Волк и конь

В святилище Девы, княгиня Эльфрит, последний раз утерев слезы с лица плачущего малыша, подняла его над головой — и что есть силы приложила о камень, вышибая детские мозги под ноги богине. Тут же она сорвала с пояса короткий нож и одним взмахом перерезала себе горло. Эти две смерти стали сигналом — и другие женщины, искавшие укрытия рядом с Деваной, в едином жестоком порыве, убивали себя и своих детей, принося последнюю, самую страшную жертву богине в ее самом суровом обличье Владычицы Смерти. Совы и вороны, встревоженные шумом, с громкими криками вылетали из храма, и обезумевшие женщины видя в птицах души своих соплеменниц, уносящихся в объятья Мораны, спешили присоединиться к ним.

Под ударами тарана, наконец, с грохотом рухнули ворота и тут же послышалось громкое конское ржание: это князь Собеслав, верхом на вороном коне, устремился в толпу врагов, ожесточенно рубясь мечом. За ним ринулись и остальные его воины — славяне, саксы, даны, — рыча что-то нечленораздельное и в ярости грызя край щитов, они обрушились на врага с такой силой, что кельты на миг отшатнулись, смешав ряды. Впрочем, они тут же опомнились, сомкнувшись вокруг врубившегося в их строй клина. Кровавый водоворот закружился под стенами Девина, защитники которого уже не искали ни побед, ни спасения — одной лишь славной смерти.

Собеслав, раздавая удары направо и налево, рубился, уже не замечая, кому он несет смерть, не разбирая своих и чужих. На миг кровавая пелена спала с его глаз — когда перед ним вырос всадник на белом коне, с развевающимися рыжими волосами. Славянский меч со звоном ударил о щит, расколов его надвое, и пропахав кровавую борозду по груди едва успевшего отпрянуть Эохайда. Собеслав снова занес меч, но тут же выругался, почувствовав острую боль и холод стали вонзившейся ему в бок — один из пиктов, прорвавшийся к вражескому вождю, вонзил копье меж ребер. С воплем ярости Собеслав, развернулся, одним ударом раскалывая голову врагу и тот же миг клинок наследника Улстера отсек князю руку вместе с мечом. Но не успел Эойхайд порадоваться победе, как Собеслав, не обращая внимания на хлеставшую из обрубка кровь, левой рукой сорвал с пояса скрамасакс и в последнем рывке вогнал его в распахнутый в победном крике рот ирландца. Истекая кровью, оба рухнули под копыта собственных коней, что отчаянно ржали и дергались в предсмертной агонии, пронзенные сразу несколькими копьями. Но, несмотря на гибель князя, воины его продолжали биться — и их враги прорвались в город не раньше, чем умер с оружием в руке последний из защитников Девина. Сам город уже пылал, по улицам валялись мертвые тела, а на входе в горящее святилище Девы, с факелом в руке, стоял волхв Дивагость распевая славу своей богине и всем ее воинам. Волхв замолчал лишь когда сразу несколько стрел вонзились в его тело и в тот же миг полыхающее святилище рухнуло, словно погребальный костер служителю Дзеванны.

Ударом на удар

— Отправьте этих ублюдков в Хель!

Скаля зубы в кровожадной усмешке, Энгрифледа взмахнула рукой — и огненный дождь из зажженных стрел обрушился на осажденный город. Его защитники, укрывшиеся за крепостными стенами, едва успели пригнуться — лишь немногие, зазевавшиеся, оказались убиты на месте. Однако королева и не целила по ним — огненные снаряды падали на город, где тут же занимались пожары. Бретвальда вновь вскинула руку и сидевшие на ее плечах вороны с громким карканьем взвились в воздух. Это стало общим сигналом: за вороньим карканьем протрубил рог и воинство молодой королевы — англосаксы, фризы, венды, — устремилось вперед: волоча осадные лестницы, раскручивая на ходу канаты с крюками-кошками, вытаскивая, завязшие в речном иле, самодельные тараны.

Несколько дней назад англосаксонские корабли, войдя в устье Шельды, дошли до Турне. Этот город, расположенный на перекрестье торговых путей, считался одной из святынь франков. Здесь родился Хлодвиг, здесь же был похоронен и его отец Хильдерик — последний из языческих королей франков, женатый к тому же на тюрингской принцессе. Захватом города Редвальд как бы отменял все, что последовало за смертью Хильдерика, — прежде всего крещение Хлодвига, — возвращая франков к истокам.

