Вольная

Предложение тайфы оказалось даже щедрее, чем плата чорваджи-баши. Никому в здравом уме и в голову не пришло бы отказываться или с подозрением смотреть в зубы этому роскошному дареному коню.

Но я на здравый ум никогда не претендовала — иначе бы уж точно не оказалась в таком положении.

— А я, выходит, должна буду жить на женской половине? — хмуро уточнила я.

Рашед-тайфа расслабленно пожал плечами.

— Не на мужской же.

Я подавилась дурацким нервным смешком.

— Нет, в смысле — мне нельзя будет выходить из дворца?

— Нет, — твердо ответил тайфа и впервые за весь разговор будто бы весь подобрался, напрягшись, как перед схваткой. — Тахир-ага останется в Старом городе еще на несколько месяцев, пока не продаст всех девушек из последней партии. Если ты попадешься ему на глаза где-нибудь на базаре, он поймет, что я купил тебя не просто как очередное украшение для гарема, и наверняка расскажет об этом своим поставщикам — а те затаятся, и обнаружить всю сеть станет в разы сложнее.

— Но это будет проблемой янычаров султана, — заметила я.

Он вдруг усмехнулся — остро, быстро и кривовато — и снова расслабился, откинувшись на подушки. Белоснежная простыня, и без того державшаяся на честном слове, сползла почти до пояса, занятно контрастируя со смуглой кожей.

— Это будет всеобщей проблемой, — возразил он и оперся на локоть. — Люди — создания стайные; если кто-то наглядно продемонстрирует, что можно нарушить закон, хорошо на этом нажиться и убраться восвояси, оставив янычаров ни с чем, то у него очень быстро появятся последователи, и постепенно их будет становиться все больше. Не обязательно именно в работорговле. Если закон слаб, то зачем ему следовать? — он пожал свободным плечом. — А я чрезвычайно ленив, Аиза, и терпеть не могу делать лишнюю работу, не говоря уже о том, чтобы доказывать какому-нибудь преступному сброду, что моему слову надлежит повиноваться. Да, я всего лишь один из градоправителей, а не султан, но незаконная работорговля процветает здесь, на моей земле, в Старом городе, и если ее не пресечь немедленно, то брожение нравов тоже начнет распространение отсюда. Мне проще вмешаться сейчас, нежели дожидаться чьих-то успехов, которые могут изрядно запоздать. В конце концов, речь идет не о мелком воровстве на ярмарочной площади, а о попытке очернить султана и заставить наших новых союзников сомневаться в твердости его слова. После затяжной войны этого допускать никак нельзя, потому что сейчас никто не поручится, что мы выстоим в следующем конфликте.

Это объяснение пришлось проглотить; я еще помнила ощущение беспомощной паники, когда наступление Свободных княжеств накатывало на империю штормовой волной, погребая под собой город за городом, и не докатилась до нас только благодаря пустыне. Если увеличение числа преступников, нарушивших запрет султана, может привести к чему-то подобному, то я уж как-нибудь перетерплю несколько дней взаперти.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я не могу позволить чорваджи-баши выкупить тебя, — продолжил Рашед-тайфа. — Слишком много людей видели, как ты вошла в мои покои и провела здесь вечер; слуги будут считать тебя моей наложницей, и, если я вздумаю продать тебя так скоро, заподозрят неладное — а там уже пересуды не остановит ничто.

Я поджала губы и выпустила из пальцев скомканный подол. Это я прекрасно понимала и сама — и отчего-то не могла отделаться от мысли, что тайфа вполне мог обставить эту беседу совсем по-другому. Отправить меня к прислужницам, например, а потом велеть прислать меня для уборки в каком-нибудь кабинете, где по случайному стечению обстоятельств оказался бы Нисаль-ага, а то и сам господин… да мало ли вариантов?

Но спрашивать об этом я поостереглась. У него наверняка нашлось бы какое-нибудь оскорбительно логичное объяснение и для того, чтобы сделать из меня постельную игрушку, а мне совершенно не хотелось портить отношения с человеком, который фактически пообещал Малиху блестящее будущее — то, что не могла дать я.

