Волго-Камье в начале эпохи раннего железа (VIII-VI вв. до н. э.)

Для могильника и его погребального обряда присущи следующие черты [151] : расположение могильника на краю надлуговой террасы правого берега Камы; отсутствие наземных признаков; размещение могил двумя рядами параллельно берегу и несколькими группами; наличие в древности каких-то наземных погребальных камер, сжигаемых после захоронения, о чем свидетельствует наличие следов огня на пяти костяках; размещение могил, имеющих удлиненную подчетырехугольную форму с округлыми углами, перпендикулярно к реке; залегание дна ям на двух уровнях — 0,2–0,3 и 0,5–0,8 м; абсолютное преобладание взрослых захоронений, в которых костяки обычно лежали на спине вытянуто ногами к реке, лишь в одном случае (погребение № 30) наблюдалась обратная ориентация; преобладание одиночных захоронений при наличии вводных (№ 64) и парных — 5 случаев; наличие захоронений отдельного черепа (№ 30), как и костяков без черепов (2 мужских погребения); довольно частое помещение в могилу определенных кусков мяса (передняя, плечевая кость лошади или коровы — 7 погребений) [152] .

151

Збруева А.В. История населения Прикамья…, с. 18 и сл.

152

Збруева А.В. Памятники эпохи…, с. 72 и сл.

Подгорно-Байларский могильник.

Он был открыт в 1958 г. в 1 км к востоку от с. Подгорные Байлары Мензелинского района Татарской АССР. Памятник расположен на краю надлуговой террасы левого берега р. Ик. Очевидно, большая часть могильника уже разрушена, так как здесь, несмотря на широкие раскопки, было выявлено всего три погребения, расположенные недалеко друг от друга. В двух могилах были одиночные захоронения, в одной (№ 2) — три костяка (два взрослых и один детский). В изголовье взрослых отмечены охристые пятна. Все костяки лежали вытянуто на спине, но в могиле № 1 костяк был ориентирован головой к реке (на север), а в остальных — ногами к реке (рис. 39, В).

В бассейне Белой раннеананьинских могильников пока также не обнаружено.

Рис. 39. Погребения Таш-Елгинского (А, Б) и Подгорно-Байларского (В) могильников.

А — погребение 4 (1968 г.); Б — погребение 6 (1969 г.); В — погребение 3.

А, 1; Б, 1, 2, 4; В, 1, 2 — бронза; А, 2; Б, 3, 5 — железо; А, 3, 4, 5 — кость; В, 3 — глина.

Таш-Елгинский могильник.

В бассейне Средней Камы раннеананьинским (VII–VI вв. до н. э.) является Таш-Елгинский могильник, открытый Н.А. Мажитовым [153] и исследованный в 1967–1969 гг. [154] в Янаульском районе Башкирской АССР на правом берегу Буя — левого притока Камы (рис. 5). Всего за три года работ здесь было вскрыто 25 могил, располагающихся двумя или тремя рядами параллельно берегу. В 20 могилах вскрыты одиночные захоронения, в одной (№ 19) — парное захоронение, две ямы (№ 9 и 13) содержали погребальный инвентарь, но не выявили следов костяка, т. е. были кенотафами, и в одном случае наблюдалось захоронение лишь черепа (№ 4). Все костяки лежали на спине вытянуто ногами к реке. В ряде могил (№ 18, 20–25) отмечены углистые включения в засыпи, а в могиле № 25 (№ 12 — 1969 г.) — следы прокала. В засыпи некоторых могил (№ 4, 8, 10, 16) отмечены черепа или зубы лошади. Погребальный инвентарь в основном датирует могильник VII–VI вв. до н. э. (рис. 39, А, Б).

153

Мажитов Н.А. Научный отчет о результатах археологической экспедиции 1967 г. — Архив ИА, Р-I, 3496.

154

Пшеничнюк А.Х. Отчего полевых исследованиях в 1968 г. — Архив ИА, Р-I, 3749; Пшеничнюк А.Х. Научный отчет об археологических исследованиях на территории Башкирии в 1969 г. — Архив ИА, Р-I, 3943.

Скородумский могильник.

Самым северным раннеананьинским могильником, входящим уже в верхнекамскую группу, является Скородумский, исследованный в 1951–1953 гг. пермскими археологами под руководством О.Н. Бадера [155] . Могильник располагается на краю низкой надлуговой террасы Полуденной — правого притока Камы. Здесь изучено всего 4 могилы, расположенные рядами и содержавшие по одному костяку. Судя по тлену от коронок зубов, в трех случаях погребенные лежали ногами к реке, в одном (№ 3) — головой к реке. В засыпи последней могилы отмечены углистые включения и следа прокала.

155

Бадер О.Н. Могильник Скородум в ранний этан ананьинской культуры. — «Ученые записки ПГУ» (Пермь), 1960, т. XII, вып. I.

Особенности погребального обряда.

Особенности погребального обряда ананьинских племен были рассмотрены рядом исследователей еще в 50-х — начале 60-х годов XX в. [156] Однако имевшийся тогда скудный материал, особенно по раннеананьинскому времени, позволил наметить лишь самые общие черты при минимальном их объяснении. К анализу погребального обряда не привлекались данные этнографии, не говоря уже о данных исторической лингвистики. В настоящее время накопился большой новый материал, особенно по раннеананьинским могильникам [157] , а также вышел ряд статей, посвященных археолого-этнографической [158] и этнографо-лингвистической [159] интерпретации погребального обряда народов лесостепной и лесной полосы Евразии, в том числе и финно-угорских. Все это создало реальную основу для более углубленного анализа погребального обряда раннеананьинской общности [160] .

156

Збруева А.В. История населения Прикамья…, с. 111 и сл.; Смирнов А.П. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего Поволжья и Прикамья. — МИА, 1952, № 28, с. 67 и сл.; Халиков А.Х. Очерки истории…, с. 26 и сл.

157

К 1960 г. исследовано было всего лишь 4 раннеананьинских могильника (Морквашинский, Луговской, Гулькинский и Акозинский), в которых было раскопано около 2000 кв. м площади и выявлено до 170 погребений с 200 захоронениями. К 1975 г. изучено еще 5 новых раннеананьинских могильников (Старший Ахмыловский, Тетюшский, II Полянский, I Новомордовский, Таш-Елгинский) и проведено дополнительное исследование ранее известных Акозинского и Морквашинского могильников, на которых раскопано более 15 000 м² площади, выявлено более 1000 погребений с не менее чем 1300 захоронениями. Таким образом, общий объем материала увеличился более чем в 6 раз.

158

Чернецов В.Н. Представление о душе у обских угров. — «Труды ИЭ», 1959, т. II; Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX — начале XX века. Сборник Музея антропологии и этнографии, т. XXVII. Л., 1971; Домусульманские верования и обряды в Средней Азии. М., 1975; Materialen zyr Mythologie der Wogulen. Gesammelt von Artturi Kannisto. — MSFOu, 113. Helsinki, 1958.

159

См., например, Грачева Г.Н. Народные названия, связанные с погребениями и погребальными сооружениями (По материалам Западной Сибири). — В кн.: Этническая история народов Азии. М., 1972.

160

Начало такому анализу было положено совместным докладом и статьей В.С. Патрушева и А.Х. Халикова «Некоторые особенности погребального обряда Старшего Ахмыловского могильника».

Все известные к настоящему времени раннеананьинские могильники с определенным местоположением (к числу таковых можно причислить 20 памятников, см. рис. 5) располагаются по берегам Волги и Камы [161] , причем почти всегда занимая края относительно низких надлуговых террас (кроме Тетюшского могильника) [162] . Такое положение не случайно. В погребальных обрядах ананьинцев [163] , как и их предшественников-приказанцев [164] , значительную роль играли большие реки — Волга и Кама, выступающие как своеобразные реки смерти, соединявшие настоящий (верхний) и будущий (нижний) мир. Кроме расположения на низких берегах крупных рек, об этом свидетельствуют и формы могильных ям, нередко имеющих закругленные, как у лодок-долбленок, концы и иногда корытообразное дно (см. Ст. Ахмылово, Луговской и другие могильники), а также достаточно устойчивая ориентация погребенных ногами к реке: Ст. Ахмылово — 63 % погребенных, Акозино — 88; Моркваши — 100 %, I Ново-Мордово — 30 (70 % — головой к реке), Луговской могильник — 100 % и т. п.

161

Подгорно-Байларский могильник на левом берегу р. Ика (левый приток Камы) и Таш-Елгинский могильник на левом берегу Буя (левый приток Камы) практически располагаются по краю надлуговой террасы Камы.

162

Утверждение В.Ф. Генинга, что ананьинские «могильники расположены всегда на высоких берегах рек» (Генинг В.Ф. Археологические памятники Удмуртии. Ижевск, 1958, с. 56), очевидно, основано на недоразумении.

163

Збруева А.В. История населения…, с. 125.

164

Халиков А.Х. Древняя история…, с. 302.

Все это не случайно. В погребальных обрядах многих северных народов, жизнь которых была теснейшим образом связана с рекой — рыболовством и охотой в припойменных долинах, представления о реке как дороге переселения душ играли важную роль. Таковы верования обских угров [165] , эвенков [166] , археологически — у глазковцев Восточной Сибири [167] , племен эпохи бронзы Якутии [168] и т. п.

