ну, пойдем, Дима, будешь моим секундантом.

Я оборачиваюсь к моим противникам и уступаю им дорогу рыцарским жестом: — Прошу!

Зеленоглазый вздрагивает одной щекой. Он взбешен. Все у него клокочет внутри, я знаю. Он видит, что я издеваюсь над ним. А у меня бешенство прошло. И злость тоже. Там, за фанерной дверкой. Теперь я спокоен. Как бог. Я знаю, на что я иду, я уверен в себе.

Вокруг слышится топанье сапог и ботинок, шлепанье и стук чемоданчиков. Встает весь барак. Я знаю, среди них — всякие. Одних пнули, как меня, но они не посмели связаться с этими. Другие — просто добрые души, и они вступятся, коли дело дойдет до драки, обязательно вступятся. Ведь я в их глазах такой же зеленый новобранец, как и они.

Как знать, конечно, что бы сказали члены бюро, утверждавшие меня комсоргом, за эту авантюру. В общем-то, конечно, не совсем педагогично. И уж, бесспорно, не этично. И, наверное, так нельзя. Но я не мог иначе, честное слово. Потому что я комсорг.

Сзади грохотали сапоги, слышалось прерывистое, взволнованное дыхание и редкие шутки.

— Слушай, — шепчет сзади мой тезка, — а может, не надо? Может, у них нож есть или шило?

Я оборачиваюсь к нему. Подмигиваю. Не бойся, мол.

— Ну, парень, —хлопает меня Димка, — в случае чего, не робей.

На улице добровольные помощники и болельщики показывают в сторону, надо отойти от барака, от окон, где сидит начальство. Двое становятся «на отас», вроде часовых. |