Вокруг крючка
Шрифт:
В общем дед племяннику все по-свойски выложил. И личность форменно описал.
— Большая, — говорит Васюха, — тебе, дедушка, выходит благодарность. Вот что значит кровный родственник!.. Глаза, говоришь, разные? Конопатый? Востроносенький? Он, пожалуй, самый и есть! Сдается, не этого ли молодчика в области разыскивают. И, ежели тебе тайну открыть, давно по нему тюрьма плачет. Он всяческих бед натворил. Браконьер первеющий, что по рыбе, что по зверю. Два лося за ним числятся. И другие фактики есть — поважнее. Техникум один опутал, больницу кругом обобрал. А теперь, видишь ли, к детдому какому-то присосался… Хватает же еще дураков на белом свете!.. Ну, айда, дедушка!
Только подошли
И, надо сказать, пошла после этого случая торговля у деда очень бойко. Еще пароход какой-то дальний к пристани подошел, и разбежались пассажиры с него за продуктами по городу. А пассажир — человек стремительный, все куда-то мчится, торопится: а вдруг без него пароход отвалит. Для коммерческого же оборота лучше такого покупателя не придумаешь: торговаться у него времени в обрез, и продавца он, по той причине, не зажимает. Так без всяких осложнений дед мед и разбазарил.
«А теперь, — думает, — на свободе, без хлопот, я и щучиной своей займусь».
Только нацелился из-под прилавка ее вытащить, обратно идет Васюха, племянник.
— Придется, — говорит, — дедушка, антракт сделать. Давай заканчивай торговлю! Пойдем протокол оформим!
— Да что вы все, нечистый дух, словно сговорились — оформим да оформим! — забушевал дед. — Скажи, скорость какая занадобилась! То два года жулика ловили — поймать не могли, а теперь, эвона, пожар получился! Нет, брат Пучок, обожди! Я колхозные дела переделал, а сейчас и свои пора офор… Тьфу! Рыбину надо продать!..
А Пучок словно чужой сделался. И на племянника-то совсем не похож. — Никаких, — режет, — не может быть «обожди»! Давай слезай с прилавка, и в срочном порядке!
— Да как же, Василий Семенович! — благует дед. — Это за то, что я на такую отчаянность решился, ты же мне и жилы на ногах подрезать собираешься? Думаешь, не знаю, как ты округ этого протокола теперь водить начнешь? Это же волынка верных часа на три. Никак не менее! До завтрего, что ли, мне здесь оставаться? На койке, в Доме крестьянина, со щучиной ночевать, может, прикажешь? У меня в колхозе делов не переделано! Деньги с собой общественные. Председателю завтра тарантас кончать надобно.
— Ничего, — отвечает Васюха, — не можем тебе утешительного сообщить. Конечно, постараемся по пустякам не задерживать. Навстречу пойдем твоей старческой сознательности. А сейчас извини. Дело, как говорится, казенное… И давайте, гражданин, не задерживайте!..
Ну, ничего не скажешь! Обошелся все-таки племянник с дедом по-родственному. Сорок минут всего и держал. Даже слово дал, что больше таскать не будет. И вернулся дед на свое место.
Только глаза протер, видит — напротив его Медведицкий рыбхоз торговать устраивается. Прямо с Волги подчалили. Корзины таскают с рыбой. Парная рыба — и лещ и судак. И щук сколько хочешь. Нормальных щук. И получается, как бы сказать, конкуренция.
Делать нечего — вытащил дед свою щучину, а около нее опять одни болтуны грудятся. Напротив рыбу берут, а у деда только ахают — либо зубы скалят. И, что всего противнее, продолжаются вопросы разные. А один, в очках, прыщавый такой, волосы длинные, вытащил из кармана рулетку и спрашивает:
— Разрешите, гражданин, смерить, сколько в ей будет сантиметров?
Хотел дед с ним сцепиться, но сдержался:
— Кого сам поймаешь, того и обмеряй! — только и сказал.
