Вольные стрелки
Шрифт:
Сердце мое опять сжалось безотчетной тоской.
Вдруг шелковая драпировка раздвинулась...
За вестибюлем виднелась роскошно убранная, ярко освещенная зала. Среди множества офицеров в блестящих мундирах был и Дюброск, элегантный, как всегда. А между богато одетыми дамами я заметил донью Хоакину с обеими дочерьми. Дамы шуршали шелками, сверкали бриллиантами. Несколько молодых людей были в живописных костюмах гверильясов.
Начинались танцы.
– Посмотрите-ка, капитан, ведь это дон Косме с женою и дочерьми! воскликнул Клейли.
– Что это значит, как вы думаете?
– Отстаньте! Не
– прошептал я раздраженно.
Мне казалось, что мое сердце перестало биться. В горле пересохло, на лбу выступил холодный пот.
Он приближается к ней... предлагает ей танцевать... Она отказалась! Она вышла в вестибюль, опирается на балюстраду... Неужели она вздохнула? А! Он опять приближается к ней, говорит ей что-то... она улыбается... Он берет ее за руку!
– Дьявол! Коварная женщина!
– крикнул я изо всех сил, поднимаясь на связанные ноги.
Я хочу броситься туда, хочу вырвать ее из рук злодея... делаю несколько шагов и тяжело падаю ничком на каменные плиты!
Подбежавшие сторожа схватили меня и снова скрутили мне руки. Моих товарищей тоже связали... Потом нас снесли в подвал и заперли за нами дверь...
Мы снова остались одни..
Глава XXXIX
ПОЦЕЛУЙ ВО МРАКЕ
Я не берусь описывать всех чувств, волновавших меня в новом месте моего заключения. Было холодно, сыро, грязно, но не на это я обращал внимание. Я терзался горем, отчаянием и ревностью и почти не чувствовал физических страданий. Ведь она могла спать, улыбаться, танцевать, танцевать над моей темницей, с моим палачом!..
Мне хотелось умереть, чтобы разом покончить свои мучения, но и не менее страстно я желал жить, чтобы отомстить за себя!
А вдруг это новое заключение в темницу помешает Нарсиссо сдержать свое обещание? Как он проникнет к нам? Дверь заперта двойным замком, к ней приставлен часовой...
После долгих и тщетных усилий я кое-как поднялся опять на ноги и оперся спиною о стену. Я увидел маленькое узкое окно, вроде бойницы. Двигаясь вдоль стены, я добрался до окна и прислушался. Откуда-то доносился волчий вой. Сначала я не обратил на него внимания, но он все усиливался и приближался и казался таким странным, что я, наконец, подозвал Рауля.
Он подполз ко мне.
– В чем дело, капитан?
– Ты слышишь вой? Разве здесь водятся степные волки?
– Но откуда же им взяться?
– Я тоже не понимаю, и мне кажется, что за этим воем что-нибудь скрывается... Знаешь что, ведь это - Линкольн!..
Вой прекратился на время, но затем возобновился в другом месте.
– Что делать, Рауль?
– спрашиваю я.
– Если ответить ему, обратит внимание часовой... Подождем, когда он подойдет поближе...
Но Линкольн вдруг замолк.
Мои товарищи тоже поднялись и стояли, прислонившись к стене. Надежда на близость спасения оживила и ободрила их...
Прошло около получаса. Мы не произнесли ни слова и не шевелились. Вдруг послышался легкий стук. Приятный, точно женский, голос прошептал под окном:
– Hola, capitan!
Я приложил ухо к отверстию. Возглас повторился. Мне было ясно, что говорил не Линкольн. Вероятно, это Нарсиссо.
– Quien?
– спросил я.
– Jo, capitan!
Да, это был голос, который я слышал утром. Значит, под окном был Нарсиссо.
–
Можете вы просунуть руку в отверстие?– продолжал голос.
– Нет, у меня руки связаны за спиной...
– А не можете ли вы поднести их к окну, повернувшись спиною?
– И этого не могу.
– Ваши товарищи тоже связаны?
– Да, все до одного.
– Ну так вот что: станьте на плечи двух из них.
Я попросил Чэйна и Рауля поддержать меня, удивляясь смелости молодого испанца.
Взобравшись на плечи товарищей, я повернулся спиною к окну.
Маленькая нежная рука прикоснулась к моим связанным рукам и мгновенно перерезала чем-то острым веревки.
– Держите!
– шепнул голос, когда я обернулся.
Вслед за тем у меня в руке очутился кинжал.
– Держите и это.
Протянув другую руку, я почувствовал в ней какую-то бумагу, которая казалась светящейся.
– А теперь, капитан, прошу вас о милости, - продолжал голос.
– Какую милость могу я вам оказать?
– Позвольте мне на прощание поцеловать вас.
– О, милый юноша!
– воскликнул я.
– Юноша?! Я не юноша, я - женщина, женщина, любящая вас всею силою своего сердца!..
– Так неужели ты... ты, моя дорогая Гвадалупе?
– А... Я так и думала... Я больше не хочу... Но нет, я все-таки сдержу слово!
Я был в таком волнении, что не придал особого значения этим загадочным словам. Лишь впоследствии я вспомнил о них и понял их смысл.
– Вашу руку, вашу руку!
– воскликнул я в свою очередь.
– Вы хотите мою руку? Извольте!
В узкое окно просунулась маленькая ручка, на которой в лучах луны сверкали драгоценные камни. Я схватил ее и покрыл поцелуями. Мне казалось, что рука сама прижимается к моим губам...
– О, зачем, нам разлучаться?
– бормотал я в порыве горячей любви.
– Бежим вместе... И я мог подозревать тебя, дорогая Гвадалупе!..
Послышалось легкое, как бы болезненное восклицание, рука живо отдернулась, а один из перстней случайно соскользнул на мою ладонь.
– Прощайте, капитан, прощайте!
– произнес голос.
– В этом мире люди не знают; кто действительно любит их...
Пораженный, изумленный донельзя, я стал звать говорившую.
Ответа не последовало. Я прислушивался до тех пор, пока мои товарищи не устали наконец держать меня. Я спустился на пол, разрезал ремни на ногах, освободил Рауля от уз и передал ему кинжал, чтобы он мог освободить Клейли и Чэйна, а сам занялся чтением записки, в которой был завернут светляк. Слегка сдавив светящуюся муху пальцами, я стал держать ее над бумагою, которая таким образом совершенно осветилась, и прочитал следующее:
"Стены из adobe. У вас есть кинжал. Окно выходит в поле, за которым начинается лес. Остальное зависит от вас. Другим способом помочь вам не могу. Carissirno cabale adios! (Прощайте, дорогой кавалер!)"
"Какой сжатый, деловой слог", - невольно подумал я.
Но задумываться над этим было некогда. Я бросил муху, спрятал записку у себя на груди и принялся расшатывать кинжалом кирпичи, которые легко поддавались.
Однако вскоре снаружи раздались голоса мужчины и женщины.
Я бросил работу и начал прислушиваться. Мужской голос принадлежал, несомненно, Линкольну.