Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Волчий блокнот
Шрифт:
5

Это случилось в Страстную пятницу, несколько лет назад… После многодневного Поста в наиболее его суровой монастырской практике я ощутил среди верующих — послушников, паломников и церковных бабок — растущее с каждым днем напряжение, объяснявшееся, вероятно, голоданием и многочасовыми обрядами — в облаках ладана, коллективном экстазе, мистических полугаллюцинациях. Об этом еще Розанов писал, утверждая, что несколько недель монашеского образа жизни и богатыря превратят в неврастеника. Под конец поста все оказались на грани этого «тонкого сна», в котором монахам являются святые, Богоматерь или же дьявол. И вот наступила Страстная пятница… Утренняя служба. Экстаз достиг предела, истерии! И вдруг ненависть выплеснулась — фанатическая, зловещая. К евреям, Его распявшим. Ярость, крики, рыдания.

Иудее, богоубийц собор, Иудее, богоубийц сонмище, — не смолкали вопли. — Даждь им, Господи, по делом их, яко не разумеша Твоего снисхождения…

…я не выдержал, покинул храм. Навсегда. Не знаю, что подействовало на меня больше: коллективное безумие, свидетелем которого я стал, или солидарность с Вероникой. Назавтра, в Страстную субботу, мы пошли в Филиппову Пустынь, загорать. День был чистый, словно колокольный звон, солнце пригревало, снег таял, капель. В воздухе пахло молодыми еловыми ветками, смолой и весной. Стояла такая тишина, что слышно было, как кровь в жилах шумит. После тех криков покой этот казался святым. После тех бесплодных битв эти лесные запахи — истинным кадилом. После той церкви этот мир — храмом.

6

Сидя на завалинке моих Соловков, спиной привалившись к Полярному кругу, я вспоминаю слова де Местра: «Я постепенно начинаю снисходительно смотреть на земной шар — всего лишь девять тысяч лье в диаметре. Фи, словно апельсин».

Канин Нос (1995)

2 августа 1553 года три английских фрегата миновали Нордкап — северную оконечность Европы — и взяли курс на восток. Это были «Эдуард Бонавентуре», «Бона Сперанца» и «Бона Конфиденциа». Судна принадлежали обществу лондонских купцов, заинтересованных в открытии северо-восточного морского пути в Китай. Экспедицию возглавляли Хью Уиллоуби и капитан Ричард Ченслер — первые моряки, оставившие свидетельства своего путешествия вдоль северных рубежей России: карты, отчеты, письма, дневники.

Еще раньше ходили там новгородцы, но об этом мы знаем только по рассказам третьих лиц: так, Нестор в «Повести временных лет» пишет (1096), что четырьмя годами ранее один новгородец, некий Гюрята Рогович, рассказывал ему о хождении своего «отрока» [6] в Печору. Запись Нестора, изобилующая фантастическими деталями, не слишком похожа на повествование о подлинном путешествии. Скорее она напоминает сказку или миф, передаваемый из уст в уста, все более далекий от реальности, обрастающий приключениями и причудливыми сюжетами. Далекий Север, согласно новгородским преданиям, — «…конец зримого мира, преддверие ада, на Дышащем море — червь неусыпающий, и да скрежет зубовный…». Так писал в XII веке владыке Федору архиепископ Василий.

6

То есть слуги. — Примеч. пер.

Лишь иностранцы, английские моряки XVI века, ходили туда сами — и сами, от первого лица, об этом писали: я там был. Дневники англичан не столь живописны, как слухи, чтение их нередко утомительно из-за топографических подробностей, описаниями берегов, направлений ветра, зато авторы головой ручаются за свои слова. Порой буквально, как Уиллоуби, которому не суждено было вернуться из путешествия. Нордкап они с Ченслером еще огибали вместе. Затем разразился шторм, корабли разметало в разные стороны, и мореходы потеряли друг друга из виду. До Англии удалось добраться лишь Ченслеру на «Эдуарде Бонавентуре». Остальные фрегаты полтора месяца бороздили Ледовитый океан, пока не оказались заперты льдами недалеко от Канина Носа, где Белое море впадает в океан.

«21 сентября, — записал Уиллоуби в вахтенном журнале, — мы вошли в гавань и бросили якоря на глубине 6 сажен. Гавань эта вдается в материк приблизительно на 2 мили, а в ширину имеет поллиги. В ней было много тюленей и других больших рыб, а на материке мы видели медведей, больших оленей и иных странных животных и птиц, как, например, диких лебедей, чаек, а также других, неизвестных нам и возбуждавших наше удивление. Пробыв в этой

гавани с неделю и видя, что время года позднее и что погода установилась плохая — с морозами, снегом и градом, как будто бы дело было в середине зимы, мы решили тут зимовать. Поэтому мы послали 3 человек на ю.-ю.-з. посмотреть, не найдут ли они людей; они проходили три дня, но людей не нашли; после этого мы послали еще 4 человек на запад, но и они вернулись, не найдя никаких людей. Тогда мы послали 3 человек в юго-восточном направлении, которые таким же порядком вернулись, не найдя ни людей, ни какого бы то ни было жилища».

Судя по этим записям, в январе команда Хью Уиллоуби еще была жива. Саамы обнаружили экспедицию спустя год, следующей зимой. Стоявшие на якоре корабли вмерзли в лед. Султанчики инея на вантах, мертвые люди, масса товара.

Тем временем Ченслер, не дождавшись спутников, продолжил путь один — в неведомые края. Да так далеко, что, по его собственным словам, достиг мест, где вовсе не было ночи: над морем — грозным и могучим — все время стояло солнце. Это позволило идти без остановок и за несколько дней, с Божьей помощью, добраться до большого залива, длиной сто миль, а то и больше. Там судно бросило якорь. Местные рыбаки, перепуганные размерами и непривычным видом фрегата, кинулись наутек. Когда Ченслер их догнал, они в отчаянии пали перед капитаном ниц и стали целовать ноги.

Это была Россия, или Московия…

Далее в докладе капитана Ченслера можно прочитать о его сухопутном путешествии в Москву по приглашению царя Грозного — о ценах, товарах, обычаях. Капитан обращает внимание на подозрительность русских, особенно к чужеземцам; удивляется отношениям собственности — у русского нет ничего своего, все, чем он как будто бы владеет, принадлежит царю; наконец, ужасается русскому пьянству, глубокой суеверности и взяточничеству.

— Я слышал, как один русский говорил, что гораздо веселее жить в тюрьме, чем на свободе, если бы только там не было сильного битья…

Грозный принял Ченслера по-царски. Он готовился тогда к войне с крестоносцами, так что был заинтересован в поддержке англичан. Капитан подробнейшим образом описывает прием в Кремле: этикет застолья, пышные наряды гостей, яства, особенно лебединое мясо, любимый деликатес Ивана Васильевича.

— Внесли блюдо лебедей, разрезанных на куски, — каждый лебедь на отдельном блюде…

А когда Ченслер вернулся в Англию, соотечественники ему не поверили — ни ученые, ни обыватели. Усомнились в правдивости рассказа капитана, ссылаясь на доступную им информацию о Севере и всевозможные слухи. Тем и другим Ченслер ответил в предисловии к своей книге: «Вы знаете эти края с чужих слов, я — по собственному опыту, вы — из книг, я — по своим наблюдениям, вы повторяете расхожие мнения, а я там был».

I

Купцы и другие лица, искусные в писании, должны ежедневно составлять записи, описывать и запечатлевать в памяти плавание каждого дня и ночи с отметками и наблюдениями над землями, приливами и отливами, стихиями, высотой солнца и движением луны и звезд.

Из Инструкции экспедиции Хью Уиллоуби и Ричарда Ченслера, 1553
Соловки

Выходим в субботу, вечером, после бани. Солнце стоит высоко, хотя и сбоку, словно прожектор над сценой. Его лучи скользят по поверхности моря — то полосой блеснут, то брызнут мириадами искр. У Белого моря в белые ночи — белые глаза. Как на грани безумия…

Мы идем на самый Крайний Север: за Полярный круг. Идем, потому что по морю ходят, а плавает только г… в бочке, как утверждает Вася. Наша цель — Канин Нос.

Каниным Носом заканчивается на севере Белое море. Дальше — Ледовитый океан. На карте их разделяет гипотетическая прямая, соединяющая два мыса — Канин Нос и Святой Нос. На самом же деле никакой границы нет, ведь в море ничего не нарисуешь и не напишешь. По морю можно только ходить, прочерчивая швертом мгновенно исчезающий след. Да, собственно, не кончается Белое море в Ледовитом океане, а начинается.

Поделиться с друзьями: