Волны памяти

— Здравствуйте, Эдуард Викторович, — сдержанно киваю свёкру, всем своим видом показывая нежелание тактильных приветствий.

Но он то ли правда не понимает, то ли прикидывается, то ли плевать хотел на мои сигналы, ибо в следующую секунду решительно кидается в мою сторону, что я даже не успеваю предпринять каких-либо экстренных защитных мер. Мерзкие влажные ладони обхватывают мою спину: одна — в районе талии, а другая — прямиком на… в общем, ниже талии ровно на одну ладонь.

Я вскрикнула и попыталась отскочить, но не тут-то было. Он сжал еще крепче, а я уперлась ладонями в его грудь и начала вертеть головой в поисках Татьяны, которая только что находилась рядом с нами. Но услышала только закрывающуюся на кухню дверь и торопливые удаляющиеся шаги.

Что происходит???

— Эдуард Викторович, — говорю, повышая голос. — Прекратите немедленно! Как Вам не стыдно!?

— Я соскучился, кисунь, — говорит мне шепотом и впивается в шею, так как до губ не смог дотянуться, будучи немного ниже меня ростом.

— Да что вы делаете!? — я уже почти кричу и начинаю с силой пытаться его оттолкнуть, но руки мои зажаты его торсом. — Я буду кричать!

— Не здесь, — похотливо хрипит, усаживая меня на стол. — Здесь сделаем всё по-тихому, а в спальне можно будет и покричать, — он начинает лапать меня и одна рука уже проникает под майку и устремляется к груди, когда я резко освобождаю свою ладонь и силой бью его по лицу.

— Ты чего? — смотрит на меня не понимающе. — Я не буду оставлять следы как в прошлый раз, не волнуйся, кисуня моя, папочка будет осторожен, — пока я ошарашенно перевариваю смысл его слов, понимая, что они могут значить, этот престарелый извращенец возвращается к прерванному моей оплеухой занятию.

Нужно действовать кардинально. В следующую секунду моя коленка попадает точно в цель. Папаша оставляет меня и сгибается пополам, хватаясь за то место, которое у него явно было проблемным.

— Никогда! НИКОГДА больше не смейте так делать!!! — в ярости ору на старикашку. — Еще хоть один подобный намёк — я всё расскажу Игорю!

— Только попробуй, — хрипит вслед.

Не дожидаясь его дальнейшего ответа, я выскакиваю из кухни и в несколько секунд оказываюсь в своей комнате. Запираюсь на все замки и прямиком иду в ванную. Сначала пью воду прямо из-под крана, а потом захожу в душ. Мне необходимо смыть с себя прикосновения этого урода.

Горячие струи обжигают кожу, но не могут её согреть. Меня трясёт, а из глаз потоком текут слёзы.

Что же я за дрянь такая?! Получается, что я спала с отцом собственного мужа! Мне мерзко от этого понимания. Я сама себе противна.

И тут в голове словно складывается паззл: а может, Игорь потому так общается со мной, что узнал о связи своей жены и отца?

Это многое объясняет. Но я не представляю, почему он терпит меня в этом доме, почему сразу не выставил, узнав об этом?

Что-то тут не сходится… Да и папаша угрожал, чтобы я не говорила.

Получается, есть еще что-то. Наверняка не менее отвратительное…

Сколько же еще у меня скелетов в шкафу? Сколько еще грязи я о себе узнаю?

Мне становится не просто плохо, а по-настоящему тошно. Если бы я успела позавтракать, наверняка извергла бы всё в эту же минуту. Голова раскалывается, всё тело трясёт, как лихорадке.

Я выхожу из душа и дрожащими руками достаю из коробки две таблетки. Смотрю на свою ладонь с двумя белыми кружочками на ней. Потом поднимаю глаза на зеркало и рассматриваю то жалкое, существо, которое смотрит на меня. Дорогой интерьер, белоснежный махровый халат будто смеются над той, кого поместили внутрь этой роскоши.

Я не на своём месте. Всё здесь для меня чужое. Я не хочу вспоминать эту жизнь. Я не хочу жить этой жизнью…

Открываю коробку и начинаю одну за другой выколупывать белые кругляшки…

Глава 7

Открываю глаза снова в палате. Здесь всё не так безупречно, как в тайской клинике, но мне нравится. Моя палата больше напоминает жилую комнату, чем та, в которой я хотела умереть, всыпав в себя всю пачку прописанных мне препаратов.

Урывками помню, как надо мной суетились люди в белых халатах, среди которых я различала лишь одно лицо. Перед глазами постоянно стояло лицо Игоря. Может, это были галлюцинации от интоксикации, я не знаю, но он был единственным, кого мне хотелось видеть. А самое главное — он смотрел на меня совсем иначе, чем обычно. В его глазах было беспокойство и… боль? Или страх? Неужели, он не хотел моей смерти? Или я всё это себе придумываю?

— Эленочка, как вы нас напугали! — скалится Татьяна, которая сидела у моей кровати.

— Замечательно, что вы пришли в себя, — говорит незнакомый мужчина, который, по-видимому, был священником: на нём черная риза, поверх которой надет священнический крест.

— Здравствуйте, батюшка, — цепляюсь за него взглядом, боясь, что он уйдёт. — Вы ко мне пришли?

— Я приходил в соседнюю палату, больную причастить и вот услышал, что с вами произошло, — скромно говорит чернобородый пастырь, будто оправдываясь. — Если хотите, могу вас исповедовать…

Он говорит тихо, словно стесняясь Татьяны, на лице которой выражено презрительное недовольство. Но я тут же даю ответ.

— Хочу! Пожалуйста, останьтесь!

Батюшка счастливо улыбается, будто я сделала для него большое одолжение, кладёт на стол свой чемоданчик, достаёт из него маленькую книжечку и крест и подходит ко мне.

Татьяна замечает, что батюшка не может подойти ко мне из-за неё, некоторое время сидит, делая вид, что не понимает, но потом фыркает и встаёт со стула. Она отходит на несколько шагов и становится у стола в двух метрах от нас и демонстративно наблюдает за каждым нашим шагом.

— Исповедь — это таинство, — кротко, словно самому себе даёт наставление батюшка. — На ней могут присутствовать только тот, кто кается, и священник, принимающий исповедь.

После этих слов он поворачивается и назидательно смотрит на Татьяну. Видно было, что ей хотелось сказать ему что-то язвительное, но, видимо, моё присутствие её останавливало.

— Я в туалет схожу, — словно между прочим говорит женщина и наконец оставляет нас с батюшкой наедине.

— Как вас зовут? — спрашивает священник.

— Елена.

— А меня можно называть отец Иоанн. Ну, или отец Иван, если вам так будет удобнее.

— Отец Иоанн, — говорю поспешно, словно боюсь опоздать. — Я скоро умру… — мне действительно очень плохо, сил нет, и кажется, что нахожусь на грани. — Я выпила таблетки… — мне трудно говорить не из-за состояния, а потому, что стыдно признаваться в том, что хотела совершить.

— Я знаю, Елена, — батюшка успокаивающе похлопывает по моей руке своей теплой ладошкой. — Не волнуйтесь, Вы с Вами всё будет хорошо. Ваш муж вовремя вызвал скорую, и врачи смогли спасти вам жизнь.