— Понятно, — коротко отозвалась я. — Могу я быть свободна?

— Нет, — невозмутимо ответил Рашед-тайфа и фыркнул, как невоспитанный жеребец. — Но ты можешь уйти к себе. Я отдам распоряжение, чтобы тебе подготовили комнату.

Я недоверчиво выгнула бровь, но возражать не стала.

Прим. авт.:

Дастархан — невысокий сервированный стол либо скатерть.

Глава 3.1. Скрытые мотивы

Берегись, чтобы твой язык не отрезал твою голову!

— арабская пословица

Отчим часто повторял, что спокойствие — это волшебная сила, расставляющая все по своим местам.

Если ты спокоен, то для тебя не составит труда правильно расставить приоритеты, выработать порядок действий и планомерно двигаться к цели, пока не достигнешь желаемого. Спокойствие очищает разум и делает мир вокруг проще и яснее.

Мой разум, следовало признать, нуждался не просто в очищении, а в генеральной уборке. Здравого смысла хватило разве что на то, чтобы молча проследовать за хмурой заспанной Лин на женскую половину дворца и придержать при себе комментарии, когда я обнаружила, что гарем, несмотря на поздний (или уже ранний?) час, вовсе не спит.

Простые рабыни и свободные служанки размещались в общей комнате на первом этаже, на одинаковых узких кроватях-лежанках. Извечное женское любопытство не позволяло обитательницам гарема как следует отдохнуть после долгого трудового дня, а присутствие надзирательницы заставляло оставаться на местах и не соваться с расспросами к «новенькой», и они так диковато сверкали глазами из-под тонких одеял, словно и сами опасались, что это противоречие разорвет их пополам.

— Всех на рассвете подниму, — проворчала Лин, вроде бы ни к кому не обращаясь, но глаза и любопытные носы моментально попрятались.

Призвать наложниц к порядку оказалось куда сложнее. Они выглядывали из крошечных комнаток с галереи второго этажа, вовсе не таясь, и угрозу раннего подъема встретили, не дрогнув: кажется, не спать ночь напролет для них было не внове.

А еще их почему-то было всего две — куда меньше, чем я ожидала.

— И тебя на рассвете подниму, — хмуро пригрозила Лин, заметив мой ошарашенный взгляд. — Нисаль-ага всегда рано встает, как раз после завтрака и поработаешь.

Я тоже оставила угрозу без внимания. После такого насыщенного переживаниями дня все равно едва ли получилось бы заснуть; кроме того, наблюдать за наложницами оказалось даже интереснее, чем за ярмарочным представлением, такие выразительные у них были лица. Если упоминание Нисаля-аги повергло их в легкий шок — что за интерес у придворного чародея может быть к новой невольнице?! — то волшебное слово «поработаешь» принесло им несказанное облегчение.

Если мне предстояло проводить дни в трудах, пока они могли посвятить время своей красоте, танцам и учебе, то какая из меня соперница? Я тоже выдохнула: одно дело — потерпеть гаремные порядки до освобождения, и совсем другое — погрязнуть в разборках с настоящими наложницами, которые знать не знали, как и зачем я очутилась во дворце.

А потом Лин почему-то прошла мимо галереи наложниц и стала подниматься выше, на третий этаж, и тут-то лица и вытянулись — что у меня, что у красавиц, обласканных вниманием тайфы.

— А разве здесь не… — робко начала было я, когда надзирательница уверенно распахнула тяжелые деревянные двери, покрытые затейливой резьбой.

Было довольно сложно не заметить, что на нижних этажах двери отсутствовали в принципе. Колонны, ширмы, занавеси — но ни единого замка или засова. Рабыни принадлежали тайфе, и личное пространство им не полагалось. А здесь… я замерла на пороге, недоверчиво рассматривая уходящий вдаль коридор, освещенный лампами из цветного стекла.

— Приказы тайфы не обсуждаются, — отрезала Лин, не дослушав, и подтолкнула меня вперед. — Он велел приготовить комнату для почетной гостьи.