Воинский класс

Еще она вспышка, на этот раз в нескольких десятках метров — он услышал, как те упали на дорогу перед тем, как взорваться. Казаков пожалел, что рядом не было его бронированной командной машины. А еще понял, что снайпера прикрывали бросками этих петард. Он вытащил из разгрузки рацию:

— Это «Альфа», apasna, apasna, снайперы вдоль забора на восток от «синего». Весь личный состав в ружье, приготовиться к атаке! Повторяю, снайперы вдоль забора, у нас убитый. Ночное снаряжение. Всем постам, доложить на командный пункт!

— «Альфа», gdye vi? — Это был дежурный сержант. — Укройтесь! Группа идет к вам! Доложите позицию «синему».

Оглушительный взрыв заставил Казакова припасть к земле. Это было прямое попадание противотанковой ракетой по посту охраны у главных ворот. Он явно недооценивал этих головорезов из Армии освобождения Косово — они имели очень хорошее оружие, раз смогли обстрелять здание издалека.

— По «синему» попали! По «синему» попали! — Услышал Казаков по рации. Он вскинул свой автомат АКМ-74^[7] и направил его на облако дыма, медленно оседающее вокруг пункта пропуска. Какое-то вооруженные люди метались вокруг поврежденного сооружения, выделяясь среди поднятой взрывом бетонной крошки и грязи, но с расстояния в пятьдесят метров Казаков не мог сказать, были это его люди или боевики. Однако они двигались из-за ворот внутрь базы, так что он рассудил, что это были боевики АОК. Он выстрелил по паре силуэтов, бежавших рядом, и сразу же несколько раз перекатился влево, поднялся на ноги и побежал, пригнувшись. Вовремя — несколько секунд спустя в том место, откуда он стрелял, ударило несколько пуль.

Он ничего не мог сделать, мрачно осознал Казаков. Он ненавидел идею показывать врагу свою спину и бросать выживших, но атакующие брали верх, а он остался один. Лучше было уходить, чтобы найти помощь и контратаковать.

Казаков только направился в сторону штаба, когда увидел, что из-за угла появилась его командно-штабная машина. Пулеметчик стоял на турели, фары не горели, дабы не демаскировать ее приближение. В командной машине должны были находиться четверо солдат, радист, помощник, водитель и стрелок. Если все так и было, это было хорошее подспорье для контратаки, которое поможет им продержаться до подхода подкреплений.

Казаков был настолько занят обдумыванием своих действий, что не заметил, что командная машина направляется прямо к нему. К тому времени, как он понял, что что-то не так, было уже слишком поздно. Бронемашина врезалась в него на скорости более тридцати километров в час.

Толстый зимний бушлат и шлем спасли его, но Казаков почти потерял сознание от удара. Все, что он мог сделать — это слышать ликующие албанские голоса. Затем ему в лицо направили фонарик.

— Dobriy vyechyeer, полковник Казаков, — сказал один из албанцев на очень хорошем русском. — Хорошо, что мы нарвались прямо на вас. Мы вас искали, когда наши люди сообщили, что вы осматривали посты охраны.

— S kyem vi? — Пробормотал Казаков. — Из какого подразделения?

— Вы знаете, кто мы, полковник, — ответил некто. — Мы ваши заклятые враги. Мы поклялись сделать все, что в наших силах, чтобы заставит вас убраться с нашей родины. Вы захватчики, оккупанты и убийцы. Наказанием за убийство в Косово — смерть. Приговор приводиться в исполнение немедленно.

— Вы убили много российских солдат, — сказал Казаков. — Подкрепления уже в пути. Отпустите меня, или вас всех вырежут.

— Я бы предпочел, если бы вы просто умоляли сохранить вам жизнь, полковник, — сказал некто. — Но спасибо за ценное замечание. Мы должны уходить немедленно. Das svedanya, полковник Казаков. Spasiba va vychyeer.

— Idi v zhopu, pizda, — выругался Казаков.

Фонарик ударил прямо в глаза Казакову. Лицо боевика оказалось достаточно близко, чтобы он ощутил запах алкоголя, пороховой гари и крови на его форме.

— Вы хотели проверить посты, полковник хамло? Kharasho. Мы вас проводим.

Казакова привязали за ноги к заднему бамперу машины и потащили по улицам Призрена, испуская ликующие вопли. Он оставался в сознании несколько кварталов, пока не ударился головой об обломки разбитого грузовика, и сознание милостиво отключилось. Его последняя мысль была о его жене и троих сыновьях. Он не видел их несколько месяцев и знал, что они уже не увидят его. Он понимал, что его похоронят в закрытом гробу.

Затем тело полковника повесили за ноги перед воротами российской базы, раздели догола и начали поливать пулеметным огнем, пока оно совсем не потеряло человеческий облик. Боевики давно ушли, когда прибыли подкрепления ООН.

ОДИН

Летно-исследовательский центр в Жуковском, около Быково, Российская Федерация. Следующим вечером

Даже в свете мощных фонарей было почти невозможно увидеть большой транспортный самолет, выруливающий через метель на стоянку. Левые двигатели, на крыле, оказавшемся со стороны здания терминала, почетного караула и группы встречающих его людей, уже были заглушены. Как только самолет был остановлен сотрудником группы наземного обслуживания с ручными фонарями, два других также стихли. Вокруг вдруг стало ужасающе тихо. Единственные звуки издавали лишь хрустящие по снегу колеса длинной колонны катафалков. У хоста самолета с одного борта стояли семнадцать катафалков, с другого семнадцать лимузинов для членов семей, а также несколько правительственных машин. Из них показались два человека в окружении охранников и заняли свое место рядом с почетным караулом.

Грузовая аппарель под высоким хвостом транспортника открылась. Принимающие двинулись по ней вверх. Одновременно с этим первый катафалк покинул «строй» и направился к самолету. Оркестр начал исполнение похоронного марша. Через несколько мгновений принимающая группа вынесла первый гроб, накрытый российским флагом. Как только почетный караул и чиновники отдали честь и спустили флаги в знак уважения, вперед вышла женщина во всем черном, с черной вуалью на бобровой меховой шапке. Она протянула обе руки и мягко коснулась гроба, словно не желая тревожить погибшего, но желая встретить его.

Затем, внезапно ее горе переросло в гнев. Она громко закричала в ужасе. Ветер и ледяной снег хлестали ее по лицу. Она оттолкнула встречающих, схватила руками в перчатках российский флаг, сдернула его с гроба и швырнула на землю, а затем прислонилась правой щекой к серой гладкой поверхности гроба, громко рыдая. Молодой парень, одетый во все черное, взял ее за плечи и все же отвел от гроба, к ожидающему катафалку. Он пытался успокоить и поддержать ее, подводя к лимузину, где их ждали другие родственники, но она оттолкнула его. Машина двинулась, а парень остался. Командир группы почетного караула подобрал флаг с заносимой снегом аппарели, быстро сложил его и отдал одному из водителей лимузинов, словно не знал, что с ним делать.

Парень остался. Он молча стоял, глядя, как остальные шестнадцать гробов были перенесены из транспортного самолета и погружены на катафалки, не обращая внимания на снег, становившийся все сильнее и сильнее. Лимузины, эскорт и почетный караул разошлись. Никто из членов семей не говорил с чиновниками, они также не разговаривали с членами семей. Чиновники вернулись в свои лимузины, как только отъехал последний катафалк.

Молодой человек заметил, что он был не один. Рядом стоял высокий пожилой джентльменского вида мужчина в черной шапке из бобрового меха и пальто из нерпы, по щекам которого откровенно текли слезы. Они оба смотрели на рампу, заносимую снегом. Затем пожилой подошел к нему и вежливо кивнул:

— Spakoyniy nochyee, bratan, — сказал он. — K sazhalyeneeyoo. Kak deela?^[8]

— Бывало и лучше, — ответил молодой, не протянув руки.

— Сожалею о вашей утрате, — сказал пожилой. — Я доктор Петр Викториевич Фурсенко. Мой сын, Геннадий Петриевич^[9] погиб в Косово.

— Сожалею, — пробормотал молодой. В его глазах блеснула тень участия.

— Спасибо. Он был лейтенантом, офицером безопасности. Он прослужил всего восемь месяцев, а в Косово провел всего две недели. — Не дождавшись от молодого каких-либо комментариев, Фурсенко продолжил: — Я полагаю, командир этой части, полковник Казаков, был вашим отцом? — Молодой кивнул. Фурсенко сделал паузу, глядя на молодого и ожидая каких-либо слов, но тот ничего не сказал.