Волкодав
Шрифт:
— Слушай, а… Столько перевязок точно нужно? — Воспользовавшись новым положением, Ваня оглядел себя.
— Ты просто не знаешь, как выглядел ещё несколько дней назад…
— Всё было так плохо? — Не обращая внимания на кивок Курска, Орёл принялся ощупывать себя. — Ну… Сейчас я во многих местах не чувствую боли вообще. Это все твоя магия, да? — Хрупкий блондин снова одарил собеседника улыбкой.
— Какая?..
— Ну, твои жители. Скорее всего, это они повлияли. Спасибо тебе. — Его улыбка стала шире и лучезарнее, и только теперь Курск полностью узнал в этом парнишке своего Ваню.
— Мы не можем знать наверняка… — Севрюк смутился. Почему-то ему вдруг
— Знаешь, мне неудобно… — Сидя уже на краю кровати. Орёл недовольно поёрзал. — Как-то… Чувствую себя связанным… Поможешь размотать плечо? Я не достаю до узла, он на спине…
— Но…
Всеми силами стараясь не смотреть в столь манившее, но почему-то и слишком сильно его смущавшее лицо Орла, Курск тщетно искал возможность мягко отказать подопечному в этой просьбе. Не то что бы она была какой-то странной или ненормальной… Нет, в ту минуту она казалась севрюку довольно закономерной и даже правильной, но…
Но было в ней и что-то такое, из-за чего Курском резко овладело волнение, и он сидел, будто на иголках.
— Ты же ещё… — Курск хотел оттянуть неизбежное, но мысль о том, что он, быть может, из-за своей природной серьёзности придаёт ситуации излишнюю значимость, уже заставляла его поддаться игре Орла.
— Мне лучше, правда. — Он посмотрел на севрюка почти в упор. — Правда, Курь. Ну так что?
Под взглядом этих больших, чистых и невинных голубых глаз Глеб уже не устоял. И, так как Ваня поворачиваться к нему не захотел, а лишь только изогнулся, открывая доступ к своей худенькой и стройной спине, Курск завёл обе руки парня за неё. Через пару минут узла уже не было, а снятый с тела Орла самодельный бинт лежал рядом на кровати.
— А можно ещё вот этот? — С какими-то странными нотками в голосе снова попросил Ваня.
Курск медлить не стал и, торопясь, несколько раз случайно коснулся руками кожи Орла. Она была непривычно тёплой, гладкой, очень нежной и мягкой — такой, что Курск в первые несколько касаний даже был удивлён тому, как Ваня при всех их занятиях и сражениях сумел сохранить её столь хорошо. Отвлёкшись на эти мысли, Глеб даже и не заметил, как его подчинённый пододвинулся к нему чуть ближе. Так, что Курск уже мог слышать его всё ещё пока что сбивавшееся дыхание.
Очнулся севрюк лишь от ощущения Ваниных губ, накрывших его собственные и увлекавших его в их первый, неопытный, но довольно чувственный поцелуй. Как будто этого было мало, Ваня ещё и обнял его одной рукой за шею. И, хоть Курск всё ещё не отвечал, Орёл не торопил его, то ли давая привыкнуть, то ли почему-то ещё…
2 августа 1572 года, вблизи д. Молоди современной Московской области.
Сдвоенные атаки принесли свои плоды: с каждым новым ударом Бахчисарай слабел на глазах. Хоть Курск и Орёл и не сразу научились действовать сообща, а Крым продолжал яростно отбиваться, они со временем вошли во вкус и уже подсознательно понимали друг друга. Возможно, происходило это потому, что ранее Глеб учил Ваню и таким образом передал ему свой стиль ведения боя.
Крым сопротивлялся умело и отчаянно, но два противника медленно, но верно, делали своё дело, выматывая его и подводя к краху. Его войско, также зажатое меж двух огней, тоже таяло на глазах, и во многих местах уцелевшие русские добивали уже его остатки.
