Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

— Что сейчас делают тракторы? Ничего… Пока солому на полях не уберут, им зябь поднимать нельзя. Так вы их заставьте солому возить в ометы. Сделайте простые волокуши. Пусть тракторы волокушами тащат солому в ометы. Это одно. Второе: для свозки снопов нужно мобилизовать все прицепы в городе. Все. И немедленно направить в колхозы. Поймите, Алексей Маркович, урожай — это основа для перестройки всей деревни, поэтому мы обязаны все, что дает урожай, беречь. Создадим материальную базу и приступим к коренной перестройке деревни, постепенно приближая ее к городу. Пора кончать с горбатой деревней. Она должна стать такой же красивой, благоустроенной, какими являются наши лучшие города. И приступать к этому не в будущем, а ныне же.

Опарин не только сомнительно, но и укоризненно покачал головой, думая: «И этот помешался. В городе масла нет, сахару, а он — деревню превратить в город», — но, чтобы «попусту не хлопать глазами» и сбить пыл с секретаря обкома, сказал:

— Помнится, Аким Петрович говорил нам: «Не витайте в облаках», а теперь сам… Ведь на такое, что вы предлагаете, государству придется затратить сотни миллиардов рублей или это осуществится лет через пятьдесят.

— Э, нет. От государства ни копейки: подаренная копейка не та, что заработана тобою.

«Да. Помешался. Окончательно», — решил Опарин и стал писать распоряжение о сборе соломы в ометы.

А Аким Морев, то расхаживая по кабинету, то опускаясь в глубокое кресло, возбужденно продолжал:

— Моя фантазия основана на реальных данных. Ныне партия вместе с народом устремлена к тому, чтобы в несколько раз увеличить потребление продуктов на душу населения. Таков нам с вами наказ. Но это явление имеет свою оборотную сторону: значит, положено создать такие условия, при которых человек, добывающий эти продукты, на час затраченного труда вырабатывал бы материальных ценностей гораздо больше. Доярка в колхозе «Гигант» говорила мне: «Батюшка! Аким Петрович! До предела дошли мы, доярки». — «До какого предела?» — спросил я. «Вот у меня двенадцать коров. С каждой надаиваю в год по три тысячи литров — всего около сорока тысяч литров. Вот этими руками. Подоишь, придешь домой, ляжешь в постель и не знаешь, куда руки-то деть: гудят, словно под колесами грузовика побывали».

— И что же? — занятый своим делом, как бы мимоходом спросил Опарин. — На смену вторую доярку, что ли, ей подставить?

— Ну вот, видите: вы собираетесь топтаться на одном и том же месте. Надо подставить не вторую доярку, а электричество, как это уже сделано в совхозе Ермолаева и делается Иннокентием Жуком.

— А где взять? — опять машинально, занятый своим делом, спросил предоблисполкома.

— К весне мы заканчиваем строительство крупнейшего в мире Приволжского гидроузла. Большую часть электроэнергии мы передадим в промышленность страны, меньшую — в сельское хозяйство области. Но это меньшее даст нам изобилие электроэнергии. Факт реальный?

Опарин оторвался от своих «выкладок» и более внимательно посмотрел в глаза секретаря обкома.

— Да. Это грядущий реальный факт.

— А при электрической дойке, не изматываясь так, как при ручной, доярка будет обрабатывать не двенадцать, а и все двадцать четыре коровы. Стало быть, на час затраченного труда выработает ценной продукции уже в два раза больше. А кроме того, это высвободит одну доярку.

Опарин с оживлением перехватил мысль Акима Морева и сразу же представил себе, какое огромное количество рабочих рук высвободится в сельском хозяйстве, когда во все поры его производства проникнет электричество. У председателя облисполкома уже лежала тетрадь, испещренная цифрами. Этой тетрадью он и хотел похвастаться перед секретарем обкома, но, увидя его возбужденно-вдохновенное лицо и чтобы «поддать жару», сказал:

— А куда же вы тогда денете высвобожденных?

— Вы видели, сколько у нас на нефтяном промысле сгорает газа? При дальнейшем расширении нефтедобычи этого газа появится еще больше. Что же, так и будем его жечь попусту? Из этого газа, как вам известно, можно вырабатывать синтетический спирт, синтетический каучук, из нефти — нужное человеку горючее, а кроме этого, всех видов пластмассу, вплоть до заменителей высококачественной стали, шелков, сукон, кож. Мы с вами заложили и уже строим около гидроузла восемнадцать заводов, чтобы на них использовать местное сырье. Заводы эти потребуют рабочих рук. Да и в сельском хозяйстве потребуются высвобожденные, как называете их вы. Мы с вами заканчиваем строительство Большого канала. В степь придет вода, а с нею и люди. Они не станут жить в норах, значит, надо строить, надо перестраивать существующие села, превращая их в города сельскохозяйственно-промышленного типа… и всемерно осваивать все дары природы. У нас в области, как говорил мне Иван Евдокимович Бахарев, камышом занято более трехсот тысяч гектаров. Если в среднем каждый гектар даст три тонны камыша…

