Волчья песнь

Остановились на три часа, да и то часть этого времени потратили на то, чтобы поесть - верней, подъесть. Боеприпасов осталось немногим больше, чем еды, которой осталось... ничего. Обуви осталось ровно столько, сколько патрон - то есть, немногим больше, чем ничего, одежда тоже пришла в жалкое состояние. Даже у Олмера не было желания петь, а у Горьки - шутить. В свете "толстеющего" Неразлучного ребята на болоте казались духами, вышедшими из его глубин - грязными, молчаливыми и неподвижными.

* * *

Утром погоня началась снова.

Точней, она не кончалась и ночью - преследователи рыскали по болоту в поисках отряда Сашки, как хорошие гончие, тратя нервы, патроны и горючее. Около восьми утра винтокрыл врага обнаружил землян на марше, неудачно обстрелял, а потом удачно навёл ближайшую группу спецназа.

Боя не получилось. Джаго подоспели как раз вовремя, чтобы обнаружить вязко затягивающиеся следы - они уводили в центр болотины, в те места, которые с давних пор были отмечены на картах и в отчётах, как "непроходимые".

Озверевший и уставший от нескольких суток погони офицер-джаго, плюнув в жижу, мрачно добавил словами:

– Вот им и могила, больше надоедать не будут, - и, неуклюже развернувшись, скомандовал своим: - Пошли. Кончено. Оттуда они не выйдут.

Отряд устало потянулся прочь...

...А они - вышли.

11.

Это был первый день, когда утро не принесло гула и стрёкота винтокрылов над деревьями. Проснувшись, все долго прислушивались; Дик, разувшись, влез на одно из деревьев - но никого вокруг не было видно или слышно. А что более важно - лес беззаботно жил своей жизнью, ясней всего говоря: "Чужих нет!"

Когда стало ясно, что погоня кончилась, изо всех словно выдернули стержень, поддерживавший отряд во время этой гонки. Никому и никуда больше не хотелось идти, не хотелось вообще двигаться. Все лежали, где спали, лениво отмахиваясь от таких же ленивых тут мокрецов.

Они снова победили, доказав и себе и противнику, что сильней, умней, ловчей и выносливей. Они снова остались живы. Они снова спаслись. Разве этого недостаточно, чтобы ощущать себя счастливым, если тебе четырнадцать-шестнадцать лет? Парни и девушки бездумно смотрели на кроны низеньких деревьев, на голубеющее за ними небо с редкими бледными звёздами - и улыбались этим деревьям, небу, звёздам жизни...

Когда первое напряжение схлынуло - всех снова непреодолимо потянуло в сон. Последние пять ночей они или вовсе не спали - или спали, как сегодня, по два-три часа едва.

– Ребят, ребята, - заволновался Сашка, кое-как поднимаясь на ноги, - на всякий случай надо уйти подальше, ну?!

Большинство уже просто никак не отреагировало. Мирко уже тихо похрапывал. Горька, заложив руки за голову, с усмешкой наблюдал за командиром. Бранка, держа голову Мирко на коленях и изящно прикрывая рот, раздираемый зевотой, ладошкой, сказала:

– Саш, не гонится за нами никто, не беспокойся. Давай отдохнём...

– Она права, - заметил Горька. Сашка ещё несколько секунд стоял в явном сомнении, потом - неожиданно почувствовал, что ему ужасающе хочется спать. Так хочется, что в какой-то момент он понял, что уже спит, спит стоя, пусть и с открытыми глазами. Он вздрогнул, махнул рукой и начал снимать куртку.

– Более правильного решения невозможно было и принять, - Горька закрыл глаза и тут же уснул

Сашка всё-таки огляделся ещё раз. Мда... все спали. Даже закалённые организмы землян, не выдержали перенапряжения пятидневной гонки и резкого нервного перепада, когда стало ясно, что опасность позади.

Сашка свернул куртку, бросил её между корнями дерева и лёг ничком. Одиночка припекала спину, иногда по верхушкам деревьев пробегал ветерок. "Сплю, что ли?" - подумал он. И это было величайшее блаженство...

...Шестеро ребят и пять девушек спали на небольшой полянке посреди гигантского болота, казавшегося пятнышком на зелёной шкуре огромного леса, бывшего в свою очередь лишь частью одно из континентов планеты. Они спали сном без сновидений - как спят смертельно усталые люди, совесть которых чиста.

* * *

Сашка проснулся с тем бесподобным чувством, которое бывает, когда просыпаешься - и чувствуешь, что ты отлично отдохнул и голоден, как зверь. Ещё не открывая глаз, он ощутил прохладу ночи, жар костра и запах дыма, услышал потрескиванье сучьев и негромкие голоса друзей.

Чуть повернув голову, Сашка приоткрыл глаза. И еле сдержал почти растроганную улыбку.

Все девчонки кроме Машки, сидя у укрытого плотным навесом костра, дружно занимались починкой одежды и обуви. И то, и другое в этом нуждалось... Сашка вспомнил, что у него тоже вырван клок из бока куртки, но тут обнаружил, что лежит не куртке, а на свёрнутом рюкзаке. Его куртку держала на коленях Галя. Сидевший рядом с нею Горька что-то шептал, а она довольно улыбалась и штопала.

Машка, устроившись на корточках ближе всех к огню, явно готовила. Дика наблюдал за нею, лёжа у огня - на руке у него была свежая повязка. Олмер, негромко посвистывая, тесаком рубил валежник, невесть где разобытый на болоте. Мирко, сидя на солидном пеньке, натягивал тетиву на большой, только что законченный, лук - глядя на него, Сашка вспомнил: а патрон-то остался пшик, взять негде... тоже, что ли, о луке подумать? Димки у огня не было.

Дик лениво протянул руку к чему-то, дымящемуся на листе лопуха. Машка хлопнула его по пальцам.

– Ну вот, привет, - недовольно сказал англосакс, отстраняясь.

– Ничего не "вот", потерпишь, пока Сашка проснётся, да и Димка придёт.

– А я уже не сплю, - Сашка сел и потянулся.
– Спасибо, Галь, - он легко поднялся и подошёл к огню.
– Что тут у нас?

Машка вытерла лоб, поглядела снизу вверх:

– Ерунда тут у нас. Супчик из крапивы, камыш печёный, стрелолист печёный, жареный рогоз и побеги тростника...

– Бэ-э-ээ...
– тихонько проблеял кто-то, но Машка невозмутимо закончила:

– ...а вот мяса нет. Димка сказал правда, что принесёт что-нибудь, но это вряд ли.

– И чего такое неверие в мои силы?
– из темноты, бросив наземь к огню трёх больших кондилютр, шагнул улыбающийся Димка. Он был снова до пояса в грязи и мокрый по шею.
– Вот, лопайте и вспоминайте меня добром... Люсь, брось штопать штаны этого вонючего маленького существа и займись моей одеждой, - он начал расстёгивать пояс.

– Если кто тут и вонючий, так это ты, - невозмутимо ответил Олмер, вонзая в землю тесак.
– Спасиб, Люсь!
– он поймал брошенные клёши и, прежде чем их натянуть, любовно расчесал пальцами скальпы в швах.