Вокруг света по меридиану
Шрифт:
Когда мы были на ходу, каких-либо противоречий или соперничества между мной и Чарли явно не возникало. Вероятно, потому, что вся наша энергия была направлена на то, чтобы добраться до места очередной лагерной стоянки. Только когда мы оказывались в каком-нибудь теплом местечке, располагающем к расслаблению, Чарли иногда казался мне неестественно спокойным или пребывал в мрачном настроении. Даже после семи лет, проведенных вместе, Чарли все же оставался для меня закрытой книгой. И мне следовало помнить о том, что он ведет собственные записи, фиксируя мои слова и поступки.
Две другие лодки вышли из Спенс-Бея раньше нас. Мы последовали за ними, как в конвое. Они тоже были не длинней пяти с половиной метров и имели подвесные моторы. Их экипаж составляли полицейский из Спенс-Бея
«Что случилось?»
«Надвигается шторм! — крикнул нам полицейский. — Очень сильный. Наш друг не пойдет дальше и советует вам остановиться здесь или вернуться в Спенс-Бей».
Однако небо было ясным, и с запада подувал легкий ветерок. Я ответил полицейскому, что мы, пожалуй, пойдем дальше и станем лагерем, если шторм действительно материализуется. Он пожал плечами, махнул нам рукой, и мы отчалили. Через три часа и в самом деле поднялся настоящий ветер. Штормовые облака понеслись по небу, и в западной части горизонта появилась рваная кромка льда, четко вырисовывавшаяся на фоне темного моря.
«Овца!» — заорал я Чарли, указывая на небольшое животное кремового цвета, бегущее вдоль берега. Когда мы подошли ближе, оказалось, что это белый медведь, патрулировавший свой участок побережья.
Целую сотню миль мы двигались на север, отмечая признаки появления льда: участки густого тумана и усиление ветра до шестидесяти узлов (30 м/сек). Берег, вдоль которого мы шли, был совсем ровным. Волны разбивались о него со все возрастающей яростью. Нам негде было укрыться. Следующий склад горючего находился на низкой песчаной косе где-то в районе бухты Пейсли. В случае удачи мы могли бы спрятаться от шторма в этой гавани и разбить лагерь до улучшения погоды.
После шестичасового купания в ледяной воде наши глаза горели так, словно их жгли огнем, а пальцы совсем занемели от холода. К тому времени, когда мы достигли устья бухты Пейсли, условия изменились к худшему. Казалось, что вся поверхность бухты колышется от шторма. Нагоняемые ветром буруны ударяли о все ее берега разом. Укрыться было негде. Однако идти дальше тоже было нельзя, так же, как и повернуть назад. Поставить лодку бортом к волне хотя бы на мгновение означало немедленно заполнить ее водой. Уголком глаза я взглянул на карту и заметил ручеек, который, петляя, впадал в бухту напротив ее устья. Если бы нам удалось преодолеть три с небольшим километра до этого потока, мы были бы спасены.
Волнение в этой бухте было помощнее, чем то, которое мы выдержали у Перри-Айленд. Волны здесь наступали сомкнутыми рядами и были намного выше. Не успевал нос лодки взметнуться на двухметровую высоту и перевалить волну, как тут же врезался в следующую. В лодке давно уже плескалась вода, и многие предметы плавали у наших ног. Гребни волн накрывали нос лодки и заливали корму. Видимость равнялась почти нулю, потому что стоило нам открыть глаза после очередного душа, как новые каскады воды обрушивались на наши головы. Вода, попавшая внутрь наших костюмов, была намного холоднее, чем раньше, когда мы плыли южнее. Каким-то чудом вельбот все же проделал это кажущееся бесконечным плавание. Никогда раньше три километра не были для нас такими долгими.
Небольшой разрыв в полосе прибоя, словно молотом ударявшего в пляж, указал нам устье ручья. Мы направили лодку туда, радуясь сразу же наступившему затишью и хорошей глубине, потому что больше всего мы боялись отмелей. Еще через три километра мы привязали лодку к груде плавника на берегу и выбрались сами, чтобы поставить вымокшую палатку. Ветер вырывал колышки, но мы, используя наши заполненные канистры как грузы, все же покончили с этим делом, сварили кофе, поели шоколада, сняли свои скользкие костюмы и завалились спать.