А тут вскоре и базару конец. Свистят. Звонки дают.
Так и не продал щуку дед. И, между нами говоря, на обратном пути ужасно лаялся. Всем попало: и личности, и племяннику, и рыбхозу и колхозу. И даже начальству всякому.
А
дома, представьте, все обошлось. Прямо чудесно обошлось! Разрезала бабка ту щуку, почистила, напластовала в кадочку, крупной солью засыпала и тяжкий гнет положила. И получилась отменная штуковина. Хоть в пироги, хоть в похлебку.И теперь, когда все уже утряслось и срок тому прошел порядочный, вспоминает дед Стулов случай этот с большой симпатией. И даже гордости на себя напускает:
— Мы, — говорит, с начальником городской милиции очень активно участвовали в задержании одного крупного шаромыжника. И хотя погорел я в тот раз на базаре со щучиной, зато государству оказал помощь немалую… Так что уж особенно убиваться не приходится. Тем более, что щук в нашей речке, слава богу, хватает. Никуда не девалися. Надо будет — я еще здоровее поймаю.
И тут же рассказывать примется в очень точных подробностях.
Гири
Раньше не было у нас в Акатове привычки окуней на блесну из проруби дергать. Моду эту в последние годы городские рыбаки завезли. И теперь, как глянешь зимой на речку, — дивно даже. Народу на льду — точно грачей на пашне. И ребята с удочками сидят, и мужики, и бабы. Старухи некоторые — и те печку теплую на лунку променяли. Всех заразила охота!..
А занятное все-таки дело — рыбалка зимняя! Стоит поинтересоваться. Вот сидит, к примеру, на ведре мужчина — усы инеем запушены, нахохлился, удочку в прорубку опустил, голову свесил. Думается со стороны — задремал. И вдруг как соскочит с ведра. Будто его током ударило электрическим. И давай руками махать. То одной, то другой. Это означает, что рыбину зацепил и тащит ее с большой глубины. По-нашему это называют «шьет рыбак». И верно, издали в точности смахивает на портного, когда у него нитка длинная. А как только начал шить — все прочие с места снимаются и хотя бы издалека, но к этому человеку бегут. И начинают рядом с ним лунки рубить. Потому что здесь расчет про стой: вытащил человек рыбину — значит, и вторая где-нибудь поблизости подо льдом рот разевает. Только, конечно, не всякий доволен, когда вокруг него рубить начнут. Другой очень расстраивается и даже кричит: уходите дескать, люди милые! Речка, что ли, вам, шакалам, мала? И так далее… Но это обычно помогает плохо. Тем более рыба — продукт общественный, и каждому желательно побольше ее выловить…
Дед Стулов второй год как в это занятие включился. И, надо сказать, неплохие обнаружил показатели. Везло очень деду. И не только своих облавливал, деревенских, а и приезжих случалось…
Сидит, бывало, иной рыбачок, машет удочкой, а все без толку. Десятка два лунок вокруг надолбит, а нет рыбы. Он и так и этак! Разве что одного окунишку зацепит из тех, что «хвост да глаза» прозывают. А тут к нему как раз дед Стулов топает. Станет рядышком, поздоровается, оглядится вокруг.
— Разреши, — скажет, — хозяин, поблизости привал сделать. И в какую тебе не жалко луночку позволь блесну макнуть! На стариково счастье! Вона сколько у тебя дырок понасобачено… Уважь пожилого человека!
Ну как откажешь? Тем более свои, деревенские, — те уже знают. Лучше с дедом и не связывайся! Попробуй откажи! Он так заблагует, так начнет тебя срамить, что хотя и сам слезай с лунки и уходи подальше. А приезжему тоже стыдно старика обидеть. «Садись, — скажет, — не жалко. Все равно не берет!»
Деду же только этого и надо. Сядет и давай окуней таскать. Да все толстых, икряных! Вот везет человеку! Откуда и рыба появилась? Словно кто там внизу ее на дедов крючок подвешивать взялся!