Войска Энгрифледы высадились на правом берегу реки, напротив города, захватив небольшой поселок, раскинувшийся возле торговой пристани. Одновременно войска молодой королевы пытались укрепиться и на левом берегу, где и стоял Турне. Крепостные стены, сохранившиеся со времен римлян и по мере возможности поддерживавшиеся в более-менее приличном состоянии всеми правителями города, окружали город полукругом, примыкавшим к реке. Перед ней тоже имелись укрепления, но куда слабее остальных — и именно здесь Энгрифледа била сильнее всего. Несколько раз англосаксы высаживались здесь, в то время как другие совершали отвлекающие атаки по другим участкам. Однако пока Турне держался — не в последнюю очередь благодаря энергичным усилиям правителя города, епископа Гарульфа. Сам, в прошлом, воин, он часто выходил на стены, поддерживая дух воинов своими проповедями. Пару раз Энгрифледа и сам видела этого священнослужителя — высокий, с худым аскетичным лицом и горящими черными глазами, он со стен призывал кары божьи на язычников. Он не пытался вступать в переговоры с Энгрифледой, впрочем, та и не собиралась принимать никаких предложений о мире: под стенами Турне сошлись противники достойные друг друга в своем упрямстве, ни за что не желавшие уступать друг другу.

На четвертый день осады прибыли подкрепления из Фризии и Энгрифледа отдала приказ о решающем штурме. Медлить было нельзя — с юга доносились слухи, что юный король Эльфрик, после победы под Орлеаном, готовится выступить на восток. Хотя никто точно не знал, где будет нанесен первый удар, Энгрифледа, для которой Эльфрик оставался самым опасным соперником за власть над Британией, не без оснований подозревала, что он как можно скорее постарается взять реванш за поражение отца.

Сейчас Энгрфледа, заняв удобную позицию на берегу реки, наблюдала, как идет в бой ее войско. Облаченная в кольчугу, с наброшенным поверх нее черным плащом с изображением белого драконоворона, молодя королева восседала на черном коне, окруженная самыми верными хускарлами. Все они были знатными англосаксами, согласно семейным легендам, прямыми потомками переселенцев, пришедших в Британию еще с Хенгистом и Хорсой, — все, кроме одного. Командир хускарлов отличался от остальных бритой головой, с клоком русых волос на макушке, с его пояса, помимо меча, свисала еще и шипастая булава, а на груди, вместо валькнута или молота Тора, виднелась серебряная фигурка божка с тремя головами — человечьей, птичьей и рыбьей. Мстивой, князь-изгнанник из Щецина, несколько лет назад поступил на службу Энгрифледы, заслужив свое нынешнее звание, как воинским искусством, так неподдельной преданностью молодой королеве.

Именно он и обратил внимание бретвальды на последнюю попытку осажденных переломить исход битвы.

– Глянь-ка туда, княгиня, — годы проведенные в Британии, не отучили венда именовать ее правительницу по-своему, — никак не успокоятся, вражины.

Энгрифледа проследила за тем куда указывал Мстивой, — как раз, чтобы увидеть, как в восточной стене распахиваются ворота, и оттуда выносится отряд всадников, во главе с кем-то, разодетым в богатое, явно не воинское облачение. Бретвальда узнала этого человека и ее губы раздвинулись в хищной улыбке.

— Сам Гарульф, значит, — хмыкнула она, — он-то куда лезет, святоша?

— Они знают какой-то брод, — заметил еще один хускарл, — гляди, лезут прямо в воду.

Турнесцы и вправду направили коней в Шельду, уверенно двигаясь в воде, едва достававшей до брюха коням. Энгрифледа выругалась — да, это она проглядела.

— Там мыс, — Мстивой указал на длинную полосу земли вдающуюся в реку, — поэтому наши их не видят. Если они ударят по ним сзади...

– — Вижу, — огрызнулась Энгрифледа и вороны, сидевшие у нее на плечах, с тревожным карканьем взвились в воздух. Все выглядело скверно — выход на берег открывал атакующим тыл англо-фризского войска, что штурмовало главные ворота. Поскольку все атакующие сейчас спешились, удар тяжелой конницы, — а Энгрифледа отчетливо видела, как блестят на солнце доспехи всадников, — мог смешать ряды атакующих и, в сочетании с вылазкой из города, сорвать, а то и вовсе заставить англосаксов снять осаду Турне.