Волшебная лампа генсека или Последнее чудо-оружие Cтраны Cоветов
Шрифт:
Рука добралась до кровельного листа, прикрывающего подоконник, лист ободрал мне пальцы и хотел было съехать вниз, но я уже закрепился в оконном проеме и толкнул ладонью раму. Несмотря на прохладное еще время, окно было не на щеколде. Интеллигенты при всей своей тяге к Западу, все делают по-нашему, "на живую соплю". Я рухнул в комнату и какую-то секунду "причесывал" взъерошенную психику. А чтобы заставить себя подняться, надо было приложить не меньше воли, чем там. снаружи.
В этой комнате "совенка" не было, я кинулся во вторую. А там девочка спокойно "оперировала" какую-то игрушку, проявляя бодрые силы растущего интеллекта.
– - Дядя Глеб, это вы звонком пользовались, да?
– - А что у тебя с животиком?
– - А ничего. Я на горшок сходила и все перестало. Наверное, надо было вам позвонить, чтоб вы не волновались, да? Но я все равно телефона не знаю. Зато я много песенок знаю, только не агитки про Ленина и пионеров.
– - Не повторяй все слова за мамой, ладно?.. А вот горшок -- это отличная вещь, если подумать. Ладно, надо будет все же какую-нибудь таблеточку принять, когда мама или дядя доктор наконец появятся.
Нащупав в кармане случайно завалявшуюся сигаретину и спички, я перебрался в другую комнату. Разложился там на диване и, захлопнув глаза, содержательно втягивал и выпускал дым, медитативно избавляясь вместе с ним от хлопот и напряжений.
Раздвинул веки, когда дверь в комнате скрипнула и возникли двое, заодно озарив меня светом. Розенштейн и милиционер.
– - Да-да, товарищ милиционер, это совсем не вор, а наш знакомый,-- торопливо заобъясняла Лиза.-- Услышал, что ребенку плохо и примчался.
– - Но он, знакомый ваш, это самое, по стене карабкался.-озадачился милиционер.-- И назвался кэгэбэшником.
– - А он "это самое", потому что альпинист. А представился так, чтобы его пустили на стенку.
Пора и мне подключиться.
– - Ага, я вчера с Эльбруса упал. Мне вообще пользоваться лифтом или лестницей психологически тяжело, все подмывает по вертикали полезть.
– - Ну, ежели альпинист... и ни одна дверь не взломана, ладно, я тогда отбыл, у меня еще пять вызовов... А ты, парень, с госбезопасностью не шути, там люди тупые,-- и мент с миром, без проверки моей личности, удалился.
– - Как там дочка?-- спросил я у спокойно улыбающейся докторши.
– - Да, ерундистика. Вчера холодильник размораживала, видимо творог утратил часть свежести,-- объяснила Лиза.
– - Наверное, еще "скорая" явится. Придется как-то отбрехиваться.
– - Не явится. Нижний сосед только меня высвистал и милиционера... Да, особенно шикарно смотрится плащ "болонья", надетый прямо на майку.
– - А я всегда так хожу зимой за пивом к ларьку. Если с голой грудью, то граждане пропускают без очереди даже с бидоном. Хотя им не меньше моего надо -- народ-то у нас жалостливый. Там, внизу, таксист не торчит? Я ему много денег обещал, правда, ничего не дал.
– - Уехал таксист, наверное, обиделся... Ну, ты знатный параноид, Глеб.
– - Причем ни одна моя психопатология без твоего участия не обходится, Лиза.
– - Ты последнюю неделю не звонил, и я надеялась, что смогу избавиться от тебя.
– - Твоя мечта, Лизавета, была близка к осуществлению. Почти на всю неделю меня посадили в клетку. Но, остальное, как говорится, без комментариев.
– - Да, некоторые комментарии у тебя на физиономии написаны. Нос вырос, щеки спряталась, глаза словно фонарики. Ты явно не посиживал в солярии, потягивая гоголь-моголь.
– - Гог-магог меня потягивал... Короче, Лиза, с таким шнобелем стал я похож на "ваших", как две капли одной воды. Ты сейчас на работу вернешься, к родным поносам?
