Вокзал Виктория

«Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел… – вспомнила Полина детскую сказку. – И от лисы уйду тоже! Да я сама колобок и лиса в одном лице».

– Ты очень самонадеянна. – Маргарет напомнила о своем существовании. – Хотя все может быть, конечно. Не исключено, что тебе повезет подняться до самых вершин. Германия теперь стала страной великих возможностей. Или ты держишь в уме своего англичанина? – предположила она.

– Я держу в уме всех! – засмеялась Полина. – Мужчин не вредно сталкивать лбами, от этого у них проясняется сознание. И потом, это просто забавно.

Конечно, она не допускала полной откровенности с такой недалекой особой, как Маргарет, но сейчас сказала чистую правду: Роберт Дерби тоже мог оказаться кстати, и гораздо более, чем Вальтер Кох. Она встречалась с Робертом, имея это в виду, но точно так же, как с Кохом, не доводила отношения до ненужной близости. Правда, в отличие от Коха, мистер Дерби и поползновений к близости не делал. Такая загадочная его сдержанность даже уязвляла Полину, но и подзадоривала тоже, поэтому она считала ее приемлемой.

– Пойдем, Марго, – сказала она, вставая из шезлонга. – Солнце не летнее, но обгореть все-таки можно.

– Ты не обгоришь, – завистливо заметила Маргарет. И поддела: – Солнце опасно только для натуральных блондинок.

Полина и не скрывала, что волосы у нее высветлены. Она вообще не сосредоточивалась на этом. Если для того, чтобы получать роли, необходимо быть блондинкой, она ею будет. И это даже не компромисс – о подобных мелочах актриса вообще размышлять не должна.

– А твой мистер Дерби сегодня… – начала Маргарет.

И испуганно замолчала. Потому что ожили разом все многочисленные репродукторы, развешанные по всему пространству студии – на съемочных павильонах, хозяйственных постройках и даже в кронах деревьев.

– О боже… – с ужасом произнесла Маргарет, когда репродукторы замолчали; всего лишь через несколько минут, сообщение было очень кратким. – Я так и знала, что эта дурацкая Польша нам дорого обойдется… То есть, – поспешно воскликнула она, – я знала, что наш фюрер не позволит Англии и Франции остаться в стороне!

Полина молчала. И не потому что придумывала, как бы поаккуратнее выразить свои мысли. Какое ей дело, что подумает о ней эта дура Маргарет!

Она была ошеломлена до оторопи. Она не предполагала, что это все-таки произойдет. Ну да, Гитлер только что вошел в Польшу, но мало ли куда он уже вошел! Что значит какая-то Польша? Когда он захватил Чехословакию, никто слова поперек не сказал, а чем Польша от нее отличается? И вот… Война! Как она могла это предвидеть?..

«Надо было предвидеть! – подумала Полина. – Надо было читать, что пишут их идиотские газеты, внимательнее слушать, что они орут по радио. Боже, какая же я дура! Вела себя как глупая домохозяйка – киндер, кюхен, кирхе… Нет, как восторженная юная дурочка, на которую навели киноаппарат! И что теперь делать? Возможно, меня вообще вышлют… Но куда? В Париж, прямо к Неволину в объятия, и хорошо еще, если к Неволину, а не какому-нибудь его Михаилу Ивановичу с блеклыми глазами убийцы!»

От злости на собственную глупую беспечность у нее даже голова закружилась.

– Теперь вышлют… – эхом к ее мыслям прошелестела Маргарет.

– Замолчи! – не в силах сдержать ярость, заорала Полина. – Кто тебе сказал?!

– Я… но мы же как раз говорили про твоего англичанина… Я думаю, его теперь вышлют… – пролепетала она.

Полина немного пришла в себя. Маргарет не обязательно знать, что она в отчаянии. И, кстати, с Робертом надо встретиться немедленно. Вышлют его или нет, а информацию о происходящем у него можно получить самую достоверную.

Глава 5

– Как переменился Берлин…

Полина смотрела в окно автомобиля. Огромные имперские орлы, нарисованные, высеченные в камне, отлитые в бронзе, попадались через каждые сто метров. Не успевал исчезнуть один, как его тут же сменял другой. Только они и были освещены, да и то не все, вообще же улицы тонули в ноябрьской ночной тьме, будто это были не улицы столицы, а деревенские проселки.

– Не обманывайте себя, Полина.

Конечно, Роберт понял, к чему относятся ее слова. Пожалуй, он теперь единственный человек, которому она может ничего не объяснять.

– Можно подумать, все это произошло три дня назад. Они давно уже превратили Берлин в уродливую казарму, – сказал он. – Или вам нравилось то убожество, которое возвели для новой рейхсканцелярии?

Новое здание рейхсканцелярии, торжественно открытое год назад, напомнило Полине кинотеатр «Гран-Рекс» на Больших Бульварах. Так же огромно, помпезно, ярко, та же пошлая театральщина в духе Людовика Четырнадцатого. Впрочем, что это она? Парижский «Гран-Рекс» по сравнению со зданием рейхсканцелярии – образец изысканного вкуса. По крайней мере, там нет всех этих псевдоантичных колонн, портиков и неизменного гигантского каменного орла со свастикой, укрепленного над гигантскими же бронзовыми дверями.

– Здание рейхсканцелярии мне никогда не нравилось, – вздохнула она. – Но прежде я его как-то не замечала…

– Не обманывайте себя, – повторил Роберт. – Вы все прекрасно замечали.

«Он прав, – подумала Полина. – И поделом мне. Поделом!»

Чего она не замечала прежде? Повсеместных, громогласных, заглушающих всякий голос разума воплей о великом рейхе? Или табличек на дверях ресторанов «Евреям вход воспрещен»? Когда она однажды спросила баронессу фон Дитрих, меценатку и самую респектабельную из своих берлинских знакомых, как это возможно, чтобы в современной европейской столице были подобные таблички, та лишь снисходительно улыбнулась и сказала:

– Ах, милая, но это ведь всего лишь причуда фюрера. Великий человек имеет право на причуды. И это вполне безобидно, уверяю вас. Вы просто не знаете, вы же иностранка, но мы-то здесь видели, что в какой-то момент евреи стали играть в жизни Германии несоразмерно большую роль. Теперь им надо уйти в тень, отсидеться, в других странах или просто дома. А потом их количество установится в разумных пропорциях, и эти таблички – странноватые, я с вами согласна – исчезнут.

И она, Полина Самарина, выслушав этот подлый бред, не то что не вылетела из дома баронессы, громко хлопнув дверью, но и продолжала бывать у нее в гостях и числилась в ее приятельницах! Что сказал бы папа, узнай он о таком ее позоре?

– Что мне делать, Роберт? – вырвалось у Полины.

– Сейчас? – спросил он.

– И сейчас, и… Вообще – что мне делать? Я не могу вернуться во Францию. Это долго объяснять, но действительно не могу, поверьте.

– А в Россию?

– Тем более, – забыв, что обычно она говорила, что вообще никогда не бывала в России, ответила Полина. – А оставаться здесь… Это плохо кончится. Когда-нибудь – для них для всех, а для меня – уже в ближайшем будущем.

– А вы выходите за меня замуж.