Волга-матушка река. Книга 1. Удар

— Я думаю, — заговорила она резко, — спор идет не о применении препарата Рогова: даже самые ярые противники, в том числе и профессор Уралов, прекрасно знают, что применение препарата Рогова дает блестящий результат. Дело в другом.

Елена взяла со стола том Энгельса и стала искать нужное место, намереваясь, видимо, что-то процитировать для профессора Уралова, но в эту минуту к Акиму Мореву подошел Петин, наклонился к нему и прошептал:

— Рогов.

— Кто? Рогов? — переспросил Аким Морев, еще не понимая, в чем дело.

— Рогов в приемной. Пригласить? — Петин говорил хотя и тихо, но его все расслышали, в том числе и профессор Уралов, который на какие-то секунды даже замер.

— Да. Конечно. Просите, — ответил Аким Морев.

Дверь отворилась, и через порог переступил человек среднего роста, широковатый в плечах, с высоким белым лбом, чуть изогнутым носом, в будничном костюме. Он острыми карими глазами посмотрел во все стороны, затем шагнул к Акиму Мореву, видимо угадывая, что это и есть первый секретарь обкома партии.

— Аким Петрович! — заговорил он, слегка картавя. — Я с аэродрома… прямо сюда. Хотелось поговорить с вами… И вот, видите, с самолета и прямо на бал… то есть, как говорят, с корабля на бал. Очень прошу простить: помешал вашей работе…

Аким Морев, пожимая ему руку, вел его к столу:

— Что вы! Что вы! Мы москвичам всегда рады, а вашему приезду — особенно. Тем более что Елена Петровна Синицына, ваша ярая сторонница, докладывает нам тут… и мы спорим уже второе заседание. — Не успел Аким Морев сказать эти слова, как сидевшие за столом, на трех рядах стульев — все, в том числе и профессор Уралов, поднялись со своих мест и обрушили ураган аплодисментов на растерявшегося Рогова. Выпустив его руку, Аким Морев тоже зааплодировал, а Рогов, оправившись от неожиданности, с волнением проговорил:

— Я рад, товарищи, что советские люди аплодируют своим воспитанникам. Я рад этому… и с вами вместе аплодирую им — вашим воспитанникам. А! — вдруг, по-детски улыбаясь, видимо, искренне обрадованный, воскликнул он. — Петр Петрович, учитель мой, здравствуйте! — И через стол наискось протянул руку Уралову, затем, обойдя Акима Морева, подошел к профессору, на лице которого играла та самая улыбка, какая бывает у человека, когда его видят рядом со знаменитостью и все понимают, что он, этот улыбающийся человек, давным-давно со знаменитостью близок.

— Здравствуйте, здравствуйте, — проявляя желание обнять своего учителя, но не решаясь это сделать, говорил Рогов. — Здравствуйте. Вы здесь?

— А разве вы не знали, что я здесь, в Приволжске?.. И уже не один год.

— Знал. Конечно. Но я имел в виду: вы в этом зале. А там, в Москве, я всегда в трудные минуты вспоминаю вас, ваше наставление — в любых трудностях не теряться.

— Ну, где же теряться… гению, — полушутя, но со скрытым насмешливым раздражением произнес Уралов.

Рогов понял издевку Уралова. Она задела его, и потому он, вернувшись к Акиму Мореву, попросил слова и некоторое время молча смотрел на присутствующих. Увидев Елену Синицыну, всю пылающую в румянце, он, кивнув ей, сказал:

— Видите, Елена Петровна, выполнил ваш приказ: прибыл. — Острые глаза Рогова потеплели, и он заговорил, уже обращаясь ко всем: — Дорогие товарищи! Я понимаю, что профессор Уралов в шутку кинул словечко — «гений». Нет, даже шутить этим нельзя: мы не гении. Мы люди, овладевшие диалектическим материализмом. На основе и благодаря учению классиков марксизма мы проанализировали все существующие научные факты в области микробиологии, переступили через запрещенную черту и опровергли то, что столетие держалось как незыблемое. Мы это незыблемое опровергли не только путем анализа фактов, но и путем сотен опытов. До открытия Пастера люди не знали, как лечить страшную болезнь — бешенство. Случайный укус бешеной собаки, кошки, волка — и человек неизбежно гибнет в страшных муках. Нет спасения. И вот Пастер занялся этим вопросом. Он взял мозг бешеного животного и привил его кролику. Кролик через несколько дней погиб. Тогда Пастер взял мозг от этого кролика и привил другому. Тот тоже погиб. Таких прививок-опытов Пастер проделал больше ста и под конец заметил, что мозг, взятый от погибшего кролика и привитый другому животному, вдруг не смертельно подействовал на него, а наоборот, создал иммунитет.