– - Нет, Глеб, отдежурю в следующий раз. Сейчас пойду, чего-нибудь состряпаю.
– - Это хорошо звучит, доктор. Предлагаю из того творога,
утратившего свежесть и невинность, сотворить блинчики. Насколько я понимаю, ничто не должно пропадать бесследно.– - Да уж такому людоеду, как ты, все сойдет...
Сегодня вечером я пялился не только на ее ноги или там попку, меня больше интересовало выражение глаз, завиток волос на виске, лепка скул и губ, а еще то, что и разглядеть невозможно.
Когда она коснулась щекой моей небритой физиономии, опять накатила волна, такая же сильная, как тогда, в машине. Только с пенкой, с обертонами, более насыщенная, легкая, и не снизу вверх она двигалась, а сверху вниз. Чисто сексуального фактора в ней было уже не сто, а пятьдесят процентов.
Наверное, поэтому, когда Лиза вернулась с блинчиками или чем-то вроде, я уже умиротворенно сопел, уткнувшись проросшим носом в подушку. И снился мне "не рокот космодрома", "не трава у дома", а будто я, Лиза и "совенок" гуляем, взявшись за руки, по каким-то расчудесным чертогам. Дворец этот был не в стиле "ампир" или "барокко", не готический и не ренессансный, а что-то куда-более древнее или, наоборот, нечто из будущего. Гулкие объемы залов под мозаичными куполами. Внутренние дворики с водоемами, выложенными майоликой, с вьющимися цветами по стенам. Галереи с малахитовыми кошками, которые греются у подножия лазурных колонн, похожих на лотосы. Благоухающие сады, где на дорожках хрустит туф под ногами. В портике яшмовые лилии нежно окропляет фонтанчик, по углам которого лежат женщины-львицы из розового мрамора с гранитными когтями и глазами-ониксами, полными неги...
Утром я нашел Лизу рядышком. Она улеглась на этот неудобный полутораспальный диванчик лишь для того, чтобы по утру мои глаза первым делом вперились в нее.
– - Говорят, доктор, что некоторым незрячим товарищам советские офтальмологи вернули зрение, воткнув новый хрусталик. Так вот, самый первый предмет, который попадался на глаза этим прозревшим, становился для них прямо-таки святыней. Даже если это был ночной горшок.
– - Рано ты стал корчить из себя зрячего, товарищ чекист. Хотя, сны, судя по репликам, вылетавшим из твоего храпящего рта, у тебя довольно любопытные... Там были женщины с очами как ониксы?
– - Тьфу на тех, кто подслушивает, включая меня самого. Там имелись полубабы-полухищницы с каменными глазами. И все у этих особей было минеральное...
– - Ну, тогда пора изменить твой сновидение в лучшую сторону.
В прошлые визиты к даме я был тороплив, скор, а она непонятна и величава, словно пава, среди перышек которой затерялся какой-то блудный клоп. Кроме того, не приняв пару стаканов токайского, в кровать не укладывалась, как будто нуждалась в помутнении зрачков.
Но этим утром она была трезва, ни крепленное вино, ни темнота не закрывали от нее моего потрепанного лика. И она руководила мной, как искусный дирижер альтом или виолончелью. (Причем дирижирование это не казалось мне следствием, так сказать, ее большого секс-опыта, а скорее плодом внимательности и интуиции.)
Когда мы занимались всякими такими делами, которые детям до шестнадцати "ни-зя", я чувствовал отголоски той вечерней волны, отчего грубый в общем-то процесс приобретал несколько метафизический характер. Я немножко врубился в то, как древнеегипетские Шу-Влага и Тефнут-Воздух в свое время порождали Нут-Небо и Геба-Землю.
А потом "всякие такие дела" закончились, и я, получив от гражданки Розенштейн пять рублей на такси до дома (советский офицер денег не берет только в анекдотах), доехал, переоблачился, переобулся и явился на работу в положенное время. Где Паша "обрадовал", что Андрей Эдуардович снова собирается к нам в гости.