Волки и медведи

– Кто б подумал, – весело сказал он. – Это они явно с перепугу уют организовали. Менты же не люди, им прививки делают.

– Какие прививки?

– Ну эти, от эмпатии. Способности переживать чужое страдание. Чтобы они не могли испытывать к задержанным человеческого сочувствия. Мне давным-давно рассказали. Даже не помню, кого я тогда стриг?

Он задумался. Его клиенты были очень болтливыми в отличие от моих. Даже когда это оказывался один и тот же человек.

– Хватит вздор-то говорить.

– Это все знают, – упрямо сказал Муха. – Ментам делают прививки, чтобы они вели себя как менты. Ну ты скажи, может нормальный человек так беспредельничать? – Он воодушевился. – Представь! Лежит пьяный в луже… или в сугробе. Ну, жестокая история. Само собой, ты подходишь его поднять.

– Я?

– Нет, не ты, конечно. Ты мимо пройдёшь. Я не в таком смысле «ты» говорю, а в общем. Не путай меня. – Он потёр лоб. – Так вот, мент-то тоже подойдёт. Карманы вывернуть. Ну ладно, выверни ему карманы, сними с него часы – но из лужи-то достань! У него же почки через десять минут полетят!

– Но это же справедливо, нет?

Муха оторопел.

– Что ж тут справедливого?

– Каждый должен знать свою дозу сам. Особенно зная, какие менты гуляют тут по улицам.

– А если случилось что? А если у человека сердечный приступ? – Муха рассердился. – Нет, это всё прививки.

– А Календуле кто прививку делал?

– А что Календула? Не он первый начал. – Муха вздохнул и машинально разогнал рукой дым от египетской, которую я курил, лёжа на койке. – На прогулку-то водят?

– И витамины дают.

– Понятненько. И что ты будешь делать?

– Спать.

Я замыслил побег, и это было скорее в полусне, в сновидениях, в которых больше свободы, но больше и нелепых неотменяемых условностей. Я был как узник, для которого дружественная рука оставляет нож или верёвочную лестницу в пироге или всё сразу, а потом он просыпается – и вот, на столе лежит и то и другое, но только теперь он понимает, что в подземном склепе, куда узник в действительности упрятан, от верёвочных лестниц мало проку, а что до ножа – дело это, конечно, хорошее, но именно в таких склепах почему-то требуются не ножи, а, скажем, стилет с трёхгранным лезвием… ну а потом он просыпается ещё раз, с мутной из-за электрического обогревателя головой.

Я придумывал, как выбраться: устроить пожар, вылететь в отсутствующее окно, проползти в вентиляционную трубу, превратиться в кого-нибудь, кто вылетит и проползёт. Но вот что вместо этого случилось.

Поднялась суматоха. Даже через дверь я хорошо слышал топот, грохот и сердитые крики: то ли управление брали штурмом снаружи, то ли пятая колонна из карьеристов – младших лейтенантов затеяла переворот внутри. Наконец и за моей дверью раздались голоса. Загремели замки. В камеру ввалился Захар. Он уставился на меня и облегчённо, угрюмо вытер со лба пот.

– Ты здесь?

Захар и прежде ко мне заглядывал. Он стал держаться комически по-братски, словно вообразил себя старшим братом с большой разницей в годах, человеком грубым и чувствительным – а ведь по возрасту годился скорее в отцы.

– Неужели я упустил какую-то возможность?

Захар мазнул взглядом справа налево, от стены к стене – и в его мозгу, наверное, мгновенно появилась картинка (с наклейкой «Разноглазый, камера №») – не такая яркая, как висевший над столом Зинкин рисунок, но гораздо точнее в деталях, которые при необходимости будут извлечены и проанализированы.

– Выходи, – сказал он. – Хочу, чтобы ты увидел.

Захар, я, ещё двое топтавшихся в коридоре ментов прошли в дежурку. Там царил разгром: перевёрнутый стол, содранные со стен фотографии объявленных в розыск. Дверь в обезьянник была распахнута, и внутри в лужах крови лежало растерзанное человеческое тело, точнее говоря, фрагменты – я подошёл и пригляделся – растерзанного тела мента. Это был вечно сидевший на дежурстве Шпыря.

– Хм, – сказал я. – И что случилось?

– Вот и я интересуюсь, – сказал Захар с силой, вперяя тяжёлый взгляд в подчинённых, капитана и майора, – вот и я. Кто у вас, паскуды, проник на территорию?

Капитан и майор встали навытяжку, а всех остальных, толпившихся в дверях дежурки, как ветром сдуло.

– Никто не проникал, товарищ подполковник, – сказал капитан.

– Че-го?

– Захар, да клянусь!

Захар сглотнул и молча повёл тяжёлой головой на крепкой шее: опять справа налево, слева направо. (И его налитые кровью глаза впивались, хватали, не пропустили ни одной мелочи.) Потом он задрал голову и осмотрел потолок. Потом его крепкий палец упёрся в железную решётку.

– Кого вы закрывали в обезьянник?

– Сегодня-то? Никого.

– Время такое, что проще на месте разобраться, чем сюда везти, – сказал майор. Он и до войны был широко известен такими разборками, в ходе которых профсоюзы и корпорации выкупали своих людей втридорога – если, конечно, хотели их получить с глазами и яйцами в комплекте.

– Вроде кто-то всё же был, – задумчиво сказал капитан. – Ну такой, совсем пацан мозглый.

– А! Так это ж просто так, шваль, отребье.

– Ну и где твоя шваль сейчас? – спросил Захар.

– Сбежал под шумок? – предположил капитан.

– И ты мне рассказываешь, что никто не входил, не выходил?

Майор тем временем догадался посмотреть в регистрационном журнале.

– Здесь такая запись странная, – сказал он, озадаченно водя пальцем. – Немой без документов. У нас чего, серьёзно немые есть? Ты встречал, Захар? Интересно, а как с них показания снимают?

– Я с тебя погоны сейчас сниму и на улицу выкину! – закричал Захар. – Проходной двор при усиленном режиме! Уже и обезьянник контролировать не могут! Вспоминайте, как выглядит!

– Да как бы он сумел? – запротестовал капитан. – Говорю: маленький, дохлый, лет пятнадцати. Сидел вон на лавке. И дверь заперта была!

– Может, ни при чём тут посторонние? – неожиданно сказал майор. – Может, с личным составом чего не поделил?

– Думай, что говоришь, – отрезал Захар.

– Я и думаю. Это же Шпыря. Он же того… Всю дорогу подкрысячивал.

– О мёртвом-то! – укоризненно сказал начальник милиции, и никто не понял, серьёзно он говорит или издевается. – Товарища ещё в Раствор бросить не успели, а ты его уже добрым словом припечатал. Вместе небось дела мутили? В строю рядом стояли? И как тебя, майор, называть?