Волосы циннвальдитового цвета

– Я знаю это место, - отозвалась девушка.
– Часто там бываю. Слушаю вас и удивляюсь - словно бы место это замерзло во времени. Как было тогда, так осталось и теперь. Разве что редко когда встретишь там прохожих. Боятся, говорят, бандитов там много.

– Так или иначе, гуляю я по аллее, никого не трогаю, а тут один старичок меня окликнул. Он меня о чем-то спросил, потом слово за слово и завязался разговор. Хотя, по большей части говорил он один. Рассказал, как там очутился, - Артем остановился, уставился куда-то вдаль, поджал губы.
– Сказал мне, что в молодости верил в лучшее. Не был таким вредным и скептически настроенным. Работал в поте лица, на всем экономил, откладывал деньги, когда только предоставлялась такая возможность. Мечтал переехать в город. Десять лет проработал, двадцать проработал, а ничего не менялось. Деньги, которые откладывал, копились чрезвычайно медленно. Решил все вложить в какой-то участок земли, заняться земледелием, да прогорел. Вернулся на родной завод, устроился на копеечную зарплату и работал до тех пор, пока сил хватало. А как они его покинули, ушел. Сказал, живет на копейки, чуть не попрошайничает. Не знает, как быть, когда кончатся все деньги. А в конце сказал фразу, которая почему-то отложилась у меня в памяти, да настолько отчетливо, что могу слово в слово повторить. Сначала спросил меня, знаю ли я, почему его жизнь так сложилась, не думаю ли, что он остался у разбитого корыта, из-за того, что был лентяем и лоботрясом? Я ответил, что нет. Тогда он и говорит:

"А у разбитого корыта я потому, что труд не ценится на рынке, предложение всегда превышает спрос".

А потом добавил, чтобы я не уверовал в свою исключительность, если вдруг моя жизнь сложится счастливо и мне удатся разбогатеть. Это не значит, что я талантлив, умен или трудолюбив. Это означает лишь одно - мне просто повезло. Уж не знаю, почему меня так тронули его слова. Помню, как чувствовал себя, возвращаясь домой. Словно бы меня прижали к земле прессом, весившим тонну. Какая-то обреченность охватила меня. Сама мысль о том, что судьба человека не определяется его усилиями, слепой жребий решает как и кому жить, рушила весь фундамент, на котором зиждилось мое мировоззрение. Тогда подумалось, если всё равно в итоге останусь ни с чем, так зачем вообще что-то делать? Жуткое ощущение. Ни до того, ни после того не мог назвать себя фаталистом. Но идя по узенькой тропинке в беспроглядной тьме, я поверил в судьбу. Хотя неправда. Не в судьбу, в социальную предопределенность. Убежденность в том, что у тебя всё получиться, если потрудиться, вбивавшаяся в голову с детства, пропала. И я повторял и повторял слова про труд, который совсем не ценится. Вернулся домой за полночь. Родители бросились расспрашивать, что да как, а я в ответ неопределенно мычу. Поужинал, спать лег, да всю ночь проворочался, а под утро провалился. Мать часов в десять меня добудилась. На экзамен опоздал. Сел писать, а сосредоточиться не могу. "Вот, - думаю, - напишу я его на отлично и что дальше? Отец получит низкий процент по образовательному кредиту. Но не будь у моего отца высокооплачиваемой работы, кто бы ему этот кредит дал, хоть бы я эти экзамены на двести из ста баллов написал".

– Рассказывают, что банки выдают кредиты особо успешным ученикам без финансового подкрепления. Выплаты производятся по окончанию обучения самим учеником, - сказала девушка.
– Уж не знаю, насколько это правда.

– Да? Может и так, да только я об этом тогда не подумал. Сидел, пялился в свой экзаменационный билет и гадал, какая разница, успею я его заполнить или нет, если все равно обречен. А как до конца осталось полчаса, меня охватил самый что ни наесть настоящий ужас. Стал спорадически его заполнять, хвататься то за одно, то за другое, так и завалил экзамен. Отцу, правда, хватило денег оплатить мою учебу, да толку от непрестижного диплома? Выпускников дорогих вузов расхватывают, даже если они без калькулятора умножать не умеют, а я хоть и учился прилежно, оказался просто брошен. Вот и верь после этого в рынок, конкуренцию и прочие сказки. До сегодняшнего дня тешил себя надеждой, что поднимусь рано или поздно, что меня оценят по достоинству, да только тщетно. Ведь труд не пользуется спросом, - Артем остановился. Он заново пережил те неприятные минуты своей жизни, дыхание перехватывало от волнения, а думать о чем-то связно не получалось. В голове возникали образы событий давно минувших дней, до сих пор вызывавшие сильные эмоции.

– Мой отец, - решила заговорить девушка после затянувшейся паузы, - любит шутить по поводу рынка. Знаешь же эти теории спроса и предложения о формировании цены. Так отец говорит, что на самом деле спрос и предложение не имеют никакого значения. Цена определяется в большей степени скоростью и направлением ветра и в меньшей настроением покупателя и продавца. Особенно ярко это проявляется, когда есть возможность купить один и тот же товар по разной цене, но покупатель неизвестно по какой причине предпочитает дешевому дорогой товар, хотя по качеству, как правило, они друг другу не уступают.

– Так оно и есть, - согласился Артем.

Они поддерживали разговор всю дорогу, делились своими наблюдениями, историями из жизни, много шутили. Неловкость, которая обычно возникает среди двух незнакомых людей, не ощущалась. Артему казалось, что он мог говорить с девушкой на любую тему.

Приблизительно через сорок минут они въехали в какой-то город, покружив там, добрались до дворов. Девушка остановила машину и велела Артему выходить.

– Сейчас заскочим ко мне домой. Тебя всё равно заметят - новичков всегда замечают - потому постарайся вести себя как можно естественнее. Глядишь, никто ничего не заподозрит, - добавила она, перед тем, как покинуть автомобиль.

Двор, в котором оказался Артем, разительно отличался от тех дворов, которые он видел в городе, и даже на выселках. Жуткие, разбитые дороги, всюду засохшая грязь, исписанные ругательствами стены, колодцы без люков. Даже воздух был другим - дышалось тяжело, запах был специфический, чем-то напоминавший вонь, исходившую от сгоревшей серы. С непривычки Артем закашлялся.

Немногочисленные детишки, бродившие во дворе, враждебно посмотрели в сторону чужака. Артем обратил внимание, что их лица серовато-желтые, сами ребята тощие, выглядели болезненно.

– Артем, - окликнула его девушка, - нам туда.

Указав направление, она двинулась к подъезду. Курков окинул двор еще одним взглядом и увидел жуткие трубы, возвышавшиеся за многоэтажками. Из труб валил разноцветный дым и, судя по всему, отходы производства растекались по всему городу. Артему стало не по себе от мысли, что он дышит желто-зеленым газом. Он поторопился спрятаться за стенами дома, пошел к подъезду.

Осколки от битых бутылок, разобранная лавочка, вытоптанные цветник - вот какая картина открывалась перед самым подъездом. Грязный мужичок валялся у самой двери и голосил какую-то песню, слова которой Артем так и не разобрал. Заметив девушку и Куркова, он оживился.

– Нового себя нашла?! Ну, ты и блядь!
– сказав это, он заржал.

Артем хотел было заступиться за свою спутницу, но оробел, промолчал.

– И вам не хворать, Евгений Николаевич, - улыбнувшись, ответила девушка. Она открыла дверь подъезда, пропустила Артема, только после зашла сама.

Оказавшись там, Артем невольно попятился - в нос ударил запах помойки, разбросанный по узенькой лестнице мусор, по большей части составлявший объедки, вызвал отвращение.

– Не сладко, - заметила девушка.
– Да деваться некуда. Ты не бойся, поднимайся.

Брезгливо поморщившись, Артем тоже начал свое восхождение.

Поднявшись на четвертый этаж, она открыла одну из дверей на лестничной площадке. Внутри оказался длинный коридор, который был довольно чистым, особенно, в сравнении с лестницей. Вдоль коридора располагались проемы, отделенные друг от другу худыми, чуть ли не картонными стеночками, закрыты когда куском фанеры, когда занавеской, а когда и потрепанным матрацем. Миновав несколько таких проемов, девушка остановилась, аккуратно постучала по стенке одной импровизированной комнатки.

– Дедушка, я дома, - после чего подняла занавеску. Взору Артема открылась сильно вытянутая комнатка длиной приблизительно два-два с половиной метра, а шириной раза в три меньше. С противоположной стороны стены окна не было, с потолка свисала блекло светившаяся лампочка Ильича, к одной из стенок прибита небольшая прямоугольная доска, по всей видимости, игравшая роль стола. В углу с трудом умещался матрац, накрытый бельем не первой свежести.

– А вот здесь живу я, - прошептала она, откинув занавеску комнатки-близнеца той, в которой они только что были.
– Помоги.

Она приподняла свой матрац, Артем придерживал его. Девушка нащупала с той стороны дырку и, порывшись там некоторое время, достала маленькую связку ключей.

– Слава богу, не украли. Ну, пошли, - сказала она.

Они спустились вниз. Их автомобиль пропал, но девушка, казалось, не заметила этого, зашагала прочь из двора.

– Куда мы идем?
– спросил Артем.

– В безопасное место. Пока отсидишься там.

Вскоре они выбрались к пустырю, зачем-то огороженному забором. Пробравшись через лаз, они очутились на той стороне, где когда-то велась стройка, которую теперь забросили.