Воинский класс

— Так что же нам делать, Павел? — Спросил Журбенко. — Атаковать? Сопротивляться? Заключить союз с Германией? Что нам делать?

Журбенко видел, как у Казакова, разгоряченного, в том числе алкоголем, начали носиться мысли в голове. Он даже улыбнулся озорной, несколько злой улыбкой, но затем только покачал головой:

— Нет… Нет, генерал. Я не военный. Я понятия не имею, что следует делать. Я не могу говорить за правительство и президента.

— Вы говорите лично со мной, Павел, — подтолкнул его Журбенко. — Рядом нет никого, кто бы мог это слушать. И в том, что вы говорите, нет измены — на самом деле, это более чем патриотично. Вы можете не быть военным, но ваши успехи в международных финансах и торговли блестящи, и говорят о вашем уме, не говоря уже о том, что вы сын национального героя. Конечно, это означает, что вы можете выразить обоснованное мнение. Итак, что бы вы сделали, Павел Григорьевич? Бомбили бы Косово? Албанию? Вторглись бы на Балканы?

— Я не политик, генерал, — ответил Казаков. — Я просто деловой человек. И, как деловой человек, я считаю так: лидер, будь он военным командиром, президентом или главой компании, должен брать на себя ответственность и быть лидером, а не последователем. Наше правительство, наше военное командование, должны вести, а не быть ведомыми. Никогда нельзя позволять диктовать себе условия. Ни Западу, ни боевикам, никому.

— С этим невозможно спорить, Павел, — сказал Журбенко. — Но что именно вы прикажете делать? Мстить за смерть вашего отца? Порвать на тряпки Косово, возможно Албанию, чтобы отыскать убийц? Или вас не волнует, кто именно это сделал? Просто отомстить любым подвернувшимся под руку мусульманам?

— Черт вас побери, генерал, зачем вы меня выводите? — Спросил Казаков. — Вам это что, нравиться?

— Я пытаюсь донести до вас, мой юный Григорьевич, что легко кричать и гневно тыкать пальцами. Трудно находить ответы и решения, — сказал Журбенко. — Как вы думаете, для секретаря Ейска и министра Лианова было легко оставаться в машинах вместо того, чтобы выйти и выразить свою скорбь членам семей? Эти люди, весь Кремль, все командование, страдают столь же сильно, сколь и вы, и матери погибших. Кроме той скорби, что испытываете вы от этого, мы ощущаем многолетнюю скорбь от того, что наш великий народ скатывается в беспорядок, будучи неспособными что-либо сделать.

— А что предлагаете вы, генерал? — Спросил Казаков. — Начать ядерную войну? Возродить коммунистическую империю? Столкнуться с Западом в новой Холодной войне? Нет. Мир слишком изменился. Россия изменилась.

— Изменилась. Как?

— Мы позволили нашим друзьям, нашим сателлитам, нашим бывшим протекторатам оторваться от нас. Мы построили им маленькие национальные государства. Мы не отпускали их. Но теперь они отвернулись от нас и повернулись лицом к Западу. — Казаков помолчал мгновение, потягивая виски, а затем сказал. — Они объявили о собственной независимости — давайте заставим их снова присоединиться к Содружеству.

— И как же это сделать, Павел Григорьевич? — Спросил Журбенко. — Заставить их? Как именно?

— Кнутом и пряником. Plonzo o plata — золото или свинец.

— Поясните?

— Нефть, — сказал Казаков. — Посмотрите на все, что мы построили за все эти годы, на все, что построили Советский Союз, чтобы закрепиться в торговле с Западом. Мы просто утратили все это. Терминалы и нефтеперерабатывающие заводы на Украине, в Молдове, Болгарии, Грузии. Мы дали миллиарды Югославии, чтобы помочь построить терминалы, нефтеперерабатывающие заводы и нефтепроводы в Македонии, Черногории, Косово и Сербии. Все это они промотали или сдали западным кровососам.

— К чему вы это говорите, Павел?

— Генерал, я поддерживаю наше участие, участие моего отца в Косово, потому что полагаю, что Россия заинтересована в Балканах. А именно затем, чтобы помочь начать переправлять российскую нефть на Запад.

— Какую нефть?

— Из прикаспия, — ответил Казаков.

— И сколько ее там?

— За десять лет, при соответствующей инфраструктуре на местах и при твердом политическом и военном контроле — пять миллионов баррелей, — с гордостью сказал Казаков. — Два с половиной миллиарда рублей. Сто пятьдесят миллионов долларов. — Журбенко, похоже, это не очень впечатлило. Он со скучающим видом сделал еще один глоток виски, пока Казаков не добавил: — В сутки, генерал. Сто пятьдесят миллионов в сутки, каждый день в течение следующих пятидесяти лет. И ни рубля пошлин, налогов, сборов и тарифов. Все эти деньги наши.

Журбенко едва не поперхнулся «Джимом Бимом». Он посмотрел на Казакова в полном шоке. Капли виски стекали по его подбородку.

— Кка… Как такое возможно? — Выдохнул он. — Я понятия не имел, что у нас могли быть такие запасы нефти. Даже не в Персидском заливе!

— Генерал, многие нефтяные месторождения в прикаспии еще даже не открыты — возможно, общие запасы в сто раз больше, чем мы открыли за последние двадцать лет, — сказал Казаков. — Они могут быть эквивалентны запасам нефти в Сибири или Южно-Китайском море. Проблема состоит в том, что не все они принадлежал России. Россия владеет лишь пятой частью разведанных запасов. Остальное принадлежит Азербайджану, Казахстану, Туркменистану и Ирану. Но русские рабочие на русские деньги создали большую часть нефтяной промышленности в этих странах, генерал. Теперь мы платим бешеные деньги за ограниченную аренду месторождений в этих же странах — пока они используют наше оборудование и наши знания для перекачки открытой Россией нефти. Мы должны платить миллионы сборами и взятками, а также пошлины за каждый баррель нефти, добываемой в этих странах. Мы платим огромные зарплаты неквалифицированным иностранным рабочим, пока ниши образованные нефтяники здесь, дома, голодают. Так происходит потому, что Россия не имеет смелости взять то, что ей принадлежит по праву — бывшие советские республики.

— Сто пятьдесят миллионов долларов… в сутки, — только и смог выдавить из себя Журбенко.

— И это не считая того, что мы будем добывать нефть, перерабатывать ее, а затем поставлять на жадный запад, занимая свое законное место величайшей нации на земле, — сказал Казаков, осушая бокал. — А вместо этого, мы встречаем наших героев в задрапированных флагами гробах, погибших из-за безволия правительства. Неудивительно, что моя мать не захотела видеть этот флаг на гробе своего мужа. Это позор. Скажите это президенту, когда уведите его.

Несколько следующих минут прошли в молчании. Журбенко лишь обменялся несколькими словами шепотом со своей помощницей, а Казаков выпил еще пару рюмок виски, пока бутылка не опустела. Лимузин, тем временем, подъехал к многоквартирному дому всего в десяти кварталах от Кремля, перед которым было припарковано множество машин охраны без маркировки. Сквозь стеклянные входные двери в пустом холле виднелись охранник и консьерж.

Журбенко легко проскользнул вокруг Казакова и вышел из машины.

— Мой водитель отвезет вас, куда скажете, Павел, — сказал командующий сухопутными войсками Российской Федерации^[18]. Он протянул руку, Казаков поджал ее. — Еще раз, примите мой глубочайшие соболезнования. Я навещу вашу мать утром, если она согласиться принять меня.

— Я прослежу за этим, генерал-полковник.

— Хорошо, — он положил левую руку на правое плечо Казакова, подтягивая того к себе, словно, чтобы сказать что-то по секрету.

— Имейте в виду, Павел. Ваши идеи крайне интересны. Я хотел бы услышать больше.

— Быть может, генерал.

Лимузин тронулся с места, но только через пару кварталов Павел понял, что помощница генерала все еще осталась в машине.

— Итак — сказал Казаков. — Как же вас зовут… полковник?

— Майор, — ответила она. — Майор Ивана Васильев^[19], заместитель начальника штаба генерала Журбенко. — Она пересела на бывшее место генерала, достав еще одну бутылку «Джима Бима» и бокалы. — Могу ли я предложить вам еще?

— Не надо. Но я полагаю, что в настоящее время вы официально не на службе.