— В этом великая заслуга Пастера… и он данным опытом не опроверг, а наоборот, подтвердил свое учение, — подал реплику профессор Уралов. — Эх, вы! Молодо-зелено.

— Молодость, профессор, качество не вредное. — И Рогов снова обратился ко всем. — Законы науки, товарищи, существуют независимо от воли и сознания человека. Эти законы человеку положено открыть, познать и использовать. Пастер эмпирическим путем постиг один из законов науки. До Пастера было замечено, что не все люди, укушенные бешеным животным, гибнут. Иные переносят эту болезнь незаметно. Стало быть, в природе существует какой-то закон… Этот закон Пастер и открыл эмпирическим путем. Профессор Уралов, неужели вы думаете, что первичная бактерия, несущая функции заражения бешенством, такой и осталась после сто тридцать шестой прививки Пастера? Если бы она не изменилась, то обязательно вызвала бы бешенство. А ведь не вызывает. Значит, она изменилась, значит, она несет иную функцию. Значит, бактерия — существо изменчивое, значит, Пастер этим опытом опроверг свое же утверждение, что бактерия неизменчива. И мы, основываясь на подобных опытах, сами проделав их не одну сотню, пришли к выводу, к какому должен был бы прийти и Пастер: бактерия изменчива, бактерия превращается в вирус, вирус — в бактерию, те и другие — в кристаллы, и наоборот…

— Почему же, по-вашему, Пастер не пришел к такому выводу? Что ему мешало?

— Идеология, дорогой профессор.

— А! Перестаньте. Мы с вами не на политзанятиях. Идеология! Идеология! При чем тут идеология? — раздраженно прокричал Уралов.

— Да, профессор, вам бы следовало побывать на политзанятиях, — задумчиво и с сожалением проговорил Рогов. — Вы, дорогой мой учитель, своим противочумным препаратом подтвердили все то, что доказываем мы, ваши ученики.

— Это не мой препарат… Это — Лайга, — гневно поправил Уралов.

— Да какого там Лайга! Ведь я тогда работал у вас и знаю, что Лайг сначала отпросился у вас в Минск, застрял там, а когда город был захвачен гитлеровцами, вор сбежал в Америку и там опубликовал препарат под своим именем. У вас нет патента? Мы, ваши ученики, свидетели — ваш патент. Вы боитесь об этом сказать, боитесь того, что вас будут обвинять за непростительную беспечность? Но от этого не меняется суть вашего открытия, указывающего, что бактерия изменчива.

— Я никаких изменений в учение о микробиологии не вносил…

— Вот это очень плохо, профессор, закрывать глаза на правду, — грустно произнес Рогов. — Но… но вы закрываете глаза на правду, а мы не хотим, не имеем права.

7

После заседания Пухов, зайдя в кабинет Морева, сказал:

— Нам следует быть по-настоящему гостеприимными.

— А что? — недоуменно спросил Аким Морев.

— Рогов в понедельник собирается в Москву. Давайте в воскресенье пригласим его на обед… Лучше к вам.

— Да у меня — ни тарелок, ни ложек.

— Тогда у Опарина. У него квартира обжитая, и он же голова областной Советской власти.

— Хорошо. А Елена Петровна не заходила к вам? — тушуясь, спросил Аким Морев.

— Как не заходила! Получила грамоту за подписью председателя облисполкома с разрешением применить препарат Рогова в Степном совхозе и поблагодарила…

«Вот как: опять к нему зашла, а ко мне нет, — снова с обидой подумал Аким Морев. — Ну, конечно, отправляется делиться радостью с Любченко».

Но Пухов продолжал: