Волчий пастырь. Том 3

Последним Гудмунд разбудил Кетиля. Причем сделал он это довольно неожиданным способом – если меня, других матросов-нордлингов и бойцов-варгов рыжебородый будил аккуратно, потрясывая за плечо, то Кетиль получил сразу два удара сапогом по ногам. А сапог там такой, что в него я двумя ногами влезу, наверное.

Подобное отношение Кетиля возмутило, и, едва продрав глаза, он вскинулся и принялся выяснять отношение с вахтенным. Думаю, в ином случае могла бы даже начаться драка, но Кетиль был намного ниже – и кричал он на Гудмунда, задрав бороду и глядя снизу вверх.

– Это правда, Имперор? – повернулся вдруг ко мне Гудмунд, обращаясь на варгрийском языке, говоря при этом с жутким акцентом.

– Что? – не понял я вообще ни вопроса, ни способа ко мне обращения.

– Имперор, Кетиль говорит, что когда ты займешь трон, он станет твоим придворным сказителем и поэтому, – пояснил свой вопрос удивленно выглядящий после слов Кетиля Гудмунд.

– Чего… – большого усилия мне стоило не добавить усиливающего вопрос междометия.

– Твой будущий придворный поэт и сказитель, Имперор. Так говорит Кетиль, – пожал плечами рыжебородый.

«Опять брешешь, собака?!» – судя по интонации, спросил он Кетиля, увидев мою недоуменную реакцию. Тот в ответ разразился длинной возмущенной тирадой, вновь задрав бороду и брызгая слюной.

– Почему ты называешь меня императором?

– Прости, – склонил голову Гудмунд. – Правильно называть тебя «гроссо-имперор»?

«Да что ты такое несешь?» – едва было не повысил я голос, но сдержался. Рыжебородый нордлинг-вахтенный между тем громко пожелал Кетилю всего хорошего, даже сделал вид, что демонстративно и презрительно плюнул на него, после чего вышел из кают-компании.

– Кота моего если еще раз вздумаешь валерьянкой поить, руки тебе вырву и в жопу твою засуну, – напоследок на всеобщем языке пообещал Кетилю вернувшийся в дверной проем Гудмунд, после чего действительно ушел.

– Они все уже давно называют тебя императором, мой лорд, – видя мое удивление, негромко произнес Юрай – боец-варг, вместе с которым я оказался в вахтенной команде после того как Никласа «повысили» до дежурного в рубке.

– Почему они меня так называют? – довольно сдержанно поинтересовался я, думая при этом кого и как наказывать за утечку информации. Почему-то перед глазами стояло лицо Кавендиша, язык которого оказался слишком длинным. Но как оказалось, я ошибался и зря на него грешил, потому что Юрай пояснил:

– Лорд Кавендиш безоговорочно признает тебя за лидера, при этом он претендует на титул Единого Короля Северного круга. А Единый король нордлингов всегда признает власть только одного человека – Императора Септиколии. Тиран Фридрих же для лорда Кавендиша, как все знают, теперь не властитель. Поэтому все без исключения нордлинги и сделали вывод, что именно ты – будущий Император. Для них это не тайна, они это даже в пивной обсуждали перед отправлением из Нордхейма.

Мне ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть. Да, похоже, Кавендиш был как никогда прав, когда сказал, что наше положение похоже на нахождение в центре сходящей с горы лавины. Такой подставы от простых мышлением нордлингов, которые массово раскрыли то, что не каждая разведка бы обнаружила оперативно, я совсем не ожидал.

После того как нас разбудил Гудмунд, впервые за долгие дни находящиеся на отдыхе команды не отправлялись на вахту по обколке льда. Наконец-то показалась земля, причем показалась уже давно, пока мы спали. И это событие, которое я с таким нетерпением ждал все восемь дней болтанки, оказалось не столь приятным и волнующим из-за новой информации о моем статусе «имперора» среди нордлингов.

И еще, довольно неожиданно, ко мне прямо сейчас вернулась морская болезнь. Наверное, оттого, что качка перестала быть плавной: если до этого момента траулер равномерно переваливался с носа на корму (позавчера вечером мы сменили курс, и ушла мерзкая боковая качка), то именно сейчас корабль болтало как щепку в бурном потоке. Как очень большую щепку.

Выйдя на палубу, я увидел, что траулер проходит мимо черных насупленных скал, видимых сквозь мутную пелену утреннего тумана. И оглядываясь по сторонам, я понял серьезность положения – траулер заходил в бухту по довольно узкому проливу, в котором волны катились вразнобой, иногда и навстречу друг другу. Качка все сильнее принимала рваный ритм, корпус то и дело утробно гудел вибрацией, когда винты раз за разом показывались из воды.

Если сейчас не дай боги что-то случится с двигателем, или капитан не справится с управлением, или судно просто не выдержит напора волн – нас выкинет на скалы. Поэтому нас Малыш Гудмунд и разбудил, чтобы в случае чего мы были готовы к неприятностям.

Секунды одна за другой складывались в минуты, которые тянулись целую вечность – наш траулер, сражаясь с волнами, буквально метрами выгрызал расстояние, проходя узкое бутылочное горло между двух вытянувшихся в море скальных утесов. На одном из них, на широкой каменистой гряде справа от нас, возвышалась массивная башня маяка, на вершине которого ярко блистал сигнальный огонь. Я было обрадовался, что наконец вижу свет жизни, но один из нордлингов заметил мой взгляд и пояснил, что маяк автоматический. Да, там по идее должен быть смотритель, но работа маяка не говорит о том, что он сейчас там.

Нордлинг ошибся – смотритель на месте был. Как раз сейчас он вышел на смотровую площадку, опоясывающую самый верх башни маяка. Некоторые нордлинги замахали ему руками, что-то приветственно крича. Радость от того, что мы прошли через невероятной силы шторм растопила сердца внешне черствых нордлингов, вызывая неподдельные эмоции. Но радостные крики смолкли, едва начавшись – смотритель маяка двигался не так, как двигается обычный человек. Он передвигался дергано, рвано – словно был куклой под управлением неумелого кукловода, который только учится дергать за ниточки.

Вытянув в нашу сторону руки, смотритель маяка шел и шел вперед, несмотря на то, что путь ему преграждало ограждение смотровой площадки. Он давно в это ограждение уперся, но ноги его продолжали двигаться, а босые ступни скользили по решетчатому полу площадки.

Ограждение было этому так странно ведущему себя человеку чуть выше пояса, и во время очередного скользящего шага на месте он перегнулся через него и рухнул вниз. Без крика, без лишних движений. Несколько мгновений падения и фигура с глухим, донесшимся до нас даже сквозь густой шум волн стуком ударилась о камни и переломанной куклой застыла в расщелине.

Такое неожиданное зрелище серьезно подпортило всем настроение. Не только криков, но и выражений радости больше не было заметно на лицах; варгрийцы вооружились, вновь собравшись в боевые группы по четыре и заняв позиции по разным бортам, свободные от вахты нордлинги притихли.

Стало понятно, что ничего хорошего на берегу нас не ждет.

Траулер между тем заходил все дальше в пролив, продолжая бороться с непокорной стихией. Мы приближались к самому узкому месту и тут начиналось самое сложное. Высокие, разгоняемые ветром волны здесь двигались и сталкивались по непредсказуемой траектории. Так, что иногда пройдя с трудом немного вперед, траулер оказывался отброшен на такое же расстояние назад. Но наш корабль не сдавался, буквально выгрызая себе дорогу среди неровной гребенки тяжелых свинцовых волн.