Вокруг себя был никто

Вечером, перед отлетом она пришла ко мне домой.

– Летишь? – спросила она, согревая руки о чашку с чаем.

– Лечу, – ответила я.

– И правильно. Пришло время.

Вилия надавала мне кучу полезных советов, в том числе про обратный билет и тридцать рублей за подкладкой, подробно объяснила, как добираться, записала номера автобусов и даже их расписание.

Не знаю почему, но Вилии я верила куда больше, чем Игорю и Видмантасу. Наша последняя встреча вышла особенно задушевной, на прощание Вилия обняла меня, словно сестра, и шепнула на ухо.

– Ничего не бойся, у Мирзабая не беременеют и не заражаются. Проверено. Ничего не бойся.

И через секунду добавила:

– Смотри на это, как на спорт, упражнение. Соглашайся на все и ничего не бойся.

Что такое «это» она не уточнила, но было понятно и без объяснений. Я долго настраивала себя, готовила к такому восприятию и вот теперь, когда «это» произошло, произошло и другое; завеса стыдливости отползла в сторону, и мною овладело любопытство, неутолимая, непрерывная жажда познания.

Апа испекла лепешки, сварила в глиняном горшке мясной суп, заправляя его сушеными травками, поставила его на деревянный поднос и слегка подтолкнула меня, мол, неси, подавай.

Я осторожно внесла поднос с пышущим жаром горшком и деревянной, почерневшей от времени поварешкой, и поставила перед Мирзой. Апа на другом подносе принесла лепешки и глубокие пиалы. Мирза зачерпнул суп, наполнил пиалу и передал мне. Оторвал от лепешки большой кусок и тоже передал мне.

– Кушай, Таня.

Судя по лицу Абая и Толика, мне оказывали большую честь, я тихонько поблагодарила и принялась за суп. Он больше походил на жидкую кашу, крупные ломти мяса облепляла перловка, перемешанная с кусками лука и морковки. Варево было необыкновенно, невиданно вкусным, а лепешка, с запахом дыма, превращала незамысловатую трапезу в подлинное блаженство.

Мирзабай раздал пиалы и хлеб, ели молча, как только чья-либо пиала оказывалась пустой, Мирза показывал на нее пальцем и наливал добавку. От горячего супа по телу расползлась приятная истома, щеки разогрелись, я бы с удовольствием забилась в уголок и подремала несколько часов.

Апа унесла пустую посуду, Абай по знаку Мирзы достал из-под одеяла бутылку водки. Толик выскочил за дверь, вернулся с чистыми пиалками и тарелкой винограда. Мирза разлил водку по пиалам и снова протянул мне первой.

– Пей, Таня.

Я выпила, огненный поток прокатился по горлу, раздвинул гортань, охватил живот. Спустя минуту голова начала немного кружиться, я никогда в жизни не пила так много водки залпом.

Мирза заговорил, обращаясь ко мне, но по-туркменски, после нескольких фраз он надолго замолкал, оставляя Абаю время для перевода.

– Ты никто, а вокруг тебя – все. Если хочешь оставаться ничем, продолжай брести своей дорогой. Чтобы стать всем – войди в резонанс с миром. Для этого придется поработать, и поработать серьезно.

У тебя забита срединная чакра. Мозговой запор, ты слишком много читала. Эмоции не проходят ниже пояса, застревают посредине. Нужно пробивать.

Все религии ведут в одно место. Но дороги длинны, а люди торопливы. Наша тропинка самая короткая. Но и самая опасная.

Ты головастик без чувств. Через голову не попасть к Аллаху. Аллах хочет тебя целиком. Не волнуйся, я тебя вытяну. Все будет хорошо.

Мирза снова налил водки и снова протянул первую пиалу мне. Я выпила, пытаясь выполнять наставления Вирги о пережигании, но это мало помогло, и спустя несколько минут, я почувствовала себя совсем опьяневшей.

Абай смотрел на меня с чуть заметной улыбкой, от него исходили волны любви и сострадания, он жалел меня, одинокого, заблудившегося в джунглях мира человека, и хотел помочь. И Мирза, несмотря на внешнюю суровость, на самом деле желал мне добра, наверное, дон Хуан так же разговаривал с Кастанедой, выводя его из кустов сомнений на путь силы. Вдруг я почувствовала словно к спине, между лопатками, приложили горячий кирпич. Ощущение оказалось настолько явным, что я вздрогнула и обернулась, но за спиной, кроме покрытой веером трещинок стены, ничего не было.

Кирпич переместился под ложечку, потом снова на спину, Мирза глядел на меня прищурясь и слегка покачивая головой, я поняла, что надо мной работают, меня спасают, волна благодарности подступила к горлу, слезы полились из глаз. Что я могла подарить этим людям, чем ответить на любовь и теплоту? В тот момент мне стали понятны святые, умиравшие по слову пророка, они просто любили его, невыносимой, раздирающей сердце любовью, с радостью отдавая ему самое главное – самого себя.

– Курить пошли, – Мирза показал пальцем на пачку «Космоса».

– Толик, сигарета неси, Абай, огонь зажигай.

Абай и Толик вышли, Апа последовала за ними, Мирза указал мне на одеяло возле стенки и «это» повторилось с самого начала. Повторилось, но совсем по иному: с первого же прикосновения я почувствовала, как в меня вливается Космос. Через меч Мирзы струилась трепещущая субстанция добра, размывая, снося баррикады недоверия и сомнений. Каждым движением он приносил счастье, нет, делал меня счастливой, любимой, единственной, желанной. Я не проверяла энергетику и не пыталась войти в резонанс, а просто отдалась Мастеру, целиком, от гребенок до ног, закрыв глаза и радуясь близости с любимым человеком. Может быть, оттого все произошло гораздо быстрее и, к моему удивлению, закончилось волной восторга и обожания.

Наверное, я не совсем владела собой, и мой финальный крик вырвался за пределы сакли; когда мы вышли, Абай, улыбаясь своей милой и чуть ироничной улыбкой, заметил:

– Вот не думал, что прибалты такие темпераментные.

– Она из Одессы, – сказал Толик, и это были первые слова, которые я услышала от него в Каракалпакии.

– Пузырящаяся, словно молодое вино, – заметил Абай, освобождая мне место на бревне. Перед домом, в густых зарослях травы, лежало несколько стволов, лежали они тут давно, кора высохла и осыпалась, мы удобно расположились между торчащими сучками, и Абай раскупорил новую бутылку водки.

– Пей, Таня, – протянул Мирза пиалу.

–Я больше не могу, все, больше не могу.

– Пей, Таня, – рука Мирзы, держащая пиалу, не двинулась с места.– Потом виноград кушай.

Абай шутливо погрозил мне пальцем.

– Бунт на корабле? Знаешь, что за такое бывает?

– Меня вырвет! – я пустила в ход свой последний козырь. – Просто вырвет.

– Не вырвет, такой красивый девушк рвать не будет.

Я взяла пиалу, закрыла глаза и выпила залпом, стараясь не чувствовать вкус.