Волны бьются о скалы

Безысходность и равнодушие губят любую любовь, любые чувства. Люди прячутся от своего прошлого, стыдясь его, люди боятся настоящего, сжавшись в комок страха перед будущим.

После удара голова у Ксении сильно болит, две таблетки анальгина не помогают. Она чувствует, как в ней закипает бессильное бешенство. Олег ушел в комнату к Лике, опять приманивает дочь к себе, играется с ней. А о ней никто не помнит. Это не Лика, это она здесь никому не нужна. Ксения подходит к кухонному окну и распахивает его, жадно втягивая в себя морозный воздух позднего вечера. На ее плечах усталость, она ссутулена и сгорблена, как старуха. Ксения в тупике. Она устала, ей ничего не надо, она перегорела. Если кто-нибудь дал бы ей слово, именно так она охарактеризовала бы свое состояние. Апатия. Зачем что-то делать, если все равно упрешься носом в стену?

Мир Ксении зациклен на деньгах. Это жизнь белки, хомячка в колесе, беготня по кругу в погоне за парой спокойных выходных. Времени на себя не остается. Ей тридцать шесть лет, а в уголках глаз уже залегли глубокие морщинки, и кожа на шее стала дряблой и безвольной. Еще пара таких бешеных лет, и она угаснет, превратится в старуху, в стеганом ватнике, годную только на работу смотрительницы маяка. Как Никифоровна, которая там и работает. Работала, потому что маяк закрыли еще в конце 90-х, он внутри обвалился и прогнил. Маяк на Краю Света. Нет, такого будущего ей не надо.

Ксения расхаживает большими шагами по кухне, прислушиваясь к робкому тихому смеху Лики за стенкой. Этот идиот опять морочит ребенку голову своими россказнями. Он сплавил дочке сказку про Счастливого Принца, она им теперь бредит. Псих, раздавший бедным свои вещи. Он богач, что ему стоит. А вот они, едва сводящие концы с концами, вот это бедность, бедность захудалой российской периферии, строящей из себя золотую жилу. К ним никакой принц, счастливый или несчастный, не придет, кому они сдались. Олега уволят за пьянство, а ей даже уехать не на что. Мысли Ксении крутятся по одному кругу, она не может думать о чем-то другом.

Иногда она и сама не прочь построить воздушные замки. Если бы Олега назначили главным инженером комбината, его зарплата бы с 7000 поднялась почти до 15000, а это уже что-то. Тогда деньги с получки не исчезали бы в счетах за налоги, и за лекарства, а можно было бы откладывать. Они бы скопили деньги на билеты и уехали, или купили бы наконец Лике собственный компьютер. Она бы начала хоть немного улыбаться, не была бы такой букой, повернутой на странных заунывных сказках. Ксения могла бы купить себе нормальную одежду, а не ходить девятый год подряд дома в одном темно-бордовом шерстяном халате на голое тело и летних тапках. Она бы нашла себе работу на комбинате, если бы у Олега были хоть какие-то связи. Вот только все это ложь и глупости! Олег слишком психованный, чтобы адекватно общаться с начальством. Он десятый год на должности пусть ведущего в отделе, но все же рядового инженера, чисто прозябает там за свой резкий дерзкий нрав. Будучи под мухой, он нередко позволяет себе грубить начальству, поднимать скандалы из-за каких-то грязных разделочных ножей, которые могут занести в рыбу инфекцию. Какая ему-то разница, они эту рыбу в глаза не видели? И он упрямый, как баран, невозможно выбить из него то, что он себе вдолбил. Раньше ей это в нем нравилось, теперь осталось только раздражение. Раздражение - постоянно видеть перед собой этого небритого, пропахшего рыбой трудоголика, готового с утра до ночи пропадать на работе, напрочь забывая о семье. А дома ему, видите ли, есть нечего, и он по пустякам готов ее прибить, как муху на стекле! Как будто она еду в погребе прячет и ест по ночам. Вообще, все так надоело! Даже чувств особых не осталось, полное эмоциональное выгорание. Ее саму уволили за такой же нрав, она невольно усмехается, интересно, каким зверенышем станет Лика, когда вырастет? А, нет, она не вырастет, это очевидно, болезнь ее доконает. По их с Олегом расчетам, девочка вряд ли дотянет до совершеннолетия. Дико звучит, не так ли, но Ксении уже все равно. Она пытается жить реально, расставить все по полочкам, выстроить в идеальную систему, недаром, наряду с литературой, она преподавала в школе математику. Ей до дрожи больно смотреть на ребенка, на жалкие попытки девочки казаться бодрой.

Они запутались во лжи. Она лжет постоянно. Лжет Лике, что бинты скоро пришлют по почте, лжет, что девочка выглядит лучше, хотя ей много хуже. Лжет, что скоро выйдет на работу, работать ей негде, весть об увольнении облетела все село, ее никуда не возьмут. В таких маленьких поселках, где все живут скученно, как сельди в банке, нельзя допускать в жизни ни малейшего промаха, иначе тебя засудят. Она лжет Лике, говорит, что та скоро выздоровеет. Олег лжет Лике, что та умная и красивая, и они пойдут пускать кораблики в ручье. Лжет о службе в армии, чтобы придать себе вес в глазах дочери и в очередной раз унизить ее мать, мол, он тут круче всех. Ложь пропитывает их жизнь, и глупо ссылаться на то, что она, якобы, во благо.

Ксения слаба, мелкие рутинные неприятности постепенно превратились в большую проблему, которую непонятно как надо разгребать, она сознает, что боль и безысходность сломили ее и не знает, что теперь делать. Больше всего на свете она гналась за покоем. Когда она была маленькой девочкой, то мечтала, что настанет день, и она вырвется с острова, уедет далеко-далеко. Не в город, нет, в маленький городок где-нибудь на континенте, выйдет замуж, будет жить в нормальном теплом доме, будет у нее двое детей, и она будет рассказывать им сказки на ночь. Так было у героинь ее любимых книжек, да, она читала, в детстве, это теперь некогда даже журнал пролистать. А, впрочем, она же безработная, у нее просто нет денег на журналы. Жизнь оказалась немного сложней, чем цветная картинка в книжке, жизнь монохромна. Ксения, максималистка по призванию, сама создала себе свою реальность, целиком состоящую из черного и белого цветов. Пока не было ребенка, ее все устраивало, Лика стала последней каплей. Ребенок в черно-белую схему не вписывался, привязывал ее к острову намертво, давил на нее, душил. С рождением Лики пришлось забыть о переезде. Потом пришлось забыть о детсаде и посещении школы, теперь нужно забыть о работе, и заживо гнить в тишине пустого дома, глядя в окошко на ледяные мартовские сумерки. В ее жизни тоже сгустились сумерки.

Она посмотрела на часы. Половина девятого вечера. Олег наверняка уже уложил Лику спать и ушел к себе в спальню. Он никогда ее не ждет заполночь, заваливается и спит, как убитый.

Ксения набросила на себя свой бордовый, заляпанный у подола грязью, плащ и неслышно вышла из дома. На улице ее, в тонком халате и плаще, пробрал до костей холод, пусть не такой, как зимний, но не менее противный. Она идет вперед, в туман, не останавливаясь. С моря доносятся глухие гудки сейнера, где-то высоко кричат чайки, спешащие домой. Море никогда не спит. А она спешит сбежать из дома, уйти куда подальше. Приступ острой тоски сковал ее мозг, в ее глазах только отрешенность и угрюмая решимость. Она устала сражаться непонятно для чего и за кого. Устала тащить на себе все, и не получать взамен ничего. В голову приходят даже совсем детские мысли. Если Олег такой умный и прекрасный, вот пусть сам и возится со своей дочкой. Она подрастет, он будет ее бить, как жену сегодня, будет орать на нее, и ворчать по любому поводу, и тогда она поймет. Они все тогда поймут, какой хорошей была Ксения. Ей стыдно за свои наивные мысли, но они ее раззадоривают, подгоняют вперед, заставляют забыть про холод и застрявший в домашних тапочках снег.

Ксения идет, почти бежит, клацая от холода зубами, бежит, не разбирая дороги, несколько раз падает на льду, расцарапывает себе локти, но все равно упрямо бежит вверх, по тропинке к больнице и дальше - к вершине сопки, чернеющей на фоне бледного вечернего неба. Огненный закат потух, оставив багрово-синее пепелище высоко над неумолчно грохочущим внизу океаном. Становится намного холоднее, больница остается позади, в стороне слева, ветер прохватывает, задирая ей халат и плащ, она не обращает внимания. Хоть раз в жизни надо не испугаться и довести задуманное до логического конца! Больше ничего не остается, когда против тебя все. Это только в боевиках герой идет убивать врагов, лезет на рожон, ломает систему, стреляет в богачей и добивается желанной цели.

Ксения свою систему сломать не сможет. И не захочет, с детства приученная выносить все с рабской покорностью. Обычная русская баба, которая будет молча терпеть свои горести, и волочить неподъемный воз в гору, получая свои зуботычины, и ни разу не пикнет. Рабочая кляча не может остановиться и взбунтоваться. Но может упасть на дороге, и никто ее уже не поднимет. Нельзя сломать систему, созданную ей самой. Но можно убежать от нее, получить свою долю покоя, не так ли?

Вершина сопки выныривает из темноты неожиданно, ветер бьет женщине в лицо, стегает по обнаженным худым ногам в заиндевелых тапках. Она чувствует, как бьют по лицу собственные волосы, кругом ничего не видно, только слышно, как далеко внизу волны кидаются на гранитное подножие поросшей травой и низким кустарником сопки. В темноте море незаметно, даже не верится, что под тобой, в тридцати метрах, пустота. Ледяная липкая вода, мерно ударяющаяся об осколки скал.

Ксения не сомневается, она пришла сюда не для того, чтобы бояться. Ушибленный висок снова ноет, скорее бы боль прекратилась. Женщина глубоко вздыхает, ловя грудью соленый терпкий колючий воздух, потом резко бросается вперед, словно собираясь бежать, и срывается вниз. Секунду в темноте можно различить быстро летящее в громадные штормовые волны бледное тело, потом все исчезает. При таком сильном прибое не слышен глухой удар тела об воду и всплеск, все тонет в темноте. К утру начнется настоящий шторм и скроет все следы.

Олег, уложив Лику спать, долго курит во дворе, от скуки поглядывая в затянутое жутковатыми тучами небо. Штормовые тучи черные, а небо подсвечено бледно-серым светом, и каждый зигзаг неровных косматых облаков вычерчен с предельной ясностью. Ветер крепчает, с мола слышно, как качаются стоящие на приколе баркасы. С рейда доносится низкий вой сирены, сейнер встал на якорь и мерцает дальними кроваво-красными огнями. Стоять на ветру холодно, мужчина торопливо докуривает и уходит, набросив на голову капюшон куртки.