Волк и конь

Спустя два дня, когда коронационные торжества поутихли, а Редвальд в очередной раз напоминал Амальгару, что королевские дела состоят не из одних увеселений, Энгрифледа получила весточку от Брунхильды. Молодая королева, памятуя при каких обстоятельствах состоялся их прежний разговор, не могла отказать вельве в просьбе о встрече

Пророчица франков поселилась в странном здании, еще римских времен. По сути, от него остался один только подвал, весьма напоминающий склеп, с обломками мраморных колонн на входе и массивной бронзовой дверью, от времени покрывшейся зеленой патиной. Сквозь нее проступали некие изображения, напоминавшие Энгрифледе фрески и барельефы в иных римских строениях Люнденбурга. Когда королева она спустилась по мраморным ступеням, сходство усилилось: перед ней открылась большая и довольно уютная комната. В углу горел очаг, дым из которого, по системе дымоходов уходил наружу. Стены покрывали хорошо сохранившиеся мраморные фрески с отчасти знакомыми Энгрифледе сюжетами: могучий мужчина в львиной шкуре, ведущий трехглавого пса; еще один муж, на колеснице, увлекающий под землю кричащую девушку, позади которой заламывала руки убитая горем мать; старик с клочковатой седой бородою гребущий в лодке посреди большой реки. Имелась тут и трехликая богиня и крылатые женщины с бичами из змей в руках и многие иные, замысловатые и пугающие рисунки, смысл которых затерялся в веках вместе с давно сгинувшей империей.

Сама Брунхильда раскинулась на широком ложе, устланном тщательно выделанными звериными шкурами. Энгрифледа удивленно вскинула бровь при виде необычного одеяния девушки, носившей пурпурную накидку, расшитую золотыми нитями, прямо на голое тело. Иной одежды на Брунхильде не имелось — зато хватало необычных украшений: золотая диадема, покрытая изображениями переплетающихся змей и драконов; золотой перстень с красным гранатом, ожерелье из оправленных в серебро кораллов и янтаря. Рядом с ложем виднелся небольшой столик, где стояла бронзовая курильница, в которой тлели резко пахнувшие травы. Тут же стоял большой кувшин с вином, два кубка и бронзовая чаша с крупными алыми яблоками. Среди них лежала большая змея, со светло-желтой чешуей и красными глазами, при виде королевы грозно зашипевшая.

— Твоя любимица? — усмехнулась Энгрифледа, усаживаясь на край ложа.

— У тебя вороны, у меня змея, — пожала плечами Брунхильда, — каждому свое. Угощайся, — он взяла яблоко и бросила его Энгрифледе, которая ловко поймала плод и надкусила его. Брунхильда разлила вино по кубкам и протянула один королеве.

— У тебя жарко, — заметила Энгрифледа.

— Мои питомцы любят тепло, — томно улыбнулась Брунхильда, — я и тоже. Поэтому я и не одеваю много одежд.

Она томно потянулась и Энгрифледа увидела, как ее одеяние распахнулось, обнажая бедра и часть упругой груди. Брунхльда, залпом осушив кубок, подмигнула Энгрифледе.

— Давай, скидывай свое тряпье, — сказала она, — иначе взопреешь.

Сама не зная почему, Энгрифледа согласилась — в комнате и впрямь было жарко, а выпитое вино лишь подогревало ее изнутри. К тому же, ее невольно вдохновлял пример самой Брунхильды, что лежала в откровенной позе, выставляя напоказ свое тело. Если бы Энгрифледа была мужчиной, то подумала, что вельва хочет ее соблазнить — впрочем, она тут же отбросила нелепые мысли.

— О чем ты хотела поговорить? — спросила королева и вельва загадочно улыбнулась.

— Ни о чем особенном, — сказала она, — просто хотела познакомиться поближе. Я же говорила — таким как мы нужно держаться вместе.

Она налила еще вина и Энгрифледа, выпив его, почувствовала, что у нее закружилась голова. Возможно, впрочем, дело было не в вине, — уж точно не такими порциям под силу свалить королеву Британии, — но из-за дурманящих благовоний, что будоражили, смущали разум. В какой-то миг Энгрифледа обнаружила себя расслабленно разлегшейся поперек ложа, причем почти голой. Голова ее лежала на бедрах Брунхильды, также избавившийся от одежды. Приятная истома охватила Энгрифледу, пока тонкие белые пальцы играли с ее волосами, касались глаз и губ.