165

Чернецов В.Н. Представление о душе у обских угров, с. 126 и сл.

166

Василевич Г.М. Ранние представления о мире у эвенков. — «Труды ИЭ», 1959, т. II, с. 170 и сл.

167

История Сибири, т. I. Л., 1968, с. 209.

168

Там же, с. 208.

Отголоски представлений о реке смерти, о реке переселения душ сохранились и в фольклоре марийцев, удмуртов и коми. Таковы песня горных мари о Волге (Юл или Иола), где говорится об уплывании людей навечно вниз по реке [169] , сказки южных удмуртов о водяных гостях, перевозивших по Каме души умерших [170] , баллада о хозяине Зеленого мыса у коми на Печоре [171] и др. Интересно и то, что марийцы Волгу называют Юл (Йыл — на горно-марийском и в топонимах — Йояа, Йола-сола) [172] , что может быть сопоставимо с понятиями «верование», «обычай» (йула — мар. [173] , йылол — удм. [174] ). Возможно, что Волга, выступающая у ананьинцев — далеких предков волжских и пермских финнов — как основная река верований и обычаев, так и называлась «вера», «обычай».

169

Wichmann Y. Volksdichtung und Volksbr"auche der Tscheremissen. MSFOu, LIX. Helsinki, 1931, s. 180–181.

170

Munkacsi B. Volksbr"auche und Volksdichtung der Wotjaken. MSFOu, 102. Helsinki, s. 62–67.

171

Микушев А.К. Коми эпические песни и баллады. Л., 1969, с. 177 и сл.

172

Mikkola J.J. Des name Wolga. — FUF, В. XX, H. 1–3. Helsingfors, 1929, s. 125–128; Гордеев Ф.И. О происхождении гидронима Волга. — В кн.: Ономастика Поволжья. Ульяновск, 1969, с. 122. Статья представляет перевод статьи И. Миккола, правда, без упоминания автора.

173

Марийско-русский словарь. М., 1956, с. 157. Производные от слова «Юл», «юла» — «юлаш» (колдовать, заклинать), «юлылгаш» (заклинание, колдовство). Во многих финно-угорских языках это слово (joulu, jul, jol usw.) также означает обрядовое явление, колдовство, рождество и т. п. (Suomen kielen etimologinen Sanatoria, I. Helsinki, 1955, s. 119, 120; далее — SKES).

174

Удмуртско-русский словарь. М., 1948, с. 116.

В этнически подтвержденных могильниках волжских и пермских финнов традиции, связанные с рекой, выступают не особенно отчетливо. Однако все же следует отметить характерное для древних [175] и современных [176] марийцев расположение кладбищ у реки и преимущественное положение языческих погребений по направлению к реке [177] . Это же отмечается и для вычегодских коми [178] . А.В. Збруева сообщает о присутствии лодки или представлений о лодке в погребальном культе удмуртов и мари [179] . Любопытно, что в волжско-финских и пермских языках понятие «плыть» созвучно или тождественно с понятиями «убивать», «умертвить» (но не умереть):

175

Архипов Г.А. Марийцы IX–XI вв. Йошкар-Ола, 1973, с. 11.

176

Смирнов И.Н. Черемисы. Историко-этнографический очерк. Казань, 1899, с. 158.

177

Архипов Г.А. Марийцы IX–XI вв., с. 14.

178

Лашук А.П. Формирование народности коми. М., 1972, с. 82.

179

Збруева А.В. Луговской могильник. — «Труды ИЭ», 1947, с. 260.

мари — «ияш, ийын» (плыть) [180] — «ойган» (убитый горем) [181] ; или — «пуш» (лодка) [182] — «пушташ» (убивать, умертвить) [183] , мордва-мокша — «уеме» (плыть) [184] — «шавоме» (убить) [185] , удм. — «уяны» (плыть) [186] — «виыны» (убивать) [187] , коми — «уйны» (плыть) [188] — «виоы» (убийство) [189] .

180

Марийско-русский словарь, с. 140.

181

Русско-марийский словарь. М., 1966, с. 773.

182

Марийско-русский словарь, с. 474.

183

Там же, с. 475.

184

Русско-мокшанский словарь. М., 1941, с. 206.

185

Там же, с. 307.

186

Лытнин В.И., Гуляев В.И. Краткий этимологический словарь коми языка. М., 1970. с. 296.

187

Русско-удмуртский словарь, с. 369.

188

КЭСК, с. 296.

189

Коми-русский словарь. М., 1961, с. 107.