Волшебная нить

Вернувшись из имения, Бронский не искал встречи с графиней, которая не только не забыла его, но даже более воспылала страстью. Она сама предприняла натиск. Как всегда, воспользовавшись связями, графиня под благовидным предлогом пригласила юного правоведа к себе. Честь ему не позволяла обмануть ожидания женщины, и Левушка явился в назначенный час в дом графини. Он надеялся мирно объясниться, однако вышло иначе.

Его встретил лакей. Он принял шинель и проводил гостя во внутренние покои. Открыв перед Бронским дверь будуара, лакей просил его обождать. Левушке, конечно, была знакома обстановка спальни графини, она невольно воскрешала воспоминания, от которых юноша нещадно краснел. В будуаре был жарко натоплен камин, пахло курительными свечами, и Левушка тотчас почувствовал, что задыхается. Роскошная кровать, устроенная в алькове, скрывалась за прозрачным пологом. На столике маняще сверкали бутылки французского вина, румянились фрукты, горкой лежали орехи, придающие силу любовникам. Во всем были разлиты нега и страсть.

Графиня вошла неслышно и тотчас припала к груди Бронского. На ней был легкий полупрозрачный пеньюар и более ничего.

– Отчего ты еще не раздет, мой Леон?
– томно прошептала она.

Тело графини было умащено восточными притираниями и духами, у Левушки от них закружилась голова.

– Иди же, иди ко мне, я соскучилась, - продолжала молодая дама, совлекая с него мундирный сюртук. Она словно не замечала остолбенения Бронского или списывала его на чрезмерное волнение.

– Постойте, Долли, - Левушка мягко отвел ее руки.
– Мне надобно с вами объясниться.

– Все после...- прошептала графиня, и, дотянувшись до его уст, поцеловала жарко и страстно. Бронский чувствовал, что земля уходит из-под его ног. Юношеская природа брала свое. Он забылся в поцелуе и уже стискивал в жадных объятиях стройное молодое тело графини, когда та, с трудом высвободившись, поманила его на постель. Она деловито откинула кисейное покрывало, затем раскрыла полы пеньюара. В этом жесте было что-то суетливое, фальшивое, продажное...

Бронский тотчас отрезвел. Он смирил в себе бешеный ток крови, просовывая руки в рукава сюртука. Графиня со злым недоумением смотрела на него.

– Долли, выслушайте меня, - с усилием произнес Бронский.

– Что с тобой, Леон?
– в голосе графини проскользнули истерические нотки.
– Ты приехал и не пришел ко мне, теперь являешься на свидание, не спешишь меня обнять, и все что-то бормочешь. Для разговоров поди-ка в мой салон!

– Я не хочу обманывать вас, графиня, я не люблю вас.
– Выговорив это, Левушка почувствовал немалое облегчение, однако не все было кончено.

Вопреки его ожиданиям, графиня не была потрясена, не стала ломать руки и плакать. Она расхохоталась.

– Ужели ты думаешь, что я люблю тебя? Не высоко ли ты вознесся, мой птенчик? Однако от таких, как я, не отказываются: я сама решу, будешь ты моим любовником или уйдешь в отставку.
– Лицо прекрасной графини исказила злая гримаса.

– Но зачем я вам, если вы не любите?
– удивился Бронский.

Забельская опять расхохоталась, но теперь в ее хохоте чувствовалось принуждение:

– Ты еще мало знаешь свет, иначе бы не задавал таких глупых вопросов.

Она встала с постели и запахнула пеньюар.

– Теперь уходи, но по первому моему зову явишься и будешь вымаливать у меня прощение. Боюсь, это будет непросто для тебя...
– И она смерила юношу откровенно порочным взглядом.

Бронский выскочил из дома графини с чувством, будто его изваляли в грязи.

Разумеется, он не исполнил требования Забельской и более не отвечал на ее красноречивые письма, отказывался появляться в ее доме. Вот тогда она и применила свое оружие.