«На топливо, что ли?» — хотел было спросить Опарин, но Аким Морев, все больше накаляясь, продолжал:

— Стало быть, зазря ежегодно пропадает около миллиона тонн прекрасного сырья, из которого можно получить около семи миллионов декалитров этилового спирта. Семь миллионов, Алексей Маркович! Около ста тысяч тонн заменителей глицерина. Затем следуют углекислота, дрожжи… и еще что-то. Все это разработано и обосновано в лабораториях отделения Академии наук, о чем мне недавно по телефону сообщил наш академик. У нас горы сырья для суперфосфата. Горы! А это хлеб. Надо приложить к этим горам человеческие руки и не надеяться только на воду. Химию! Химию на поля — эту поистине волшебную науку. Путь к коммунизму — это не только высокоразвитая индустрия страны, но и поднятие всех отраслей сельского хозяйства до уровня индустрии, это и перестройка всей деревни на новых началах, это создание новых городов комбинированного производства. Путь велик, нов и тяжел… Такой город и заложен Иннокентием Савельевичем Жуком, чего он, по-моему, еще и сам не осмыслил… А может, и осмыслил, но молчит. А у нас некие «теоретики» обвиняют его в кулацких тенденциях. Чистоплюи! Вот как, Алексей Маркович. Решения весеннего Пленума ЦК уже неудержимо ворвались в жизнь деревни. Но за этими решениями последуют, по-моему, новые и еще более весомые… И о едином хозяине на полях и, пожалуй, о единых закупочных ценах, и об электрификации сельского хозяйства, и о строительстве новых городов… И все это во имя людей! Вот какие задачи, Алексей Маркович, народ выдвигает перед нами. А это и есть реальный путь к коммунизму. Вот с такой программой мы и обязаны выступить на предстоящем расширенном пленуме обкома. А вы солому жжете. Если мы так будем хозяйничать и не уразумеем неизбежного и великого народного движения, народ нас отшвырнет со своего пути и выдвинет более даровитых руководителей. Понятно, Алексей Маркович? — уже мягче и ласковей проговорил Аким Морев и вдруг весь как-то распустился, осел на стуле, чувствуя физическое недомогание. «Как же это? Через пять дней пленум, а я?» — подумал он, стараясь встряхнуться. — Алексей Маркович, отведите меня сюда… в комнатку… я полежу: несколько ночей не спал.

Опарин вскочил, помог Акиму Мореву подняться со стула, добраться до комнатки, где стоял диван.

Уложив Акима Морева и покрыв его пледом, Опарин сел за стол, чтобы сейчас же написать распоряжение — свозить солому в ометы, а снопы — в кладь, как из комнатки раздался ревущий храп.

Председатель облисполкома недоуменно посмотрел на полуоткрытую дверь, удивляясь тому, что так может храпеть секретарь обкома партии.

Глава семнадцатая

1

Партер, ложи, ярусы и даже галерка — все было переполнено людьми, и всюду мелькали разноцветные кофточки, платья, костюмы, галстуки. Под самым потолком горела тяжелая люстра, в фойе гремел оркестр, а около театрального подъезда дежурили легковые машины.

Можно было подумать, что собрался на торжественный вечер актив города. Но в большинстве тут сидели чабаны, коневоды, полеводы, гуртоправы, доярки, председатели колхозов, зоотехники, агрономы, лесоводы, трактористы, комбайнеры. И среди них Наталья Михайловна Коврова, Елена Синицына, Марьям, Ермолаев, Иннокентий Жук, Лагутин, Назаров, Дмитрий Чуркин, Усов, Егор Пряхин, Яков Чудин.

Вот, например, во втором ярусе сидит Егор Васильевич Пряхин. Рядом с ним его дочка Люся. Она чуть ли не в ногах валялась, прося взять ее с собой, и Егору пришлось по этому поводу обращаться лично к Акиму Мореву: был уверен, Люся хочет «познать смысл жизни», а она — глядите чего! На ней белая кофточка с огромными плечиками, будто под материю положены чурбаки. Плечики сползают, и Люся, сложив пальцы в тройчатку, то и дело тычет ими, поправляя плечики: левое — правой рукой, правое — левой, будто крестится.

— К чему наворотила? Дрова впору колоть, — урчит Егор.

— Мода, папа. Ничего не понимаешь — не лезь… Галстук у тебя съехал. Дай поправлю, — и, поправляя зеленый в крапинку галстук, Люся защебетала о моде, но Егор Пряхин, углубившись в свои переживания, уже не слышал ее.

«Весь сок земли прибыл, — более весомых слов подобрать он не смог, они показались ему самыми значительными. — Весь сок земли», — рассуждал он, всматриваясь в людей, уверенный, что так волнуется только он один. Вон Люська — знай, тычет пальчиками в «кирпичики»: форсит. А у Егора думы: какое слово сказать народу?