На следующий день ветра уже не было, и бухта стелилась гладко, как молоко. Не верилось, что она могла, в буквальном смысле этого слова, кипеть каких-то шесть часов назад. Вскоре мы отыскали бочки с горючим, которые были спрятаны на косе неподалеку, и
продолжили путь на север. Примерно с час мы наслаждались теплом бледного солнца, затем вокруг лодки сомкнулся густой желтый туман, и мы стали проталкиваться между обломками плавающего льда и береговой чертой, прежде чем решили переждать до тех пор, пока не станет хоть что-нибудь видно. Расположившись лагерем на крошечной галечной косе, мы наблюдали стаю белух (небольших китов); животные прошли над соседней отмелью, поблескивая своими телами, светлыми у взрослых, достигающих 5–6 метров в длину, и аспидно-синими у сосунков; животным пришлось ползти чуть ли не на брюхе по каменистому дну.За белухами не охотятся с коммерческой целью, однако эскимосы все же добывают их сетями — они идут в пищу: жир, мясо, даже кожа, которая, как утверждают эскимосы, похожа вкусом на яичный белок. Стаи белух наблюдаются в арктических реках за многие километры от берега океана, и этому есть резонное объяснение. Их злейшие враги — акулы и белые медведи.
Когда туман рассеялся, мы проложили путь вдоль отвесного берега с ярко выраженными горами и бухтами. Решать задачи по навигации стало восхитительно просто. Время от времени одинокие айсберги, севшие на мель до наступления последнего шторма, плыли мимо нас, они не представляли угрозы. К вечеру мы достигли высоких утесов острова Лаймстоун, изгаженного с головы до пят птичьим пометом. Впереди лежал пролив Барроу, а на его дальнем берегу — Резольют, единственное поселение на острове Корнуоллис, где находилась Джинни. Однако для того, чтобы пересечь пролив, предстояло пройти 65 километров, а паковый лед лежал у нас на пути от одного края горизонта до другого.
У нас осталось мало горючего, и наш последний склад на подходе к Резольют находился в 20 километрах, если идти в обход северного берега острова. Поэтому мы поплыли, прижимаясь почти вплотную к утесам, соблюдая осторожность, потому что в море плавали многочисленные обломки льдин — от крошечных шариков до размера человеческого тела. Мы шли по сужающемуся коридору между утесами и плавающим льдом. Дул свежий северный бриз. Это беспокоило меня, потому что лед мог начать дрейфовать на юг и сомкнуться за нами. Вскоре мы уже с трудом проталкивались среди льдов, площадь свободной поверхности воды быстро уменьшалась. За полтора десятка километров до склада я решил повернуть назад, чтобы дождаться смены направления ветра. Мы могли бы добраться до места, но по карте было видно, что там негде укрыться от наступающего льда.
Километрах в тридцати в стороне от нашего обратного маршрута была глубокая бухточка Астон-Бей. На карте она выглядела так, будто была готова предоставить нам убежище, если только не задует надолго западный ветер — в таком случае лед в проливе Пил запер бы нас в бухточке. Чарли был не слишком счастлив от того, что мы повернули назад, но я узнал давным-давно, что нельзя сделать так, чтобы были довольны все. Я был всегда готов брать на себя риск, но, как правило, меня проклинали, если оставался хотя бы один альтернативный выход из положения.
Мать неустанно повторяла мне, что мой отец уважал своего босса — фельдмаршала Монтгомери. Тот никогда не продвигался вперед, если мог избежать этого, до тех пор пока не получал в свои руки козырной карты — тогда, когда он понимал, что ни природа, ни Роммель уже не предоставят ему второго такого случая. В подобных ситуациях я обычно избегал спрашивать мнение других. Почему? По-видимому, Чарли правильно отметил это. Он сказал однажды:
Думаю, что очень трудно обсуждать с Рэном вопросы размещения и перемещения войск по той причине, которая мне понятна и по поводу которой я заявляю следующее: «Как насчет того, чтобы сделать это по-другому?» Однако этот вопрос может помешать ему разобраться в его же собственных соображениях. Совершенно очевидно, что всегда существует как минимум еще один способ продолжения, поэтому, когда он снисходит до того, чтобы сообщить мне свою точку зрения, я, подумав, говорю: «А почему ты не сделаешь вот так?» Однако в этот миг его мысли уже заняты другим, и он практически не слушает. Он держит все в себе, и мне кажется, что он потихоньку занимается самоедством.