8.

Львиную долю Левушкиных размышлений в заключении занимала Катя. Она сделалась его путеводной звездой, его идеалом и притягательной целью. Все лучшее в душе юного правоведа связывалось с ней. Размышления о будущем, блестящая карьера и осуществление высоких помыслов, казалось, зависели теперь от участия в его жизни Кати. Любимая девушка в его воображении сияла ангельской чистотой и озаряла его невидимым светом. Бронский не чаял дождаться момента, когда его выпустят и он придет в надомную школьную церковь, чтобы вновь встать на колени перед образом Св. Екатерины-Великомученицы, милосердной покровительницы великой княгини и его Катеньки. Имя это, переводимое с греческого как "чистота" и "непорочность", сопутствовало Левушке в его жизни не случайно. Во всем он видел Божий промысел.

Теперь об участи своей он думал с надеждой. Не может быть наказание чрезмерно суровым, ведь он раскаялся! Левушка постучал в дверь и попросил у дежурного бумагу и перо с чернильницей. Когда принесли требуемое, он устроился у колченогого стола и принялся писать записку князю Шеншину.

"Князь, Ваше сиятельство!

Судьбе было угодно столкнуть нас на узкой дорожке, и, верно, не случись моего ареста, кого-то из нас уже не было бы в живых. Находясь в заключении, я многое передумал. Я вовсе не питаю к Вам вражды. Если дуэльный кодекс требует публичного извинения, я готов его принести. А как скоро Вас удовлетворит сие объяснение, дайте мне знать.

Возможно, меня исключат из Училища или вовсе сошлют в солдаты, я хочу, чтобы Вы знали, что я уважаю Вас и раскаиваюсь в своем необдуманном поступке.

Имею честь свидетельствовать о

расположенности к Вам,

Лев Бронский."

Дописав записку, Левушка задумался. Он не знал адреса Шеншина. Как же подписать? Свернув бумагу, он надписал адрес трактира Нефедова, в котором и разыгрались боевые действия. Еще раз постучав, Левушка велел дежурному передать письмо по назначению. К сему присовокупил найденную в кармане полтину денег.

Едва стихли шаги дежурного, за ним явились с приказанием подняться в кабинет директора. Возле двери кабинета топтался несчастный Тихон. Он возрадовался, завидев своего питомца целым и невредимым. Лев ободряюще подмигнул ему и вошел в кабинет.

Добрейший Семен Антонович Пошман принял Бронского с участием. Он велел принести горячего чаю, усадил воспитанника за стол и сам уселся напротив.

– Его высочество принц Ольденбургский поручил мне вынести вам приговор.

Бронский замер, не донеся стакана до рта.

– Пейте, пейте, голубчик!
– махнул рукой Пошман.
– Петр Георгиевич распорядился отправить вас подальше от соблазна, домой, под опеку отца.

Левушка поставил стакан и опустил руки.

– Меня изгоняют из Училища?
– дрогнувшим голосом спросил он.

– Вовсе нет, - Пошман улыбнулся.
– Однако чтобы ваша история забылась, надобно дать время. И вам тоже охладиться не лишнее. Итак, возьмите планы лекций и уроков, нужные пособия и до сентября отправляйтесь в свою вотчину. Я полагаю, арест послужил вам хорошим уроком. Право?

– Да, ваше высокородие.

Пошман удовлетворенно кивнул. Он поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. И, когда Левушка готов был идти и ждал распоряжения, Семен Антонович добавил:

– И помните, сударь, для чего вы здесь. Отечеству нужны благородные и честные служители закона. Помните параграф первый Устава: "Училище учрежденодля образования благородного юношества на службу по судебной части". Вас нарочно избрали из богатых семей, чтобы не искали выгоды и не брали взяток. Голубчик, - в голосе Пошмана появилась особая доверительность, - наше отечество гибнет от судебной волокиты, взяточничества и неправосудия. А вы черт знает чем занимаетесь!