Волшебная нить

Вопреки ожиданиям, как это часто водится, они благополучно добрались до дому. Дворня выбежала встречать. Еще издали кричали:

– Барин пропал, сгинул с лошадьми и повозкой!

Коляска остановилась, Марья Алексеевна поспешно выбралась на землю.

– А Катя? Катя вернулась?- спросила она, и тотчас по лицу Насти все поняла.

– Не вернулась, - вздохнула Настя.
– Мы уж было думали, вы везете ее...

Марья Алексеевна заплакала, но тотчас взяла себя в руки. Велела:

– Кучера накормите, лошадям дайте, что нужно...

Она собралась уж идти в дом, да что-то ноги не несли...

– Барыня, слышь, - негромко позвал ее кучер, и не думавший слезать с козел.

Марья Алексеевна удивленно взглянула на него.

– Не убивайся так, жива твоя дочь!
– скоро проговорил кучер.

И не успела Марья Алексеевна опомниться, он хлестнул кнутом лошадей, развернул экипаж и погнал что было сил в обратную сторону.

ЧАСТЬ 3. ПУТЬ К СПАСЕНИЮ.

1.

– Глашка, собери сосновых шишек на самовар!

– Соберу, тетенька!

Из летней кухни выскочила веснушчатая девчонка лет двенадцати с жидкой косицей, в домотканном сарафане и с красной лентой на лбу. Она несла узелок, прижимая его к груди. Босые пятки ее замелькали на лесной дороге. Поминутно оглядываясь, девчонка спешила к заброшенным конюшням, которые когда-то принадлежали владельцу сгоревшей усадьбы. Про них давно забыли, и конюшни заросли лопухом и крапивой, потихоньку гнили и разрушались, окруженные глухим лесом. Редко кто забредал сюда, боялись.

Приблизившись к руинам, Глаша прислушалась и осторожно заглянула в дверную щель. В конюшне было тихо. Тогда она вошла внутрь. Сквозь дырявую крышу просачивались солнечные лучи, пахло сеном, а не навозом, было сухо и пыльно. В одном из бывших денников на куче соломы лежал человек. Прямо на земле возле него стояла чеплашка с водой и валялся кусок черствого ржаного хлеба.

– Барин!
– испуганным шепотом позвала Глаша, прижимая к груди узелок.

Человек зашевелился, и тотчас послышался звон тяжелой длинной цепи: несчастный был прикован за ногу к чугунному столбу, зачем-то вкопанному посреди конюшни.

– Ох, - с облегчением вздохнула Глаша.
– Я уж было подумала, что вы умерли! Барин, я поесть вам принесла.

– Как тебя зовут?
– спросил прикованный слабым голосом.

– Глаша, - застенчиво ответила девочка.
– А как мне вас кликать, я все "барин" да "барин"?

– Зови меня Лев Сергеевич. Глаша, это ты перевязала мне рану?

– Да уж не обидчики ваши! Меня бабушка Устинья, покойница, научила из разных травок мази составлять, бальзамы да настои.

Глаша развернула узелок, разложила на чистой тряпочке принесенную снедь.

– Лев Сергеевич, откушайте. Тут вот пирог с грибами, ватрушка с творогом и молоко.

– Спасибо, мой ангел, но что-то не хочется есть. Я молока попью.

Бронский потянулся было за бутылью, но застонал и упал назад, на солому.

– Что ж вы, потихонечку надобно, - остерегла его Глаша. Она сама поднесла к его губам бутыль с молоком.

Левушка жадно пил, пока не устал.

– Они вас как собаку помирать тут бросили, - сетовала Глаша, отирая платочком, намоченным в воде, лицо и шею раненого.

На подбородке и щеках Бронского появилась мягкая рыжеватая поросль. Он был чрезвычайно бледен.

– А что, сторожат меня или приковали и уж не страшатся, что убегу?
– спросил он со слабой усмешкой.

Девчонка ответила:

– Есть и караульщики, пьют водку и ругаются. Тут наша деревня по соседству, так они и наведываются. А я, как вижу, что явились, бегу к вам.

– Cпасительница моя, - ласково тронул ее за руку Левушка.
– Что рана, гноится?

– Глянуть надобно. Вы уж потерпите маленечко, Лев Сергеевич.

Глаша сначала размочила пропитанную кровью тряпку, которой было обвязано плечо юноши, затем резко содрала, Левушка только охнул.

– Чисто, слава Богу, я еще мази положу, побыстрее заживать станет.

Она достала откуда-то из угла сверточек с чистым полотном и баночкой мази, заново перевязала раненого.

– Мне бы помыться, Глаша, - смущенно попросил он.
– Не могу так...

Девочка в раздумье погрызла кончик косицы

– Эх, кабы не ваши сторожа! В баньке бы вас попарить, бельишко перестирать...

– Бежать мне надобно, Глаша, - отозвался больной.

– А цепь-то? Я смотрела, не снять ее, не спилить... Должно быть, ключик у них есть.
– Она поразмыслила несколько и заключила: - Ключик надобно стянуть!

Левушка шевельнулся:

– Опасно это, будь осторожна. На тебя вся моя надежда, Глаша.

– На Бога надобно уповать, - назидательно поправила его девочка.

Снаружи послышались голоса мужиков: должно быть, вернулись сторожа. Глаша схватила сверток, бутыль, спрятала все в углу.

– Припасы-то в солому закопайте!
– шепнула она Левушке и нырнула в какой-то лаз со стороны леса.

Бронский насилу успел спрятать дары своей спасительницы. Мужики были пьяны и бранились между собой.

– И чего ради караулить эту падаль? Куда он денется с цепи?
– ворчал один.
– Скорей бы уж сдох!

– Ты забыл, что Гришка велел? "Головой за него отвечаете!" - сказывал. Мол, помрет, значит, судьба, но уйти отсюда - ни-ни!

– Али тебе сидеть тут не надоело?
– спросил первый.

Они заглянули в денник. Левушка лежал не шелохнувшись.

– Слышь, а не подсобить ли ему помереть-то?
– спросил первый зловеще.
– Я, чай, Гришка не больно будет убиваться.

Другой молчал, обдумывая предложение, а Бронский не дышал, ожидая его ответа.

– Не, такого приказу не было, - ответил, наконец, разбойник.- Стало быть, нужен он ему.

– Так скажем, сам он того... Там наши ребята душу тешат, денежки гребут лопатой, а мы чем хуже?
– вновь уговаривал первый.