Видя это, Курск ликовал: неужели, неужели он победил?! Нет, все, победили они все! И кого — самого демона степей, Бахчисарая! И почему же он раньше отвергал любую помощь, желая справиться
с Крымом, который явно был ему не по зубам, в одиночку? Каким же глупцом он теперь выглядел в своих же глазах! Нужно было сразу искать помощь, и как же хорошо, что Москва понял это раньше него и дал ему такое указание!А удары поражали Крыма снова и снова. Он всё реже атаковал сам, предпочитая больше закрываться от них. То, что он попал в свою же ловушку, а также плачевное состояние его уже почти разбитых войск, оставляло в душе Бахчисарая самые противоречивые чувства.
Он ничего не понимал. Как могла проиграть его армия, в несколько раз превосходившая русское войско по численности, вооружённая по последнему слову техники, усиленная лучшими войсками Османской империи?! Его армия, считавшаяся сильнейшей армией всей Европы того времени! Этих русских было же не более тридцати тысяч, как они смогли справиться таким количеством с ним, степным хищником, грозой всех окрестных государств?!
Крым находился в замешательстве. Это состояние, накрывшее его так не вовремя, очень мешало ему сосредоточиться на решавшей всё битве. Он понимал, что уже проиграл всё сражение, и что то, что его войско будет повержено, — лишь вопрос времени. Он ещё мог спасти себя самого, но тяжёлые мысли, бомбардировавшие его голову изнутри, постоянно отвлекали его от хода поединка.
Этим и пользовались Курск и Орёл. Будучи уже сами довольно измотанными и кое-где израненными, они снова и снова рубили и полосовали подвернувшуюся им плоть. Усиленные друг другом, они ещё никогда не были так уверены в своей победе, не чувствовали такой сплочённости, не были настолько поглощены сражением.
Самых тяжёлых ударов было два. Первым был Орёл — он нанёс его по плечу, разорвав крепления доспехов Крыма и войдя лезвием глубоко в его тело. Да, именно он, Иван Воротынский[5], теперь уже далеко не просто «талисман», а даже возможный царевич, собрав в кулак волю и решимость, смог помочь своему наставнику, Курску, и всей Московии в избавлении от её главного врага! Гордость и необычайное радостное волнение буквально распирали Орла изнутри, он вдруг осознал то, что совершенно не бесполезен, что воевать вполне может и умеет и что даже такое слабое олицетворение, как он, может быть полезно всей огромной стране!
Вторым был Курск. Он ранил Крыма также, как и ранее, с разбега. Севрюк попал в бок и, почувствовав, как холодное лезвие, словно продолжая его руку, входит в горячее и живое тело врага, Глеб испытал какое-то хищное удовлетворение. Да, наконец-то он это сделал!
Уже изрядно залитый кровью Бахчисарай, тяжело дыша, с трудом увернулся от последнего удара Глеба. Ранение грозило стать для него поистине смертельным, если бы Крым принял всю его тяжесть так, как полагалось. Он уже не горел желанием собирать все силы в кулак и как-либо защищаться, не говоря уже о том, чтобы пойти в атаку. Вместо этого он отъехал немного в сторону и быстро окинув поле битвы взглядом, что есть мочи пустился к остаткам своих войск, попутно крича что-то на своём. Как оказалось дальше, это был приказ к отступлению.
Рванувшийся было за ним Орёл, опьянённый боем и их общей победой, хотел добить причину многих несчастий как царства, так и всех его жителей, однако был остановлен Курском. Севрюк, желая предотвратить возможное заманивание Вани в ловушку, поспешил преградить ему путь.
— Не надо, Вань. — Тихо позвал он ученика, приводя того в себя. — Он и так уже ранен, а ещё потерял слишком много людей, так что, скорее всего, сдохнет где-то по дороге… Это будет справедливо, ведь собаке — собачья смерть.