— Мне нравится, когда тепло, — голос Брунхильды отдалился, словно доносясь из-за стены, — как в глубине земли, где созревает зерно, перед тем как прорасти. Так возрождается и душа: брошенная в Аид, она появляется на земле, возрождаясь в новом теле. Мой сын любил мудрость греков и, через него я приобщилась к тайнам Элевсина.

— Твой сын? — Энгрифледа стряхнулась, пытаясь согнать дурман,- о чем это ты?

На губах Брунхильды зазмеилась жестокая, порочная улыбка и Энгрифледа снова поразилась, каким взрослым стало лицо вельвы.

— Я...я пойду, — Энгрифледа ненавидела себя за эту неожиданную нерешительность, столь противную ее натуре, но все равно не смогла ничего сделать, когда Брунхиильда вдруг поцеловала ее в губы. Только сейчас Энгрифледа увидела, что губы самой Брунхильды покрыты чем-то ярко-красным, блестящим, как кровь — или это и была кровь?

— Никуда ты не уйдешь, — рассмеялась она, — я была моложе тебя, когда брат заставлял нас с сестрами показывать ему...всякое. И я не отпущу тебя, пока не покажу тебе все, чему я научилась у брата.

– Твой брат? Амальгар? Я...я не понимаю.

– Ты все поймешь, дурочка, — лже-Брунхильда хищно улыбнулась, — совсем скоро.

Она вновь поцеловала Энгрифледу — сначала в губы, потом в грудь, кончиком языка лаская затвердевшие соски, потом спустилась еще ниже и молодая королева застонала от пронзившего ее острого, как пытка, наслаждения. Ее не первый раз целовали ТАМ, но ласки Брунхильды отличались о того, что ей доводилось доселе испытать с мужчинами. Вельва словно знала ее тело лучше ее самой, выискивая особенно чувствительные места на нежной плоти, впиваясь в них губами, теребя языком нежные, истекавшие влагой, складочки. Захваченная новыми, необычными, но необыкновенно сладостными ощущениями, Энгрифледа вскрикивала, запуская руки в растрепанную светлую шевелюру. Впервые в жизни она чувствовала себя столь беспомощной — и наслаждалась этим ощущением покорности, пока женские руки, губы и язык умело ласкали ее дрожащее тело — от трепещущей жилки на горле до изящных маленьких ступней. Вот она вскрикнула, ее тело выгнулось дугой, и Энгрифледа обмякла на постели. Брунхильда, рассмеявшись, наклонилась над ней и смачно поцеловала в губы, заставляя молодую королеву пробовать себя на вкус. Вельва улыбнулась и Энгрифледа увидела то, что ранее не замечала — торчащий из верхней челюсти клык.

— Ты...ты не сестра Амальгара, — выдохнула Энгрифледа, — кто ты?

Брунхильда рассмеялась — неприятным, будто лающим смехом.

— Та, кто займет твое место рядом с императором, — сказала она, — и поможет ему стать величайшим из владык этого нелепого века. Ты, глупая варварская дурочка, решила, что сможешь тягаться со мной? Ни тебе и не этой дурехе, чье тело я взяла, это не под силу. Я Юлия Агриппина, мать кесаря Нерона, жена кесаря Клавдия, сестра кесаря Гая Калигулы, правнучка самого Октавиана Августа. Мое предназначение — стоять у трона владык: поучая, направляя, а если нужно — и убивая их. Ты занимаешь свое место не по праву — так отдай мне все это: свою молодость, свое тело, свою жизнь.

Ее глаза вдруг стали желтыми с вертикальным зрачком, рот ощерился острыми клыками, а волосы превратились в извивающихся змей. Энгрифледа попыталась дернуться, но Агриппина, ловко захлестнув ее ноги своими, коснулась промежностью укромного местечка королевы. Влажные нижние губы слились с губами Энгрифледы и та, вновь охваченная сладостной истомой, не противилась этому насилию. В уши ударило шипение и в руках одержимой появилась соломенно-желтая змея. Агриппина положила ее между своих бедер и Энгрифледа вздрогнула, когда ее кожи коснулись холодные кольца.

— Вот и все, — сказала «Брунхильда», — я войду в тебя прямо сейчас.

С губ ее сорвалось змеиное шипение и Энгрифледа почувствовала как чешуйчатая голова скользнула в ее влажную щель. И вместе с ней в девушку проникало и нечто иное: холодное, мрачное, подменяющее ее мысли собственными кровожадными мечтами. Однако одновременно со злобным предвкушением обладания новым телом, она чувствовала и другое: раздражение, даже тревогу Агриппины от того, что очередная жертва сдается не так быстро, как остальные. Жизненная сила молодой королевы оказалась столь велика, что она продолжала борьбу против злобного призрака.